Статьи

Автор статьи исследует, как на Дальнем Востоке трансформировалась иконография восьми небесных полководцев (каждый из которых персонифицирует целый класс мифологических существ), восходящая к санскритским источникам, и как она интерпретировалась в ансамбле скульптур 734 г. из монастыря Кофукудзи. «Восемь легионов» — это совокупность автономных статуй, связанных тематически, иконографически и стилистически. Состав участников в группе восходит к текстам сутр, которые активно изучались в монастырях и храмах. В подобных группах, распространенных в средневековом буддийском искусстве Японии, четное количество фигур связано с функцией предстояния, сопровождения или символической охраны главного героя. Эту роль играет и группа «Восьми легионов», или небесных полководцев, обратившихся к учению Будды и защищающих его. Это одна из самых ранних в Японии множественных групп, распространенных в буддийской скульптуре Дальнего Востока. В статье прослеживаются этапы модификации восьми небесных полководцев в их китайской и японской интерпретации, которая выразилась в изменении их имен в направлении большей индивидуализации. В художественной трактовке их облика в скульптурах монастыря Кофукудзи при общем стилистическом единстве также наблюдается стремление к созданию неповторимых индивидуальных образов. В них варьируются такие особенности, как возраст, наличие или отсутствие усов и бороды, прическа, черты лица и его овал. Все скульптуры снабжены узнаваемыми иконографическими атрибутами, в применении которых прослеживаются единые принципы. Так, зооморфные или химерические элементы сосредоточены на голове и плечах, в отличие от исходных древнеиндийских мифологических представлений. При этом в трактовке звериных маскаронов можно отметить связь с эстетикой театрализованных буддийских представлений в масках Гигаку. Таким образом, сложный канон, подчиненный буддийским вербальным источникам и дополненный вкраплениями мотивов дальневосточных автохтонных религий и народных представлений, воплотился в выдающееся явление искусства благодаря его разнообразной и изобретательной трактовке.

В статье представлен анализ новых междисциплинарных подходов к пониманию взаимосвязи и взаимовлияния медиа и конфликта в контексте сохранения исторической памяти в современной медиасреде. Исследуются теоретические, исторические, социокультурные и коммуникативные аспекты взаимодействия и взаимовлияния медиа и конфликта в рамках актуальной трансформации медиапространства и общества. Сделаны выводы о роли медиа в сохранении культурно-исторического наследия и исторической памяти в условиях цифровизации. Проанализированы перспективы дальнейшего изучения рисков, вызовов и конфликтов, возникающих в ситуации неустойчивости и неопределенности современной медиасреды, и обозначены возможные результаты работы в данном направлении. Делается вывод о существенных трансформациях отражения конфликта в различных СМИ, а также эффектов, производимых в результате таких изменений на индивидов и сообщества, которые испытывают подобные воздействия. Отмечается необходимость рассмотрения новых предназначений медиатекстов с помощью задействования традиционных функций журналистики и вовлеченности репрезентативного сегмента медиапотребителей в процесс ознакомления со сведениями о конфликтах. Подчеркивается востребованность анализа полисубъектной цифровой медиасреды с целью соотнесения друг с другом двух типов конфликтных ситуаций (порождаемых медиа и происходящих по другим причинам), конструирования технологий и способов управления процессами медиарепрезентации конфликтов, создания требующихся для этого инструментов. Высказывается обоснованный прогноз, что на основе междисциплинарного анализа взаимного влияния феноменов конфликта и медиа будут расширены имеющиеся на сегодняшний день представления о том, что собой представляет конфликт в ситуации новой медийной реальности, которая складывается в результате взаимодействия разных по своей природе СМИ и их адресных аудиторий. В качестве возможной перспективы исследований в данном направлении указывается поиск способов повышения эффективности медиакоммуникаций для снижения рисков конфликтов и формирования мер, которые призваны гармонизировать приемы публичной коммуникации. Обращается внимание на значение такого рода наработок для заполнения пробела, имеющегося в теоретическом осмыслении феномена медиарепрезентации в контексте актуальных проблем современного российского общества, в том числе рисков возникновения конфликтов разной природы.

Миграционный кризис 2010-х гг. в странах Запада получил новый импульс от пандемии COVID-19. В результате действия мигрантов по отстаиванию своих прав в местах их нового проживания приобрели ярко выраженный радикализм. В свою очередь, в принимающих обществах стало усиливаться недовольство миграционной политикой, проводимой руководством западных стран. Вместе с тем расширяются сети общественных инициатив, оказывающих переселенцам помощь в деле их адаптации к новым условиям проживания и в трудоустройстве. В статье характеризуются проявления такого инспирированного пандемией кризиса во взаимоотношениях между мигрантами и принимающим обществом в Австрии в начале 2020-х гг. на примере адаптации африканских мигрантов. Для этого подробно разбирается специфика официальной политики этой страны в отношении мигрантов, которая отличается от позиции, преобладающей в странах Евросоюза. Также приводятся мнения самих мигрантов, представителей академических кругов и правозащитных организаций по поводу того, можно ли считать условия в современной Австрии расистскими в отношении иммигрантов из Африки. Подробно рассматривается деятельность неправительственных организаций — австрийских или созданных в других странах, но при этом связанных с Австрией — по оказанию разнообразной помощи как непосредственно жителям Африки, так и мигрантам из этого континента в Европе (и, в частности, в Австрии). Рассказывается об истории возникновения этих организаций, особенностях их регистрации и встраивания их деятельности в общий контекст активности аналогичных неправительственных структур. Анализируются целевые аудитории, которым адресована работа таких организаций. Оценивается степень вовлечения в их инициативы представителей местных граждан. Делается вывод, что в настоящее время ситуация с африканскими мигрантами в Австрии является типичной для стран всего Евросоюза с точки зрения их претензий к местным властям и автохтонному населению, несмотря на специфические и отличающиеся от преобладающих в ЕС правительственные меры по управлению сообществом мигрантов.

Глобальная государственная задача обеспечения гарантированного доступа граждан к информации и знаниям не имеет в современном научном дискурсе единства в понимании процессов информатизации социума. Поиск значимых теоретических оснований требует рассмотрения методологических подходов к изучению информационного общества в их исторической ретроспективе, что позволяет глубже понять сущность изучаемого явления. При всем многообразии имеющихся на сегодняшний день подходов их, несомненно, объединяет то, что повышение роли информации и знаний, производство и широкомасштабное использование информационно-коммуникационных технологий (ИКТ) в основных сферах жизнедеятельности рассматриваются исследователями как важнейшее условие развития информационного общества на современном этапе. Базовый признак информационного общества характеризуется именно высоким уровнем развития и использования информационно-коммуникационных технологий (уровень информатизации общества). ИКТ являются локомотивом социально-экономического развития, и изучение факторов и закономерностей их развития на примере московского социума позволяет выявить тенденции, влияющие в целом на развитие информационного общества. Рассмотрение становления такового на основании имеющихся исторических фактов и изучения процессов в Москве дают возможность предложить многомерную факторную модель развития изучаемого объекта, содержащую обобщенные факторы (размерности), характеризуемые родственными аспектами (показателями). Имеющийся материал позволяет уверенно говорить о шести типах размерностей, для каждой из которых характерны свои виды показателей. Подробное изучение показателей обобщенных факторов позволяют говорить о региональной неравномерности формирования информационного общества в России. Интересным представляется то, что на протяжении ряда лет группы регионов-лидеров и аутсайдеров остаются устойчиво стабильными. Именно это обстоятельство наглядно подтверждает гипотезу о том, что успех продвижения России к информационному обществу не только детерминирован рядом конкретно-исторических факторов, но и во многом зависит от участия в этом процессе граждан, бизнес-структур, органов власти и местных сообществ, степени их активности, готовности к переходу на использование высоких технологий.

В статье рассматривается научная и учебная жизнь одной из старейших кафедр исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова — кафедры истории СССР периода феодализма (ныне — кафедра истории России до начала XIX века) в 1960–1980-х гг. Основой для статьи стал кафедральный архив, содержащий протоколы заседаний и другие материалы, который был систематизирован, описан и изучен сотрудниками кафедры в рамках подготовки к 90-летнему юбилею исторического факультета. Кафедра в указанные годы представляла собой большой (около 20 сотрудников), активно работающий коллектив: она обеспечивала чтение множества курсов, вела активную методическую работу, на ее заседаниях регулярно делались научные доклады, обсуждались диссертации аспирантов и соискателей. Деятельность кафедры характеризовалась широким сотрудничеством с различными научными учреждениями, архивами и музеями, наличием широких международных связей, в том числе большим числом иностранных стажеров как из стран социалистического лагеря, так и из стран Западной Европы и Америки. Будучи одной из ключевых выпускающих кафедр факультета, кафедра феодализма уделяла огромное внимание работе с дипломниками и аспирантами. Из ее стен вышел целый ряд известных современных ученых, работающих в ведущих научных учреждениях. Работавшие в эти годы профессора кафедры М.Т. Белявский, Н.Б. Голикова, А.Д. Горский, Л.В. Милов, Г.А. Новицкий, А.М. Сахаров создали большие научные школы, которые и в настоящее время играют важнейшую роль в развитии исторической науки. В статье характеризуется работа кафедры по оптимизации учебного процесса, затрагивается сюжет о том, как решались кадровые вопросы. Показано, что кафедра жила активной, полнокровной жизнью, а ее заседания отличались демократичным и конструктивным настроем. Творческая атмосфера учебной и научной деятельности, в которую включались аспиранты и молодые преподаватели, способствовала их профессиональному росту и восприятию университетских традиций.

В настоящей статье рассматривается проблема, не нашедшая пока достаточного отражения в историографии, — тыловое обеспечение Крымской наступательной операции 1944 г. Координация деятельности органов Тыла во фронтовом и армейском звене, своевременное выделение резервов и маневрирование силами и средствами, задействованными в обеспечении наступающих войск, координация работы довольствующих структур и предприятий промышленности — эти и многие другие задачи возлагались на Тыл Красной армии, начальником которого с 1 августа 1941 г. был генерал А.В. Хрулёв. На ход обеспечения и проведения операции в Крыму большое влияние оказали сложные природно-климатические и ландшафтно-географические условия полуострова. Главной проблемой (как и во многих операциях Великой Отечественной войны) стало транспортное и дорожное обеспечение, что потребовало от руководства Тылом специфической расстановки приоритетов: четкого определения, какие грузы должны доставляться в первую очередь, а какие заготовляться из местных ресурсов. На подготовительном этапе операции участвовавшие в ней части тренировались в штурмовых действиях, следуя за огневым валом, на специально оборудованных полигонах, имитирующих немецкие укрепления. В тяжелейшей погодной обстановке приходилось искать нестандартные решения проблем тылового обеспечения. Его особенностью (и одновременно маркером имевшихся проблем) стало использование боевых (нетыловых) частей для организации подвоза — кавалерийской дивизии на 4-м Украинском фронте и Азовской военной флотилии — в интересах Отдельной Приморской армии. По инициативе начальника Тыла Черноморского флота ВМФ СССР генерала М.Ф. Куманина впервые на Черноморском флоте (и в масштабах ВМФ СССР) были сформированы автотранспортные батальоны, что позволило создать подвижные группировки сил и средств Тыла флота (флотилии), применявшиеся для материального, технического и медицинского обеспечения передовых сил, продвигавшихся за приморскими армиями фронтов. Этот опыт был использован в последующих операциях Великой Отечественной войны и войны с Японией.

Блокада Ленинграда, начавшаяся в сентябре 1941 г., существенно ограничила продовольственное снабжение города и заставила партийное и советское руководство принимать чрезвычайные меры по спасению гражданского населения от голода. Введение нормированного распределения продуктов частично переориентировало людей на получение продовольствия в системе общественного питания, имевшего в первые месяцы блокады ряд льгот на выдачу продуктов без зачета установленных норм. Затем сеть столовых стала основой для лечебного питания, а весной 1942 г. на предприятиях Ленглавресторана распространяется новая форма поддержки трудоспособного населения — рационное, или обязательное трехразовое горячее питание. В статье анализируются особенности функционирования столовых рационного питания: их распространенность, ассортимент продуктов, качество обслуживания посетителей. Данная проблема не получила освещения в историографии, хотя тема продовольственного обеспечения населения является одной из основных в изучении блокады Ленинграда. Введение в научный оборот комплекса архивных материалов, использование новейших публикаций документов партийных и хозяйственных городских структур позволили впервые рассмотреть планомерную трансформацию системы общественного питания, призванную обеспечить равномерное, достаточное для поддержания жизнедеятельности и трудоспособности населения продовольственное снабжение через систему прикрепления к столовым. Особое внимание уделено рассмотрению взаимодействия различных ведомств, ответственных за продовольственное снабжение предприятий общественного питания. Выявлены объективные сложности, которые сводили на нет усилия по улучшению обслуживания, повышению вкусовых качеств пищи и разнообразия меню. Изучены предложения по возможной модернизации рационного питания в части создания комбинированной продовольственной карточки, которая могла бы как использоваться в столовой, так и отовариваться в магазинах. В конечном итоге многообразие задач, стоявших перед системой общественного питания, заставило руководство города поставить на союзном уровне вопрос об организации при исполкоме Ленгорсовета отдела общественного питания. Таким образом, рационное питание стало фундаментом для создания отдельной сферы городского хозяйства.

Взаимоотношения Российской империи с народами, исповедующими буддизм, имеют сложную и длительную историю. До середины XIX в. основные территории распространения буддизма — Восточная Сибирь и Тихоокеанский регион — считались в Петербурге отдаленной периферией и не привлекали большого внимания. Ситуация, однако, начала меняться, когда Россия столкнулась с необходимостью укрепления своего влияния на Дальнем Востоке, урегулирования отношений с азиатскими странами, прежде всего, империей Цин, вступившей в полосу обострения социальных противоречий и подвергавшейся колониальному натиску Запада. Не желая уступать инициативу в Азии европейским государствам, Россия пыталась использовать факт наличия на ее собственной территории значительных масс буддистов, опираться на них для продвижения своих интересов в регионе. Однако, несмотря на то что существование буддизма на территории империи было узаконено еще в XVIII в., ряд деятелей считали политику сближения с восточной религией ошибочной. Они полагали, что предоставление значительных прав иноверцам и попытки опоры на них вредят интересам государства, мешают утверждению его этнокультурной монолитности. Против подобной позиции выступали представители движения «восточников», самым ярким из которых был востоковед и публицист князь Э.Э. Ухтомский. Влияние, которым располагали «восточники» в правительственных кругах, способствовало усилению начал веротерпимости в политике по отношению к буддистам, активному использованию религиозного фактора во взаимоотношениях с азиатскими странами (Монголией, Тибетом, Сиамом). Наиболее эффективной оказалась политика по отношению к Монголии, которая после Синьхайской революции 1911 г. в Китае смогла получить широкую автономию благодаря поддержке России. Деятельность «восточников» и их оппонентов, продвигавших диаметрально противоположные взгляды на судьбу буддийского сообщества, отражала сложные политические и религиозные процессы, происходившие в России накануне эпохи революций. Эти процессы представляют ныне несомненный научный интерес в условиях меняющихся отношений между Российским государством и религиозными организациями.

XVIII в. в России был переведен целый ряд западноевропейских политических трактатов, что во многом повлияло на формирование политического языка. Переводчики зачастую использовали прямое калькирование и заимствования терминологии из европейских языков, однако во второй половине XVIII в. стал всё больше проявляться языковой пуризм и связанные с ним попытки создания собственной политической терминологии. Другой тенденцией было существование диглоссии: нередко в самих переводах авторы могли использовать церковнославянские обороты наряду с современным им русским языком. В начале XIX в. языковой пуризм становится аргументом защитников консервативного политического курса и одновременно продолжающиеся заимствования европейских политических идей дают возможность говорить о сильной либеральной составляющей в общественно-политической жизни России. В статье представлены результаты исследования перевода на русский язык трактата французского епископа Жака-Бениня Боссюэ «Политика, выведенная из самых слов Священного Писания» священником Морского Богоявленского собора Иваном Ивановичем Бедринским в 1802 г. в контексте политических тенденций того времени. Издание трактата в Императорской типографии показывает, что данный перевод претендовал на особое место в интеллектуальном пространстве российского государства. Автор статьи выявляет основные политические концепты трактата Боссюэ, нашедшие отражение в переводе Бедринского: концепция власти, договорная концепция происхождения государства, идея общего блага. Объясняется и отсутствие в русском издании ряда сюжетов оригинала, связанных с особым статусом монарха в Российской империи, в частности, это рассуждения французского мыслителя о тирании, о престолонаследии, о воспитания государя, а также сопротивлении государю. Значение изучаемого перевода возможно определить, если обратить внимание на политический контекст, в котором он появился, особый общественный климат в среде русского образованного дворянства и, наконец, личные мотивы переводчика, которые представлены в прошении Бедринского о введении его перевода в учебный процесс в народных училищах.

Образ крепости в архитектуре появляется в Новое время, когда конструктивные элементы и объемно-пространственные схемы, характерные для оборонительных сооружений, оказываются включенными в произведения гражданского зодчества, утратив свой первоначальный функциональный смысл, но при этом сохранив отчетливые черты прототипа. В отечественной историографии сложилось представление о тождественности архитектурных воспроизведений образа крепости и неоготи- ческого стиля последней трети XVIII в. Оно формировалось постепенно, вырастая из образных сравнений дореволюционных эссеистов и советских искусствоведов. Периодически повторяясь, эти сравнения, тем не менее, не становились предметом исследовательской рефлексии, так как фокус внимания был нацелен преимущественно на проблемы стиля. Наравне с устойчивой ассоциацией «замка» и «готичности» возник еще один топос — истолкование образа крепости в русской неоготике XVIII в. как мемориала русско-турецких войн, привнесший в историю вопроса стереотип об ориенталистской подоплеке некоторых построек. Отмеченнные общепринятые концепции при более внимательном рассмотрении оказываются неприменимыми к целому ряду памятников: образ крепости появился в русской архитектуре еще до турецких кампаний и увлечения неоготикой Екатерины II, а вполне классицистические сооружения, наделенные чертами замка, строились параллельно с эталонными памятниками русской неоготики. Осознание предельности изучения стиля так или иначе приводило исследователей к проблематике архитектурной образности. Интерпретация образа открывала новые пути, иную «оптику», позволившую выявить связи отдельных памятников с европейским архитектурным контекстом и объяснить генезис их форм, а также реконструировать стоящие за ними идейные программы. Анализ историографии и современного состояния вопроса позволяет не только констатировать существование образа крепости как явления в архитектуре, располагавшегося вне стилей и присущего разным национальным школам, но использовать его как некий конструкт, который откроет путь для концептуализации целого круга хронологически и морфологически близких сооружений в русской архитектуре последней трети XVIII в.

XIV–XV века являются самыми «темными» в археологии средневековой Руси. Водораздел бассейнов Десны и Оки, на границах современной Брянской и Орловской областей, — один из самых слабоизученных в плане политической истории регионов. В указанные столетия он находился на пограничье Брянского, Карачевского и самого южного из Верховских — Новосильского — княжества, «зажатых» между Московским, Литовским, Рязанским великими княжествами и Золотой Ордой. Новые археологические и нумизматические находки, сделанные экспедицией Брянского государственного университета имени И.Г. Петровского, с одной стороны, материально иллюстрируют военно-политические события последней трети XIV в., с другой — контаминация находок с конкретными событиями позволяет уточнить датировку различных типов предметов религиозного культа, воинского снаряжения, денежно-весового обращения. Базовыми датирующими находками (кроме керамики) на Навлинском поселении являются колесцовая шпора типа VIII (по О. Двуреченскому, 2014) и энколпион из медного сплава с изображением архангела Сихаила и Св. Сисиния, представляющий собой двойную переотливку с оригинала. Шпора относится к типу, характерному для периода перехода от кольчатых доспехов к пластинчатым, когда в Европе преобладали доспехи комбинированные. На основе аналогов из Польши, Чехии, Галицкой земли навлинский экземпляр можно датировать второй половиной XIV — началом XV в. Энколпион может датироваться примерно этим же временем. В данном межграничном регионе в конце XIV— начале XV в. происходило много военных событий, которые могли вызвать попадание в культурный слой достаточно ценных и целых предметов. С этими событиями связаны и другие находки колесцовых, но чаще — более поздних типов шпор, схожих энколпионов и иконок на всем Юго-Востоке Руси, включая Посеймье и Попселье. Но для навлинских находок хронологию можно сократить до конца XIV в. благодаря найденному также на Навле кладу джучидских дирхемов — дангов, а также кладов и отдельных монет северской чеканки. 

Дезинтеграция СССР в 1991 г. обусловила и спровоцировала беспрецедентные по своим масштабам и многогранности миграционные процессы. Сложность феномена миграции во всем многообразии его проявлений и типов определяет принципиальную важность применения междисциплинарного подхода для исследований по данной проблематике. Новизна и актуальность данной работы заключается в том, что в ней впервые предпринимается попытка показать динамику миграционных процессов в постсоветской России с применением широкого спектра возможностей разных гуманитарных дисциплин. В статье представлена часть результатов комплексного исследования, проводимого междисциплинарным научным коллективом МГУ имени М.В. Ломоносова, включающим историков, географов, психологов, юристов, в рамках проекта по Программе развития МГУ «Междисциплинарное изучение современных миграций: новые аналитические подходы». При опоре на обзор современных работ, посвященных географическим, демографическим, историческим, социологическим, антропологическим аспектам миграции, проанализированы тематические документы Министерства внутренних дел Российской Федерации, Федеральной службы государственной статистики, систематизированы и проанализированы архивные материалы последних 30 лет вплоть до 2022 г., введение которых в научный оборот имеет высокую значимость. В ходе исследования были выявлены этапы и интенсивность динамики миграционных процессов в Российской Федерации, охарактеризованы ключевые тенденции в этой сфере в контексте глобальных общемировых и внутристрановых процессов — экономического кризиса, пандемии COVID19 — с учетом изменений действующего миграционного законодательства Российской Федерации. В статье анализируется содержание понятия этнического анклава, сформулировано функциональное, операционабельное междисциплинарное определение данного явления. Выявлены и обоснованы причинно-следственные связи возникающих точек и узлов напряжения и возможных угроз, которые несут или потенциально содержат в себе миграционные процессы и анклавизация. Охарактеризованы исторически обусловленные изменения динамики, типов, половозрастной структуры миграционных потоков в Россию, связанные как с внешними факторами, так и с внутренними процессами, происходящими в стране. 

Статья посвящена изучению русско-марийской языковой среды: бытованию русского и марийских языков (луговомарийского и горномарийского), выявлению уровня билингвизма в условиях широкого распространения русского языка, а также выяснению взаимосвязей между языковыми практиками и этнической идентичностью. Статья представляет собой комплексное междисциплинарное этнолого-лингвистическое исследование, что позволяет рассмотреть поставленные проблемы с применением разных методологических подходов. В качестве источниковой базы использованы материалы анкетирования, проведенного на базе опросника Техасского университета “Bilingual language profi le”, дополненного несколькими блоками вопросов этносоциальной тематики, а также интервью, проведенными с представителями языковой среды. Данные собраны в ходе этнологической экспедиции исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова в Республике Марий Эл (Звениговский, Куженерский, Медведевский, Моркинский, Оршанский, Сернурский, Советский районы, город Йошкар-Ола). Большинство из опрошенных в ходе исследования (всего 70 человек) осознают свою принадлежность к этнографической группе луговых марийцев, при этом часть из них владеет и горномарийским языком. Их объединяет вовлеченность в марийскую культуру: они являются (или являлись в прошлом) работниками домов культуры и музеев, библиотекарями, школьными учителями, исследователями марийской культуры, активными участниками землячеств, фольклорных ансамблей, тематических сообществ в социальных сетях. Условно большую часть из них можно определить как этноактивистов. В ходе исследования были использованы качественные (анализ собранных интервью) и количественные (анализ и графическая репрезентация собранных анкетных данных) методы. Проведенное исследование выявило высокую степень заинтересованности марийцев в сохранении этнических языков наряду с традиционной культурой и идентичностью. Помимо этого данные анкетирования говорят о сравнительно сбалансированном уровне русско-марийского билингвизма, в особенности среди возрастных групп старше 30 лет. У более молодого поколения наблюдается «сдвиг» билингвизма в сторону русского языка, обусловленный, по всей видимости, русскоязычной образовательной средой, в которой протекает их жизнедеятельность. 

История комсомольских денежно-вещевых лотерей берет свое начало в 1957 г. С такой инициативой выступил созданный в 1956 г. Комитет комсомольских организаций СССР при ЦК ВЛКСМ. Это было новое для комсомола направление работы (ранее средства, помимо членских взносов, получались за счет субботников, сбора металлолома, макулатуры и т.п.). Все лотереи объединяет время их проведения — они были приурочены к Всемирным фестивалям молодежи и студентов, а также цель: они были призваны привлечь в комсомольский бюджет дополнительные средства, необходимые для организации фестивалей. Особенно актуально это стало после 1959 г., когда ВЛКСМ лишился государственной дотации и был вынужден самостоятельно формировать свой бюджет. Фестивали молодежи имели важный идеологический и воспитательный характер и проводились с большим размахом. Также в рамках фестивалей ВЛКСМ оказывал материальную помощь делегатам из стран Азии и Африки, а иногда полностью оплачивал их участие в мероприятии. Всю работу по проведению лотереи — от составления эскиза лотерейного билета до распространения тиража — обеспечивал комсомол. Анализ комплекса архивных документов, представленных финансовыми отчетами, бюджетными планами, а также постановлениями и материалами секретариатов и бюро, наглядно свидетельствует, что средства, полученные от реализации лотерей, каждый раз оказывались значительно меньше ожидаемых. Для решения проблемы начали создаваться региональные лотерейные комитеты и вводиться планы по реализации билетов для комсомольских организаций. Однако на фоне роста членских взносов молодежь не спешила приобретать лотерейные билеты. В итоге региональные комитеты не справлялись с плановыми заданиями по продаже билетов. ЦК ВЛКСМ нашел выход из создавшейся ситуации, изымая недостающую сумму из привлеченных средств. Впрочем, лотерейные билеты с большой охотой приобретали иностранные участники фестивалей молодежи в качестве памятного сувенира, тем более что они продавались в сувенирных киосках. 

Статья посвящена профессору исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова А.В. Муравьёву, 100-летие со дня рождения которого отмечается в 2024 г. Его судьба тесно связана с историей нашей страны и Московского государственного университета. Ветеран Великой Отечественной, он прошел дорогами войны, был тяжело ранен, имел правительственные награды. А.В. Муравьёв стоял у истоков создания на факультете кафедры отечественного источниковедения, много сил вложил в ее становление и развитие, на протяжении нескольких лет возглавлял ее, затем был заместителем заведующего кафедрой. Он руководил музейной группой, заложившей основы для современного этапа изучения истории первого российского университета и создания его музея. Он был известным специалистом в области отечественной средневековой культуры, истории русского города XVIII в., автором фундаментальных исследований и публикаций по специальным и вспомогательным историческим дисциплинам, прежде всего — палеографии и исторической географии. А.В. Муравьёв оставил по себе память не только как автор учебников, учебных и методических пособий, учебных программ, но и высококвалифицированный преподаватель. Под его научным руководством подготовлено несколько десятков дипломных работ, защищены кандидатские диссертации. На факультете он читал общие и специальные лекционные курсы, вел семинарские и практические занятия по источниковедению, исторической географии, русской палеографии, исторической хронологии, исторической метрологии, руководил студенческими практиками. Профессиональную работу с учениками он всегда совмещал с личным общением, отчего пользовался в студенческой среде большим уважением. Освещая в данной публикации деятельность профессора А.В. Муравьёва, коллеги отдают ему дань уважения как ветерану Великой Отечественной войны, человеку и патриоту, ученому, автору большого количества научных и учебно-методических работ, многие из которых сохраняют значение и в наши дни. В память о профессоре А.В. Муравьёве на историческом факультете МГУ с 1996 г. проводятся Муравьёвские научные чтения 

Статья посвящена российскому этапу жизни и деятельности русского и югославского историка, правоведа и литературоведа Александра Васильевича Соловьева (1890–1971). К настоящему времени достаточно подробно изучено наследие Соловьева эмигрантского периода его жизни (с 1920 г.), когда он, преподавая в Белградском и Сараевском университетах Югославии, а после 1952 г. — в Женевском университете в Швейцарии, создал многочисленные работы по истории права южных славян периода Средневековья, а также по истории и истории литературы средневековой Руси. Российские же годы оказались в тени этих достижений. В статье делается попытка восполнить этот пробел. Характеризуется юридический факультет Варшавского университета, где обучался Соловьев. Отмечается роль профессоров Ф.Ф. Зигеля, И.А. Малиновского, Е.В. Спекторского в его образовании и особая роль Зигеля в формировании у будущего ученого интереса к истории славян и славянского права. На основании неопубликованных архивных документов показано, что магистерская подготовка Соловьева совпала с введением в конце 1915 г. разряда присуждения ученых степеней по истории русского права, что привело к изменению системы магистерских испытаний профессорских стипендиатов. Вводятся в научный оборот документы внутреннего делопроизводства Варшавского университета (за 1914–1917 гг.), которые показывают становление подготовки магистрантов по истории русского права. Впервые характеризуются ранние источниковедческие работы А.В. Соловьева 1916–1917 гг. Одна из них посвящена уникальной, выявленной Соловьевым галицко-русской грамоте 1414 г. Еще одна его статья рассказывает о вновь открытом переводе Литовского Статута. В ней делается вывод о серьезном влиянии этого перевода на Соборное уложение 1649 г. Удалось также установить принадлежность Соловьеву статьи об американских университетах, опубликованной в журнале «Вопросы педагогики» в 1913 г. Таким образом, представлен потрет А.В. Соловьева — студента, профессорского стипендиата и начинающего преподавателя Варшавского/Донского университета. 

Предмет исследования данной статьи — биография и политические взгляды бывшего лидера Союза русского народа, депутата Государственной думы Российской империи, председателя Высшего монархического совета в эмиграции Н.Е. Маркова (Маркова 2-го) периода Второй мировой войны. Реконструкция политической биографии Маркова в 1939–1945 гг. осуществляется в исторической науке впервые. На основе методов историзма, научной объективности, агрегации, исторической реконструкции и интерпретации автор предпринял попытку беспристрастного научного анализа позиции, занятой Марковым в отношении нацистской Германии, СССР, советского руководства, русского народа. Исследование основано на неизвестных ранее публицистических работах Маркова, материалах эмигрантской периодической печати и зарубежных архивов. Значительная часть источников вводится в научный оборот впервые. Акцентируется внимание на том, что, пойдя на сделку и сотрудничество с германскими нацистами, Марков продолжал оставаться сторонником православной самодержавной монархии. Не разделяя неоязыческих взглядов нацистов и рассматривая фашистские диктатуры лишь как этап на пути возвращения к традиционной монархии, политик-монархист вместе с тем стал убежденным сторонником не только немецкого вторжения в СССР, но и победы Германии с последующим установлением германского влияния на Россию. Непримиримая борьба с коммунизмом, антисемитизм, масонофобия и ненависть к СССР и его руководителям завели Маркова, всю жизнь позиционировавшего себя как радетеля за интересы России и русских, в стан врагов собственной страны и народа. Поддержав немецкую агрессию  

Кружок ревнителей благочестия, или «боголюбцев», оказал ключевое влияние на раскол Церкви и всего русского общества, на проведение книжной справы и развитие церковных институтов. Помимо прочего, его представители составляли ядро книжной учености того времени. Записи на книгах, принадлежащие этим выдающимся деятелям русской книжной культуры и церковной истории XVII в., — важный исторический источник. В представленной статье вводятся в научный оборот ранее неизвестные инскрипции, сохранившиеся преимущественно на экземплярах старопечатных кириллических изданий и принадлежащие как персоналиям, входившим в число ревнителей древнего благочестия, так и некоторым людям, непосредственно связанным с этим кругом. Речь идет о вкладных и владельческих записях на книгах, когда-то находившихся в руках Григория Неронова, царского духовника Стефана Внифантьева (Вонифатьева), преподобного Дионисия Зобниновского, епископа Александра Вятского. Рассматриваемые в статье записи в большинстве своем выявлены в недавно описанных государственных и малоизвестных частных собраниях и не фигурировали ранее в библиографии. Наибольшее число обнаруженных экземпляров относится к книгам из собрания Стефана Внифантьева, все они вышли на Московском Печатном дворе в начале 1650-х гг. и содержат собственноручные записи-автографы владельца. Не менее интересна судьба книжного вклада епископа Александра Вятского в Коряжемский монастырь: сохранившаяся и описываемая в статье книга прослеживается по монастырской документации XVII в. Существенное дополнение к известному в историографии корпусу сохранившихся книжных вкладов преподобного Дионисия Зобниновского составили обнаруженные два старопечатных издания, которые стали вкладом на помин души скончавшегося вскоре вкладчика. В статье, кроме того, приводится запись, сделанная от имени Григория Неронова, еще одного ключевого участника событий церковной истории середины XVII в., который был хорошо знаком как с преподобным Дионисием, так и с епископом Александром и Стефаном Внифантьевым.

Египетский жрец Манефон Севеннитский, создавший в первой половине III в. до н.э. труд об истории Египта на греческом языке, привел в его втором томосе (книге), посвященном событиям II тыс. до н.э., сведения о великих завоеваниях царя XII династии по имени Сесострис, прототипом которого является Сенусерт III. Эти сведения известны в передаче Георгия Синкелла, следовавшего Юлию Африкану, Евсевию Кесарийскому и армянской версии Евсевия, которые воспроизводили не оригинальный текст Манефона, а его эпитому конца эллинистического времени. Анализ этих свидетельств и их сопоставление с данными античной традиции позволяют прийти к выводу, что, судя по всему, эпитоматоры воспроизвели суть сообщений Манефона достоверно. При этом Манефон назвал территории завоеваний Сесостриса, описал его внешность и указал продолжительность его царствования близко к свидетельствам Гекатея Абдерского — придворного историографа сатрапа Египта Птолемея, сына Лага, чьи сведения известны через посредство Диодора Сицилийского. Труд Гекатея был значим для Манефона как произведение официальной историографии династии Птолемеев, а также как обширное и подробное произведение, сведения которого о великом царе-завоевателе далекого прошлого не расходились с тем, что было независимо известно египетскому историку. При этом Манефон использовал форму имени этого царя («Сесострис»), введенную не Гекатеем, а значительно раньше, Геродотом, видимо, ввиду закрепившейся ассоциации этого имени с мотивом завоеваний. Место этого царя в династической последовательности он также определил не согласно Гекатею, а по собственным сведениям, восходившим к иероглифической традиции. Кроме того, Манефон по-видимому разделял мнение Гекатея о том, что именно этот царь был создателем великой межрегиональной державы, объединившей в своем составе всю Азию, причем ко времени завоевания Египта гиксосами власть над этой державой уже перешла к ассирийцам

Предметом исследования были выбраны живописные иллюстрации Юло Соостера (1924–1970) к научно-популярным статьям из ежегодника «Наука и человечество» за 1962 г.: «Загадка эволюции человеческого мозга» М. Нестурха, «Физика и прогресс в земледелии» И. Ревута, «Богатство океанов» Л. Зенкевича, «Новое в стереохимии» О. Реутова, «Космическая материя и Земля» В. Фесенкова, «Метагалактика и Вселенная» А. Зельманова. Этот материал еще не был подробно описан и проанализирован в научной литературе. Автор поставил перед собой ряд задач, среди которых: выявление особенностей избранных иллюстраций, соотнесение их с другим сопроводительным визуальным материалом к указанным статьям, анализ специфики работы художника с текстом в процессе создания образов, соотнесение этих работ со станковыми живописью и графикой Ю. Соостера. В результате проведенного исследования был сделан вывод, что Ю. Соостер никогда не шел по пути очевидного следования тексту, предпочитая конструировать образы, которые имели более отвлеченный характер и наталкивали читателя на дополнительные размышления гуманистического и философского характера. В целом это было свойственно для изданий, выходивших под руководством друга Ю. Соостера — Ю. Соболева, главного художника издательства «Знание» в первой половине 1960-х. Ю. Соболев стремился, соединяя разнородные образы и прибегая к метафорам, погрузить читателя глубже в суть научного текста и установить его связи с метафизическими проблемами общего характера. При таком подходе художник становился полноценным соавтором исследователя, написавшего статью. Реализация этого принципа прослеживается в каждой из шести иллюстраций Ю. Соостера. При этом обнаруживается сходство между иллюстрациями Ю. Соостера и основной направленностью его творчества в композиционных приемах (важность линии горизонта, контраст масштабов, фокус на ведущем смысловом элементе-метафоре), колористическом решении, внимании к фактуре, концептуально-философском подходе к выбору и сочетанию образов

К настоящему времени по истории города накоплен огромный материал, который вызывает всё больший интерес у археологов, историков, социологов, экономистов, культурологов. Особое внимание уделяется возникновению древних городов. В предлагаемой статье проанализированы англоязычные труды зарубежных авторов последних двух десятилетий, посвященные архитектуре и пространственному развитию поселений эллинов от гомеровской эпохи до конца эллинизма. Широта и многогранность темы обусловили включение в данный обзор работ, в которых ведущим является не региональный, а тематический подход. Имеющийся массив зарубежных исследований, посвященных археологически зафиксированным поселенческим структурам древних эллинов, позволяет выделить приоритетные направления. В указанный период (первые два десятилетия ХХI в.) — это проблема начальных этапов оформления пространственной структуры древнегреческих общин. В рассмотренных работах пространство выступает как самостоятельный объект исследования. Археологически зафиксированные поселенческие структуры трактуются с позиций их социальной значимости. Исследовательские объекты — общественные постройки и пространства (храмы, некрополи, агора, домостроительство). Вместе с тем исследования имеют междисциплинарный характер, они выходят за пределы исторического и археологического анализа. В них представлен ряд обобщений и выводов, которые приумножают знания об отдельных регионах или периодах истории. Исследования сосредоточены вокруг нескольких тем: урбанизация и политогенез, планиграфия и демография городов, взаимообусловленность оформления поселенческой структуры и социально-политического развития общины, пути развития городов, подходы к изучению городского территориального устройства. Полученные данные позволяют сделать вывод о том, что проблема организации пространства рассматривается в англоязычной историографии с позиций функциональности, характера занятий населения. Следует отметить достаточную степень самостоятельности и вариабельности оформления социального пространства, постепенную его иерархизацию в зависимости от назначения объектов. Необходимо также подчеркнуть сохраняющуюся дискуссионность интерпретации поселенческих объектов в силу своеобразия начальных этапов урбанистического процесса (критерии определения города), фрагментарности свидетельств, а также многообразия конкретноисторических условий эллинского политогенеза. 

Значительная часть населения мира, особенно в странах Азии, Африки, Латинской Америки, не представляет, что такое атеизм, жизнь без религии. В традиционных обществах локальные верования пронизывают всю жизнь человека от рождения до смерти, освящают все ступени социализации. Но в наши дни в чистом виде они практически не сохранились. Однако мировые религии вытеснили их не окончательно, при том что процесс этот, сложный и противоречивый, занял многие столетия. С их распространением многие черты, свойственные верованиям доиндустриальных обществ, отошли на второй план, древние духи и божества стали персонажами фольклора, детских игр и песен, следы их видны и в языке, и в сохраняющихся обычаях. Зачастую приверженцы мировых религий (впрочем, как и атеисты) даже не осознают связь этих религий со старыми традиционными верованиями. Да и сами мировые религии включили в свою духовную практику немало элементов более древних религиозных представлений. Практически повсеместно сложились определенные синкретические формы (недаром появились определения «народное православие», «народный ислам» и т.п.), они являются неотъемлемой частью культуры любого народа. Без этого понимания невозможно адекватное представление не только об истории религий, политологии, социологии, но даже об экономике (можно вспомнить, например, понятие «закята» в исламе или десятину в христианстве). Именно поэтому, наряду с такими научными направлениями, как богословие, духовная практика мировых религий и т.п., изучение бытования религий, их взаимосвязи и взаимовлияния и являются направлением исследований антропологов. В настоящей статье показываются важность антропологического изучения этого процесса, тесная связь антропологии и религиоведения, необходимость включения этой тематики в процесс подготовки и обучения будущих антропологов. Место и роль традиционных верований в современной жизни и в будущем, взаимосвязь их с мировыми религиями демонстрируются на примере их бытования у народов Африки южнее Сахары.

Российские личные библиотеки впервые стали предметом комплексного изучения современного исследователя О.Н. Ильиной, которая очертила круг научных проблем, связанных с терминологией и историографией этих книжных собраний. В поле зрения исследователя оказались владельческие экземплярные особенности личных библиотек, их судьбы, источники и методы исследования, формирование и развитие направлений историографии по данной тематике. Каждое из обозначенных направлений имеет перспективы для развития не только в области библиотековедения, но и для исторических исследований. Для историков особый интерес представляют библиотеки учебных заведений, книжные собрания ученых с их собственными маргиналиями или заметками их коллег, описания личных библиотек, оставленные сторонними читателями. Библиотеки многих современных учебных заведений, история которых начиналась в позапрошлом и прошлом столетиях, содержат экземпляры, поступившие из других, порой очень известных, собраний. Например, в библиотеку Педагогического музея военно-учебных заведений поступали книги из коллекции Царскосельского лицея. История личной библиотеки в дореволюционный период могла служить, например, дополнительным аргументом для утверждения более высокого социального статуса (как в случае с книгой академика Н.П. Лихачева о семейном книжном собрании), она же может иллюстрировать мировоззрение представителей правительственных кругов и высшей аристократии (как книжное собрание и читательские интересы принцессы Е.Г. Саксен-Альтенбургской), раскрывать формирование личности будущего государственного деятеля (роль библиотеки в воспоминаниях Д.Н. Толстого), показывать внутреннюю «лабораторию» ученого (маргиналии, оставленные им в книгах, или дарственные надписи). Отдельного рассмотрения заслуживает изучение феномена библиотеки помещика-бюрократа (С.С. Уварова, Д.А. Толстого). Актуальным сюжетом становится изучение цифровых библиотек, как публичных, так и личных. В то же время требуют уточнения подходы к периодизации истории личных библиотек и их классификации, терминология (является ли личная библиотека книжной коллекцией). Эти темы могут стать предметом совместного обсуждения историков и библиотековедов.

На историческом факультете Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова отметили 100-летие со дня рождения академика Ивана Дмитриевича Ковальченко (1923–1995), труды и идеи которого определили на годы вперед развитие исторической науки, что признано мировым научным сообществом. Этому событию были посвящены научная конференция, выставка книг и материалов, демонстрация фотографий и документов. На мемориальной конференции, прошедшей 28 ноября 2023 г. уже в седьмой раз, обсуждались актуальные вопросы исторической науки. Ее тематику определила научная проблематика, инициирование и разработка которой связана с идеями И.Д. Ковальченко. В выступлениях и докладах учеников и коллег академика, молодых исследователей была отдана дань памяти этому выдающемуся советскому и российскому историку. Речь шла о его значительном вкладе в историческую науку в целом, в развитие методологии, источниковедения, историографии, в создание нового для отечественной исторической науки направления — количественных методов в исторических исследованиях. Отмечалось, что принципиальное значение имеет выделение ученым класса массовых исторических источников и решение проблемы возможности применения в источниковедении ряда положений современного учения об информации. Коллеги делились своими воспоминаниями о человеке, ученом, университетском профессоре, героическом участнике Великой Оте чественной войны. В центре внимания были вопросы состояния и перспективы исследований тех научных направлений, которые разрабатывал ученый в течение своей научной и преподавательской деятельности, роль представителей научной школы И.Д. Ковальченко и его последователей в современной исторической науке, в формировании научных кадров, в профессиональной подготовке молодых исследователейисториков. Обсуждались вклад ученого в качестве руководителя кафедры источниковедения исторического факультета в определение задач и направлений ее работы, а также его роль в создании в структуре кафедры лаборатории по применению электронных машин в исторических исследованиях, преобразованной впоследствии в кафедру исторической информатики.

В центре внимания статьи — развитие женской лейбористской организации Великобритании в 1918–1939 гг. После Первой мировой войны британские социал-демократы вели активную агитационную и пропагандистскую работу, позволившую в относительно короткий срок принципиальным образом трансформировать и усилить партийную организацию. Одним из компонентов реформ стало развитие женских партийных секций на основе существовавшей ранее Женской лейбористской лиги. В статье уделено внимание активисткам, стоявшим у истоков движения, — М. Филлипс, М. Сазерленд, С. Лоуренс, Д. Джоусон, М. Бондфилд, Э. Уилкинсон, а также рассмотрено, какие пропагандистские приемы и методы партия использовала с целью привлечь к себе новых сторонниц. Автор останавливается как на вопросах подготовки женщин-ораторов, организации для них специальных классов и летних школ, так и на массовых мероприятиях, призванных популяризировать лейбористскую партию среди населения. Внимание уделено женским партийным неделям и месячникам. В статье рассмотрена территориальная организация женских секций, попытки усовершенствования управления ими по вертикали, создание женских консультативных советов, центральных комитетов в городах, женских федераций в графствах. Автор отмечает, что в рассматриваемый период наиболее заметные успехи женского партийного строительства были достигнуты в послевоенные 1920-е гг. В 1930-е же гг. рост женских секций и членства замедлился. Особое внимание уделено вхождению первой женщины-лейбористки в правительственный кабинет Р. Макдональда в 1929 г. — М. Бондфилд, которая заняла в нем должность министра труда. Дается оценка законотворческой деятельности М. Бондфилд в качестве главы министерства, выделяются обстоятельства, которые помешали ей осуществить значимые реформы в сфере страхования безработных. В статье проанализированы проблемы, которые вызывали наиболее заметные трения во взаимоотношениях партийного и профсоюзного руководства с женскими секциями. Среди них — вопросы выделений семейных пособий, популяризация мер по контролю над рождаемостью.

Создание развитой почтово-телеграфной системы в конце XIX —начале XX в. являлось важным показателем модернизации общества наряду со строительством железных дорог. Эффективная эксплуатация Китайско-Восточной железной дороги и ее соединительной ветви — Кайдаловской линии — напрямую зависела от организации связи вдоль железной дороги. Обеспечение полноценной почтово-телеграфной связи было также важно и для местного населения. Целью данного исследования является реконструкция и анализ процесса формирования почтово-телеграфной системы вдоль Кайдаловской линии Забайкальской железной дороги. В связи с изменением административной принадлежности Забайкальской области в течение XX в. сведения по интересующему нас вопросу разбросаны по разным центральным и региональным архивам России. В основном же эти материалы находятся в Российском государственном историческом архиве, Государственном архиве Республики Бурятия, Государственном архиве Иркутской области и Государственном архиве Забайкальского края. После сбора и детального анализа имеющихся данных авторы пришли к выводу, что процесс создания почтово-телеграфной системы вдоль Кайдаловской линии был сложным и занял много времени. До строительства железных дорог в административном центре Агинской степной думы почта и телеграф отсутствовали. Хотя во время строительства Кайдаловской линии в Чинданте была открыта первая почта, в дальнейшем процесс формирования полноценной почтово-телеграфной системы в данном регионе затянулся вплоть до Первой мировой войны, главным образом — из-за отсутствия достаточного финансирования со стороны правительства. Несмотря на интерес властей к модернизации системы связи во благо развития местного населения и многократные просьбы органов самоуправления во главе с Агинской степной думой, а в дальнейшем — Агинским инородческим волостным правлением, почтово-телеграфные отделения вдоль Кайдаловской линии в первую очередь открывались именно в то время и в тех местах, где возникала острая необходимость в военном присутствии или в железнодорожном строительстве.

В статье рассматриваются малоизученные аспекты биографии видного политического деятеля, литературного критика, публициста и прозаика Якова Вениаминовича Брауна с целью воссоздания во всей полноте общественно-политической деятельности этой многогранной личности. Исследуются, в том числе, неосуществленные литературные проекты, связанные с левоэсеровским движением, а также вехи репрессий в отношении Брауна. Изучение биографии Я.В. Брауна базируется на материалах архивно-следственных дел, комплексе газетных и журнальных материалов, документах РГАСПИ и РГАЛИ. Большинство источников впервые вводятся в научный оборот. На протяжении 1917–1933 гг. Браун являлся активным участником эсеровского и левоэсеровского движения, входя в 1918–1919 гг. в состав Всеукраинского комитета ПСР, в 1920– 1921 гг. был членом-секретарем партии левых социалистов-революционеров (синдикалистов) Украины, в 1922–1923 гг. принадлежал к ЦК Объединенной партии левых с.-р. Украины и входил в состав Центрального бюро Объединения левого народничества (Объединения ПЛСР и Союза эсеров-максималистов), участвовал и выступал в качестве докладчика на партийных съездах и конференциях. Во время пребывания (с перерывами) в тюрьмах и ссылках в 1923–1933 гг. Браун оставался на левонароднических позициях и поддерживал контакты с единомышленниками. Однако разрыв с ними не спас его от ареста и расстрела в 1937 г. Деятельность Брауна в качестве партийного публициста прослеживается по публикациям в газетах «Народное дело», «Борьба», журналах «Клич», «Знамя», «Народное просвещение», сборнике «Пути революции». Представляют интерес и неосуществленные литературные проекты книгоиздательства «Революционное творчество» и одноименного журнала, в которых предполагалось участие Иванова-Разумника и Сергея Есенина. Особого внимания заслуживает письмо Брауна И.З. Штейнбергу с упоминанием о его лекции «Есенин и Маяковский» в Харькове весной 1922 г. и письмо Владимиру Маяковскому от 8 ноября 1927 г., в котором Браун рассказывает о задуманной им книге «Есенин и Маяковский».

Изучение идейно-политического наследия Винченцо Джоберти, его взглядов на природу итальянского единства позволяет по-новому взглянуть на рост популярности его фигуры среди сегодняшних итальянских политиков федералистского крыла. Современная историография и общественно-политическая дискуссия представляют Джоберти как одного из центральных персонажей Рисорджименто. Среди причин этого — кризис традиционного федерализма, относительное снижение популярности идеологических ориентиров недавнего прошлого. Одним из важнейших актуализировавшихся тезисов Джоберти является установка относительно наличия самодостаточной философской мысли в Италии; другая по-новому звучащая идея заключается в главенствующей роли католической церкви в деле примирения амбиций региональных элит. В статье показано, что понимание этих и некоторых других тезисов Джоберти в наши дни довольно значительно отличается от того смысла, который в них вкладывал сам мыслитель, и продиктовано политической конъюнктурой. В свою очередь, это явление также не ново; применение высказанных в конкретной ситуации середины XIX в. идей к иным временным и политическим контекстам затрудняет понимание трудов философа, приводит к искажениям в его интерпретации. Фигура Джоберти как связующего звена между итальянской общественной мыслью и французским романтизмом изучена явно недостаточно. Сопоставление его проекта федералистского устройства будущей Италии с другими подобными проектами Рисорджименто позволяет выделить важнейшую индивидуальную особенность. В 1840-е гг. основной политической проблемой Италии виделось противоречие между необходимостью сплочения сил нации и наличием нескольких суверенных государей, региональных элит и локального патриотизма. Осознание целого ряда препятствий для политического объединения страны заставляло мыслителей предлагать различные способы выхода за пределы этого противоречия, основываясь на политических компромиссах и преодолении сиюминутных трудностей. Федерализм В. Джоберти, напротив, основывался на сочетании федералистского идеала с развитым философским учением. Это делало теорию Джоберти непригодной для политического применения, но является притягательным аспектом при изучении наследия философа на современном этапе.

Целью статьи является верификация дихотомии «гусит» vs «католик» на примере восприятия греховности гуситами (чешскими утраквистами) и их военно-политическими противниками — традиционными католиками. Предмет исследования — особенное восприятие греха как отличительная черта гуситской идеологии в сравнении с антигуситской. В качестве источников были использованы: богословско-полемические сочинения гуситов (Яна Желивского, Микулаша из Пелгржимова, Петра Хельчицкого) и их идейного предшественника Яна Гуса, а также гуситская программа Четырех Пражских статей в ее вариантах, которых придерживались радикалы-табориты и более умеренные пражские гуситы; богословская критика со стороны традиционных католиков (Фердинанд Луккский, Жиль Шарли); иные источники, которые воссоздают нормы и представления, бытовавшие у традиционных католиков в XV в., в первую очередь венгров. В итоге были сформулированы две черты восприятия греховности в гуситской идеологии: грех — это социальное преступление; все люди равны перед грехом, а потому грех правителя — основание для неповиновения ему, в том числе вооруженного. Было установлено, что в рассматриваемом аспекте дихотомия «гусит» vs «католик» прослеживается лишь частично. Так, католик Жиль Шарли рассматривает в качестве социального преступления лишь тот грех, который напрямую вредит государству и обществу (кража, убийство и т.п.), не считая «простой блуд» таким преступлением. Блуд у католических противников гуситов — венгров XV в. — продолжал считаться пресекаемым социальным преступлением в соответствии с законами Иштвана Святого (997–1038). Жиль Шарли требует терпимости по отношению к грехам монархов и влиятельных людей во избежание тяжелых смут. В Венгерском королевстве XV в. сохранялось законное право сословий на сопротивление монарху в случае, если он нарушает Золотую буллу 1222 г. Вывод о сходствах между воззрениями гуситов и их противников делается впервые в историографии, при том что еще Р. Новотный указал на схожесть сословного устройства Венгерского и Чешского королевств.

В искусствоведческой литературе, посвященной коллекционерам Михаилу (1870–1903) и Ивану (1871–1921) Морозовым, исследователей обычно интересует художественный пласт, связанный прежде всего с европейским, по преимуществу французским, искусством. Вопросы собирания русской живописи, выбор тех или иных отечественных художников, отразивший вкусы коллекционеров, смену предпочтений в художественной ситуации конца XIX — начала XX вв., почти не привлекали внимания специалистов. Целью предлагаемой статьи стала попытка определить выработанный братьями М.А. и И.А. Морозовыми подход в коллекционировании именно русского искусства. В связи с этим представляется логичным проанализировать некоторые особенности их коллекций: на каких именах и произведениях останавливался выбор московских собирателей, был ли он осознанным и продуманным или же спонтанным — как принято было в литературе характеризовать формирование русской части коллекции Морозовых. К сожалению, исследователи не всегда находили аргументы в пользу приобретения коллекционерами тех или иных русских мастеров. В то же время специалисты убедительно доказывают, что в отношении произведений знаковых фигур европейского искусства выбор и покупки были тщательно продуманы, вплоть до «бронирования» заранее места в зале для конкретного произведения. Далеко не праздным представляется еще один вопрос: можно ли вести речь об общности эстетических взглядов братьев Морозовых и соответственно об определенной преемственности в их коллекциях? Анализ русской части коллекции Морозовых позволяет сделать вывод о том, что коллекции широко и объемно представляют панораму главных живописных течений русского искусства: от раннего пленэра к импрессионизму, от первых мирискуснических работ к символизму, от подражаний Сезанну и Гогену до самостоятельных авангардистских экспериментов отечественной живописи 1910-х гг. Одной из характерных особенностей коллекции младшего брата, Ивана Морозова, стало собирание фигуративного (предметного) искусства, так как беспредметная живопись его не привлекала.

В статье анализируются проблемы религиозной статистики, обусловленные многогранностью религиозной идентичности и гибкостью религиозной идентификации и самоидентификации. Именно с этим связаны нередко встречающиеся различия в оценочных данных о числе последователей той или иной конфессии. Универсальным и поддающимся сопоставлениям источником могли бы быть переписи населения, но далеко не во всех странах во время переписи задается вопрос о религиозной принадлежности. И даже когда в переписи имеется вопрос о религии, различия в формулировках (и различия стоящего за этими формулировками смысла) не всегда позволяют делать обоснованные сравнения. Поэтому чаще встречаются оценочные данные численности последователей конфессий на основе различных опросов. Религиозная идентичность очень многопланова и зачастую пересекается с другими видами идентичности: этнической, гражданской, локальной. Человека может связывать с определенной конфессией собственно догматическая часть, либо это может быть набор практик и действий, определяющих образ жизни или маркирующих определенные вехи жизненного цикла или моменты/периоды религиозного календаря. Наконец, связывать человека с конкретной конфессией может только чувство сопричастности, сопринадлежности на основе культурно-исторической общности. Поэтому для изучения количественных показателей религиозности удобнее оперировать процессуальными понятиями — идентификация и самоидентификация. Религиозная статистика, или религиозная демография, складывалась в 1960-е гг., т.е. в период, когда размывались привычные формы религиозности, когда религиозная динамика в разных регионах мира становилась все более различной, когда казалось, что, по крайней мере на Западе, религия сдает свои позиции. Религиозная статистика требует принятия определенной классификации. В статье рассматривается вопрос, всегда ли классификация должна базироваться только на конфессиональном принципе. Религиозная статистика — сложная и деликатная вещь, но все же она рисует некие контуры конфессиональной структуры, выявляет особенности религиозной ситуации и позволяет увидеть тенденции ее развития.

Одна из ключевых проблем государственной исторической политики, проводившейся в Калининградской области в советский период, была связана с отношением к местному довоенному историко-культурному наследию, частью которого являлась память о жизни и деятельности выдающегося философа и просветителя Иммануила Канта. Цель данной статьи — выявление предпосылок, факторов и этапов интеграции имени и образа И. Канта в региональную культуру памяти и коммеморативную деятельность. Научная новизна исследования определяется тем, что коммеморация философа впервые рассматривается на всем протяжении советского периода истории региона. В первое послевоенное десятилетие было обеспечено ключевое условие для формирования традиций коммеморации И. Канта в молодой советской области — сохранена его могила, взятая в середине 1950-х гг. под охрану государства и ставшая местом притяжения калининградцев и гостей города. В 1960–1970-х гг. могила философа была включена в экскурсионные маршруты и туристические путеводители, уважение к его памяти использовалось как аргумент в системе пропаганды, в области сложилась традиция научного изучения кантовского наследия, центром которой стал Калининградский государственный университет. В условиях жестких ограничений на изучение и популяризацию довоенной истории кантовская тематика воспринималась частью местной интеллигенции как легальная возможность приобщения к «тайнам» немецкого прошлого калининградской земли. При этом позиция региональных властей отличалась противоречивостью, а инициативы по коммеморации философа неоднократно наталкивались на сопротивление, центром которого был обком КПСС. В годы перестройки образ И. Канта воспринимался уже как «мост», соединяющий эпохи и культуры. Началась работа по подготовке воссоздания памятника философу, в планах областного отделения Советского фонда культуры появилась «кантовская» программа мероприятий, И. Кант стал персонажем первых популярных нарративов о довоенной истории края. Процесс интеграции «выдающегося “земляка”», «калининградского философа» в региональную культуру к концу советского периода значительно ускорился.

Заключение Московского договора 1963 г. об ограничении испытаний ядерных устройств в трех средах (на поверхности и в атмосфере Земли, а также под водой) — важная веха в истории холодной войны. Этому предшествовали длительные и сложные переговоры между СССР и США. Меры по введению моратория на испытания (август 1958 г. — август 1961 г.) не приносили весомых результатов ни для сокращения их вредных экологических последствий, ни для снижения риска возникновения ядерного конфликта. К тому же вопрос о хотя бы частичном ограничении испытаний оказывался тесно связанным с политическими противоречиями супердержав — в частности, по вопросу о статусе Берлина. 9 сентября 1961 г. переговоры были остановлены. Осенью СССР провел большую серию взрывов, причем успехи в совершенствовании вооружений требовали новых натурных испытаний. Решение Москвы о выходе из моратория было продиктовано стремлением продемонстрировать оппонентам готовность к любому развитию ситуации. В 1962 г. события, развернувшиеся вокруг Кубы, привели не только к интенсификации испытаний обеими державами, но и к острейшему Карибскому кризису в октябре, когда вполне реальной была опасность применения ядерного оружия. Заключенный в августе 1963 г. договор стал одним из непосредственных итогов Карибского кризиса. Однако важно и то, что супердержавы пришли к подписанию Московского договора только после того, как их научно-технические достижения (включая, прежде всего, результаты ядерных испытаний) смогли обеспечить уверенное стратегическое сдерживание друг друга. Испытания ядерных устройств, проведенные обеими державами в 1961–1962 гг., позволили им оснастить боезарядами все виды носителей в рамках планировавшихся программ обновления стратегических арсеналов. В то же время Московский договор создавал основу для согласования позиций США и СССР в отношении нераспространения ядерного оружия на долгие годы вперед.

Проблема восприятия в международных отношениях давно изучается в политологии, однако историки до сих пор не уделяли ей достаточного внимания. Между тем взгляд через ее призму на известные события позволяет сделать новые выводы об их истоках. Плодотворным полем для апробирования этого подхода может служить предыстория Второй мировой войны и ее ключевой эпизод — провал попыток сдержать гитлеровскую агрессию в Европе совместными усилиями Франции и Советского Союза. Для военно-политических элит Франции СССР являлся опасным в непредсказуемости своей политики, но внутреннее непрочным государством. Эта презумпция нивелировала в глазах французов все успехи советского руководства в модернизации страны и вооруженных сил. Обострение военной опасности в Европе после 1933 г. побудило Париж лишь предложить Москве роль рядового участника системы коллективной безопасности, которая, исходя из опыта Первой мировой войны, проектировалась как новая модель развития международных отношений, минимизирующая конфликтное взаимодействие между государствами. Советское руководство смотрело на Францию как на лидирующую империалистическую державу, ставящую во главу угла антисоветские цели, но ситуационно заинтересованную в ограничении германского экспансионизма. При этом в Москве полагали, что советско-французское сотрудничество может быть эффективно лишь в формате равноправного стратегического альянса, направленного на сдерживание потенциального агрессора. Этот подход отвергался французской дипломатией, шедшей в русле политики умиротворения, что явилось источником глубокого кризиса в двусторонних отношениях в момент заключения Мюнхенских соглашений 1938 г. Крах умиротворения в начале 1939 г. привел к резкому повороту французского руководства к стратегическому планированию возможной войны, что создало окно возможностей для договоренности с СССР. Но инерция старых предубеждений лишила практического содержания трехсторонние англо-франко-советские переговоры весной–летом того же года, что, в свою очередь, открыло путь к советско-германскому соглашению

Происходивший на рубеже XIX–ХХ столетий рост численности городского населения, активное развитие городской инфраструктуры сопровождались появлением экологических проблем, включая рост уровня загрязнения рек, в том числе служивших источниками водоснабжения городов. К решению этих проблем привлекались органы управления в центре и на местах, а также представители различных общественных, научных, профессиональных организаций и предпринимательских кругов. Порядок взаимодействия их мог быть различным, но именно совместные проекты позволяли добиваться наиболее заметных результатов в деле борьбы с загрязнениями рек промышленными и бытовыми отходами, определять приоритеты в системе водоохранных мероприятий, а также улучшать снабжение населения пригодной для питья водой. Благодаря деятельности таких организаций, как Общество для содействия улучшению и развитию мануфактурной промышленности, Русские водопроводные съезды, городские санитарные станции, Временный комитет по изысканию мер к охране водоемов Московского промышленного района от загрязнения, в рассматриваемый период был проведен достаточно обширный комплекс мероприятий по изучению свойств, характера и степени загрязнения воды в реках, служивших источниками водоснабжения горожан, а также в ходе экспериментов определены наиболее эффективные методы очистки стоков в зависимости от их состава. Были выработаны практические рекомендации по использованию наиболее действенных способов очистки промышленных стоков, применению очистных сооружений с учетом их эффективности, а также расчетной стоимости установки и обслуживания. К решению обозначенных проблем привлекались лучшие отечественные специалисты, использовавшие как зарубежный, так и российский опыт. Сдерживающим фактором стало отсутствие достаточного финансирования водоохранной деятельности, вследствие чего некоторые полезные инициативы не были реализованы либо их удалось осуществить лишь частично. Кроме того, целый ряд запланированных в этой сфере практических мероприятий пришлось отложить по причине начавшейся в 1914 г. Первой мировой войны. 

В статье характеризуется значение периода студенческой учебы в Московском университете для будущей карьеры российско-британского историка Павла Гавриловича Виноградова (1854–1925), ставшего членом Петербургской Академии наук и Лондонского королевского общества. Источниковую основу исследования составили официальные документы из фонда Московского университета и эго-документы — переписка, дневники и воспоминания. Результаты исследования представлены в форме «насыщенного описания», раскрывающего культуру высшего образования в Российской империи начала 1870-х гг. Домашняя подготовка под руководством отца, а также окончание Московской 4-й мужской гимназии с золотой медалью стали надежным основанием для овладения Павлом Виноградовым университетским курсом на историко-филологическом факультете Московского университета. Автор характеризует не только успехи в изучении отдельных дисциплин, но и влияние на молодого студента профессоров, а главное — практик их образовательной деятельности и взаимоотношений. Среди профессоров особое влияние на него оказали те, кто вел активную исследовательскую работу, — С.М. Соловьев, Ф.И. Буслаев и, особенно, В.И. Герье, чьим учеником Павел Виноградов стал с первого года обучения. Под влиянием В.И. Герье определились научные интересы студента. Система лекционных курсов и недавно внедренные в практику преподавания семинары учителя стали образцом, который будет совершенствовать ученик, сам ставший впоследствии профессором Московского университета. Домашние собрания Н.И. Стороженко были воспроизведены П.Г. Виноградовым в начале 1890-х гг., создав основу для оформления Исторического общества при Московском университете. Автор статьи приходит к выводу, что именно овладение образовательными практиками, а не оценочные показатели успехов по тем или иным дисциплинам имели решающее значение для успеха дальнейшей карьеры историка. Разойдясь с учителем в теоретико-методологических взглядах на принципы изучения прошлого, он, тем не менее, стал продолжателем дела В.И. Герье, совершенствуя приемы научно-педагогической школы «всеобщих историков» Московского университета. 

В данной работе на микроисторическом уровне изучаются стратегии крестьянского мира и вотчинной администрации по взаимодействию с уездной властью. Исследование проведено на основе материалов архива Палехской вотчины Бутурлиных — расходных книг и первичной расходной документации о тратах в поездках, расписок уездных властей о получении повинностей, мирских приговоров. Проведен анализ законодательной базы и реальной практики, выяснено, что крестьяне почти не отходили от существовавших законодательных норм. Вместе с тем они старались оптимизировать расходы (не прибегать к суду уездных властей, ездить в город по нескольким делам одновременно). В работе реконструирован график и примерный размер временных затрат на поездки. Рассмотрено, какие должностные лица и рядовые крестьяне были задействованы при взаимодействии с уездными властями в зависимости от ситуации. Установлено, что на поездки в уездный город тратилась значительная часть времени вотчинных властей. Для оценки транспортных издержек жителей Палеха проанализированы маршруты, которыми они добирались в соседние города — Гороховец, Вязники, Владимир и Шую. Главным критерием удобства уездного города для крестьян были надежность и непродолжительность пути к нему. На примере проведения административной реформы 1796–1797 гг. во Владимирской губернии рассмотрено, как палешане пытались предотвратить отнесение их вотчины к менее привлекательному для них уездному городу. Доказано, что попытки крестьян не могли иметь успеха, поскольку реформа проводилась на губернском уровне (крестьяне же обращались к уездным властям), а решения были приняты еще до того, как крестьяне попытались вмешаться в ситуацию. Делается вывод, что законодательство второй половины XVIII — начала XIX в. в общем виде шло навстречу крестьянам и было направлено на уменьшение транспортных издержек для них, но при формировании конкретных административных границ мнение жителей не учитывалось.

С конца XV в. и до податной реформы Петра I наряду с существовавшими издревле «полными» холопами имелись холопы кабальные, оказавшиеся в неволе по долговым и служилым кабалам. Первые переходили по наследству, а вторых после смерти владельца следовало отпускать на волю, оформив отпускную запись в Холопьем приказе. Соборное Уложение 1649 г. четко различало эти две категории холопов. С начала Северной войны Петр I повелел годных к службе дворовых людей, отпущенных после смерти владельцев, записывать в солдаты. Господские люди также могли по собственному желанию поступать в военную службу. После распространения подушной подати на «людей боярских» принимать их в службу было запрещено, и возобновилась практика освобождения дворовых с отпускными письмами. В отличие от законодательных норм, практическая сторона этого распространенного социального явления специально не изучалась. Сохранившиеся в фонде Юстиц-конторы РГАДА крепостные записи отпускных на дворовых за 1717–1780 гг., а также их челобитные и протоколы Юстиц-конторы позволяют выяснить обстоятельства и процедуру отпуска на волю дворовых, возникавшие при этом коллизии, а также перспективы их дальнейшего существования. Отпускные письма, написанные в домах, скреплялись подписью и личной печатью владельца и удостоверялись свидетелями. В этом случае требовалась их регистрация в крепостных учреждениях, а затем представление в надворный суд или губернскую канцелярию для вынесения решения о судьбе отпущенного дворового. Податная реформа Петра I способствовала стиранию граней между холопами старинными и кабальными. Термин «холоп» вскоре был вытеснен термином «дворовый», а на свободу могли отпускать любого дворового человека. Большая часть отпущенных вновь добровольно записывалась «вечно» за старым или новым хозяином. Манифест 17 марта 1775 г. ориентировал отпущенных на волю крепостных вступать в мещанское или купеческое состояние, что отражало объективную необходимость изживания архаичных форм личной зависимости.

Вместе с христианством на Русь пришел церковный календарь, значение которого быстро вышло за рамки руководства для организации богослужений. Уже в первые столетия после крещения Руси древнерусская элита стала систематически увязывать важнейшие события политической и церковной жизни с праздничными вехами месяцесловного, минейного и недельного богослужебных циклов, в чем можно видеть как духовные и символические, так и практические причины. Тема подобных приурочений как составной части внебогослужебной календарной практики на Руси активно изучается в последние годы, в том числе и автором данной статьи. В настоящей работе (впервые в историографии) ставится вопрос о том, придавали ли древнерусские князья и епископы при планировании своих публичных церемоний значение тому, что многие главные торжества церковного года, помимо основного дня празднования, имели и так называемые преди попразднства. Границы этих богослужебных периодов (подобно многодневным постам) регулировались церковными уставами, включая бытовавший в домонгольской Руси Студийско-Алексиевский типикон. И хотя в источниках домонгольского времени отсутствуют эксплицитные ответы на поставленный выше вопрос, в них содержится немало свидетельств совпадения княжеских и епископских церемоний с этими многодневными праздничными периодами. Речь идет о закладках и освящениях храмов, перенесении святынь, входах владык в свои кафедральные города после хиротоний, посажениях на столы князей, их съездах, выходах в военные походы и брачных ритуалах. Среди этих событий особого внимания заслуживают те, которые не были приурочены ко дням, и без того часто избиравшимся при планировании значимых общественных мероприятий, — к воскресеньям и канунам праздников. Анализируя выявленные данные, автор пришел к выводу, что преди попразднства действительно находились в поле зрения организаторов церемоний и воспринимались ими, по-видимому, как сакрально-смысловые «поля» праздников. Причем сказанное относится к представителям не только церковной, но светской элиты.

Статья является продолжением исследования роли художественного образа в русском искусстве первой трети ХХ в. и ставит целью изучение концепта «конь»/«лошадь» в искусстве 1900–1920-х гг. Интерес представляет семантическое значение художественного образа в его эволюции — с начала революционных преобразований в русском искусстве до изменений, произошедших после 1917 г. Опорой для исследования во многом является художественная литература, в которой образ лошади оказался сформирован наиболее полно. Многомерность семантических отношений в границах синонимической парадигмы с общим значением «лошадь» рассматривается в статье на материале изобразительного искусства. Исследуется многообразие художественных ролей, символических и семантических функций, которыми в искусстве определенного периода наделялся образ лошади, а также выявляется специфика этих ролей в зависимости от художественного замысла. Отождествление и узнавание образа происходит на разных уровнях — содержательное наполнение концепта не раскрывается только через сюжет, возможны также неожиданные семантические ассоциации, подсказанные художнику визуальным, житейским, интеллектуальным, эмоциональным опытом или творческой интуицией. В этом контексте вынесенные в заглавие статьи цитаты маркируют два основных понятия: «лошадь как лошадь» (В. Шершеневич) актуализирует прямое значение «лошадь как животное», а «все мы немножко лошади» (В. Маяковский) является зоометафорой, определяющей внутреннее состояния человека. На данном этапе исследования можно выделить пять основных разделов, позволяющих структурировать и упорядочить рассматриваемый в работе набор произведений, содержащих изображение лошади (коня): деревня, город, всадник, Апокалипсис, историческое событие (в нашем случае — Гражданская война и коллективизация). Для того чтобы во всей полноте понять специфику семантического наполнения образа лошади в искусстве обозначенного времени, необходимо произвести дополнительные исследования. Пока же предлагаемый текст не может претендовать на исчерпывающее решение поставленной проблемы, но намечает векторы, позволяющие продолжить ее изучение 

В появлении и развитии двух главных позднесоветских проектов мемориальной политики — «Города-герои» и «Золотое кольцо» — было много как различий, так и точек пересечения. Каждый из них апеллировал к определенной выборке регионов, и борьба за включение в проекты представляла собой взаимодействие, а иногда и противостояние акторов союзного, республиканского и регионального уровней. Оба они были «витринными» туристическими маршрутами как для отечественного, так и для зарубежного туризма. Монография Е.М. Болтуновой и Г.С. Егоровой «Территория и история: позднесоветские проекты “Города-герои” и “Золотое кольцо”» вносит значительный вклад в изучение двух мемориальных проектов позднесоветского общества, которые дали ему нечто большее, чем новые места памяти и туристические маршруты: они сформировали альтернативные мифы основания, которые конкурировали с основополагающим советским нарративом. Новаторством монографии является постановка задачи найти точки пересечения в истории, казалось бы, совершенно не связанных друг с другом проектов: работа Е.М. Болтуновой и Г.С. Егоровой о том, как общество и власть искали и создавали новые национальные смыслы и ориентиры. Города, отмеченные званием «Городов-героев», стали постепенно соотноситься в публичной исторической памяти с территориями самых главных сражений Великой Отечественной войны, в то время как ряд городов и регионов, которые «выпали» из проекта «Города-герои», оказались и вне программы государственной мемориализации вое нных событий 1941–1945 гг. Вопрос состава и границ также стал одним из ключевых аспектов разработки маршрута «Золотое кольцо». Представители каждой области старались максимально убедительно обосновать необходимость обратить внимание при реализации проекта на тот или иной город или район, так как включение города в маршрут позволило бы соответствующему региону получить дополнительные ресурсы для развития. Авторы монографии подробно останавливаются на взаимовлиянии проектов на уровне нарративов и визуальной составляющей, а также на самопозиционировании территорий, входящих в проекты, и их восприятии. 

Победа Октябрьской революции в России в 1917 г. пробудила энтузиазм передовых китайских интеллектуалов в освоении российского революционного опыта, многие молодые китайские революционеры стремились учиться непосредственно на родине Октября. Чтобы изучать русскую революционную теорию и опыт, а также достичь цели преобразования страны, необходимо было подготовить для будущей революции группу кадров, владеющих русским языком. Настоящая статья посвящена истории первой кадровой школы Коммунистической партии Китая — Школы иностранных языков, находившейся в Юянли, районе Шанхая. Исследование показывает, что Школа иностранных языков, хотя существовала всего около года, внесла важный вклад в воспитание первых кадров КПК и содействовала развитию китайской революции. Педагоги и ученики школы энергично пропагандировали марксизм, активно участвовали в партийном строительстве, руководили китайскими рабочими, крестьянским, молодежным, женским движениями и вооруженной борьбой, играя особую роль в соединении марксистской теории с практикой китайской революции, в развитии и укреплении организационной мощи партии и расширении политического влияния КПК. Старый Юянли и Новый Юянли — это две соседние улицы. В 1920 г. именно здесь группа китайских коммунистов в Шанхае создала Школу иностранных языков, которая фактически стала школой для подготовки китайских революционных кадров. Первая группа молодых коммунистов, которые учились в Школе иностранных языков, была отправлена в СССР уже после нескольких месяцев обучения русскому языку и политической подготовки. После возвращения на родину большинство выпускников Школы иностранных языков стали видными деятелями китайской революции. Распространение марксизма в Китае тесно связано с этой группой молодых людей, обучавшихся в СССР. Можно сказать, что Юянли — это не просто топоним и место, где находилась Школа иностранных языков. Это исторический «свидетель» борьбы КПК за свои идеалы, который имеет уже более чем столетнюю историю. 

Неравенство в важной отрасли российской экономики в эпоху Первой мировой войны изучено авторами на материалах одного из крупных западносибирских предприятий. Исследование опирается на источники, впервые вводимые в научный оборот, — данные из фондов податной инспекции, связанные с определением круга плательщиков подоходного налога и установлением их заработков. Выгодная особенность использованных перечней состоит в том, что они включают не только плательщиков налога (получателей относительно высокого дохода), но вообще всех сотрудников предприятия. Сведения о зарплате почти четырех сотен сотрудников Алтайской железной дороги, от сторожа до управляющего, использованы для подсчета децильного коэффициента. Это позволяет расширить поле для микроисторического изучения неравенства статистическими методами за счет включения новых отраслей и новых регионов. Кроме того, один из использованных списков содержит сведения, позволяющие поставить вопрос о необходимости изучения дополнительных параметров неравенства в России начала XX в. Показано, что дифференциация доходов железнодорожников существенно увеличивается при учете имеющихся у них иждивенцев (прежде всего детей), т.е. учет состава семьи может изменить представление о степени неравенства доходов. Еще один использованный список дает авторам редкую возможность изучить зарплату служащих железной дороги с учетом отдельных составляющих заработка (в том числе оклада, военной прибавки, премий, оплаты внеурочных работ). Анализ изменений децильного коэффициента в зависимости от учета названных статей зарплаты позволил доказать, что одна из весомых прибавок к окладу сокращала разрыв между доходами высших и низших служащих, а другая, напротив, давала возможность больше заработать тем, кто этого хочет. Таким образом, показано, что одна из созданных до революции систем оплаты труда позволяла избегать одновременно двух проблем, которые станут насущными для новой власти в 1920-е гг.: и уравниловки, и чрезмерного неравенства 

История науки призвана изучать не только историю открытий, мнений и используемых методов, но и человеческие связи, которые порой не в меньшей степени влияют на становление и развитие науки, чем опубликованные статьи и книги. Особую сложность для наблюдения и исследования представляют разного рода эфемериды: понятные только в узком кругу злободневные намеки, разнообразные высказывания по поводу, который может оказаться забытым по прошествии времени, способ шутить, давно утративший актуальность, — всё то, что вплетается в ткань всякой жизни, в том числе научной, и без чего невозможно представить себе людей, делавших науку. В центре предлагаемой статьи — поэтический текст, обнаруженный в архиве замечательного российского астронома В.К. Цераского, который возглавлял Астрономическую обсерваторию Московского университета на рубеже XIX–XX вв. и много сил приложил для ее строительства. Шуточное сочинение «Песнь о рефракторе» (1898) берлинского студента Бенно Мессова — один из таких образцов юмора, который способен пролить свет на характер научных контактов между учеными разных стран. Сочинение представляет собой перепев знаменитой поэмы Фридриха Шиллера «Песнь о колоколе», глубоко укорененной в традиции немецкой поэзии. Между тем этот текст был преподнесен В.К. Цераскому, который, по мысли дарителя, способен был оценить тонкость шутки. Строительство рефрактора в Московской обсерватории представлялось прекрасным поводом вторично использовать текст, посвященный окончанию строительства такого же устройства в Потсдамской астрофизической обсерватории. Это сочинение является свидетельством как склонности ученых к юмору, так и разносторонних научных и дружеских связей между учеными и инженерами России и Германии на рубеже XIX–XX вв. В предлагаемой статье анализируется текст поэмы Мессова, рассматриваются некоторые страницы биографии ее автора и предполагаемые обстоятельства передачи Мессовым своего сочинения В.К. Цераскому 

В статье анализируются различные аспекты повседневной жизни отдыхающих в Крыму в начальный период развития полуострова как курорта. Источниками послужили публикации газет, издаваемых в Севастополе и других городах Крыма в изучаемый период, путеводители, воспоминания современников, посетивших Крым в разные годы. Анализ изученных источников показывает достаточно яркую картину жизни курортников и позволяет выделить несколько пластов информации: о развитии транспортной инфраструктуры и повседневных деталях путешествий, вариантах размещения, ценах на жилье и питание, способах проведения досуга. Можно проследить тесную связь эволюции условий жизни отдыхающих и курортно-рекреационной сферы в целом с экономическим и социальным развитием страны. Создание сети железных дорог сделало путь в Крым более дешевым и удобным. В начале ХХ в. отдых на полуострове перестал быть элитарным, сюда приезжали представители разных социальных слоев. Приток курортников вызвал развитие всей туристической инфраструктуры: росло число гостиниц, местное население активно вливалось в рынок соответствующих услуг, предоставляя внаем меблированные комнаты, экскурсионные услуги. Путеводители и мемуары показывают роль в жизни отдыхающих таких традиционных развлечений, как купание в море и прогулки в горы, а также способы их организации. Практиковалось раздельное купание мужчин и женщин как в купальнях, так и на пляжах. Большую популярность приобретают групповые и индивидуальные экскурсии по историческим местам Крыма. Анализ мемуаров показывает, что уровень сервиса вызывал нарекания у отдыхающих, они высказывали претензии к высокому уровню цен в гостиницах, неопрятности прислуги в ресторанах и т.п. Однако постоянно возрастающий интерес российского общества к Крыму как месту отдыха способствовал не только улучшению качества услуг, но и изменению условий жизни на полуострове: деревни и города превращались в комфортные населенные пункты, в которых имелись все атрибуты цивилизации — электричество, почта, аптеки, больницы. 

Во время Восточного кризиса 1870-х гг. британские политические элиты с особым вниманием следили за высказывавшимися в России идеями панславизма, часто воспринимая их как угрозу экспансии Российской империи на Балканский полуостров. Однако в самом начале Восточного кризиса в британском парламенте российский панславизм оценивался нейтрально или даже позитивно, что оказало значительное влияние на отношения Великобритании и России. Этот значимый эпизод, тем не менее, до сих пор практически не рассматривался в научной литературе. В данной статье на основе материалов парламентских дебатов прослежена трансформация образов российского панславизма в британском политическом дискурсе в 1876 г. и проанализированы механизмы их конструирования. Выделено три модели интерпретации «славянских интересов» России: панславизм как «славянские симпатии» российского населения, как «территориальные амбиции» великой державы и как «интриги», подстрекательство балканских народов к мятежу против Османской империи. Летом 1876 г. наибольший вес в британском политическом дискурсе получила интерпретация панславизма как искренних симпатий российского общества к братьям-славянам. Эта интерпретация способствовала формированию более позитивного образа России и даже временному изменению протурецкой политики британского правительства. Однако к концу 1876 г. британские политики все чаще стали подозревать российское правительство в «подрывном панславизме». На формирование образов российского панславизма в политическом дискурсе Великобритании влияли не только ее традиционные внешнеполитические установки, но и внутриполитическая борьба, обострившаяся во время «агитации за болгар». Панславизм трактовался неоднозначно и из-за недостатка информации, в силу чего политики зачастую основывали свои суждения на стереотипах в отношении России, Османской империи и балканских народов. Наконец, мнение парламентариев складывалось и под влиянием переосмысления собственной британской идентичности. Британские политики заново обращались к актуальным для самой Британии вопросам отношения к суверенитету империй, восстаниям колонизированных народов, моральной ответственности и международной миссии Великобритании. 

Предмет статьи — представления сотрудников российской заграничной агентуры Ю. Балашевича и А. Стемпковского о революционно-демократической организации польской эмиграции «Республиканский польский центр» (ОРП), существовавшей в 1867–1870 гг. В историографии это общество изучалось преимущественно с точки зрения его идеологических особенностей на основе источников, созданных в самой эмигрантской среде. В данной работе подчеркивается целесообразность комплексного обращения к альтернативным, использовавшимся лишь эпизодически при изучении данной темы материалам — российским агентурным донесениям. Отчеты заграничных российских агентов позволяют осветить сюжеты, находившиеся ранее на периферии исследовательской оптики, — проблемы вовлеченности ОРП в деятельность по подделке российских банкнот и в планы убийства европейских монархов. В контексте исследуемой проблематики также по-новому ставится вопрос о роли этой организации в международном революционном движении. Анализируются два неиспользованных ранее фрагмента донесений А. Стемпковского. В первом из них приводятся данные об отношении генерала Ю. Гауке-Босака к фальшивомонетничеству, а во втором сообщается о перехвате известного исследователям письма итальянского революционера Дж. Мадзини к ОРП, в котором излагалось его мнение по поводу славянского вопроса на Балканах и роли в нем польского национально-освободительного движения. Кроме того, в исследовании рассматриваются под ракурсом заявленной проблематики уже опубликованные в польском переводе отчеты Балашевича. Подчеркивается, что, согласно агентурным отчетам, ОРП был активно вовлечен в планы итальянских и французских республиканцев во главе с Дж. Мадзини по ликвидации Наполеона III, но при этом не располагал необходимыми ресурсами и союзниками среди других польских эмигрантов для организации самостоятельных покушений на Александра II, являвшегося более приоритетной целью для поляков. Авторы делают вывод, что в оптике донесений Ю. Балашевича и А. Стемпковского ОРП представляется второстепенным звеном в революционных проектах международных радикалов. 

Статья представляет собой публикацию, с расширенным комментарием, исторического документа — записки Михаила Кирилловича Грибовского, руководившего созданной в начале 1820-х гг., после «Семеновской истории», тайной военной полицией в Гвардейском корпусе. Записка составлена в 1822 г. и хранится в Российском государственном военноисторическом архиве. В комментарии к ней описывается предыстория создания тайной полиции: деятельность самого М.К. Грибовского, изданная им брошюра «О состоянии крестьян господских в России» и ее восприятие современниками. Приводятся общие сведения о созданной М.К. Грибовским структуре и особенностях ее финансирования. Упоминается его известная в историографии записка, посвященная декабристскому Союзу благоденствия (благодаря в том числе этой записке Александр I располагал сведениями о данном обществе). В комментарии сообщается еще о трех записках М.К. Грибовского, изданных в последние десятилетия. Применительно к публикуемой записке делается вывод, что в ней рассказывается о попытках отыскать брошюру «Краткие наставления русским рыцарям» М.А. Дмитриева-Мамонова, вышедшую в 1816 г. небольшим тиражом и несохранившуюся. Дается краткая история организации, для которой эта брошюра была составлена — Ордена русских рыцарей — и которая, по мнению автора, не существовала в реальности. Перечисляются известные фигуры, которые были причастны к замыслам по созданию Ордена русских рыцарей. Несмотря на то, что публикуемая записка не подписана, автор атрибутирует ее (на основании сличения почерка) как составленную М.К. Грибовским. Раскрывается вероятная фигура, зашифрованная в записке под аббревиатурой. Делается вывод, что представленная записка показывает, как работал политический сыск в России в конце царствования Александра I. Так, например, интерес М.К. Грибовского к Ордену русских рыцарей, отмечает автор, был вызван предположением, что М.А. Дмитриев-Мамонов издал в виде «Кратких наставлений русским рыцарям» устав Союза благоденствия. 

Статья посвящена политическому завещанию норвежского короля Сверрира (1177–1202), которое он, находясь на смертном одре, оставил своему сыну и преемнику Хакону Сверрессону в «грамоте об управлении государством». Хотя упомянутый документ не сохранился и о его содержании неизвестно ни из одного источника, в литературе традиционно считается, что главное наставление наследнику заключалось в немедленном и безоговорочном примирении королевской власти и церкви, находившихся в острой конфронтации еще с 1130 г. По мнению большинства исследователей, Хакон выполнил завещание отца, что отразилось в его капитулянтском письме к норвежским прелатам. Однако анализ этого письма в тесной связи с другими документами, в которых имеются сведения о событиях того времени, показал, что ни Сверрир, ни его сын не собирались сдавать своих позиций перед епископатом. Напротив, они настаивали на том, чтобы все общественные и политические силы признали их законными правителями Норвегии, а также согласились с полным внутренним и внешним суверенитетом королевской власти. Установлена тесная связь между письмом Хакона к прелатам и «Речью против епископов», составленной в последние годы правления Сверрира, которая стала единственным авторитетным текстом как для самого королевского послания, так и для фракции «королевской партии», стоявшей за его наследником. «Грамота об управлении государством» фактически устанавливала права Хакона Сверрессона на Норвегию как на неотчуждаемое у него наследство (одаль), а за общими благопожеланиями внутреннего мира скрывались конфронтационные по сути предложения. Впервые делается вывод, что акции, предпринимаемые как «церковной», так и «королевской» партией в 1202–1204 гг., заложили не основы последующего слияния этих группировок, как это представляла предыдущая исследовательская традиция, а, напротив, обострили борьбу и между ними, и между фракциями в их составе.

Проблема реставрации — одна из важнейших неотъемлемых составляющих процесса сохранения мирового культурного наследия. XIX век является знаковым в истории реставрационного дела. В это время из частной практики самоучек оно превратилось в настоящую научную дисциплину. С давних времен многие европейские страны сталкивались с проблемами сохранения культурного наследия, при этом везде они решались по-разному, в зависимости от местных художественных особенностей и накопленного опыта. Настоящая статья посвящена неизвестным ранее фактам из жизни и деятельности первого русского реставратора Андрея Филипповича Митрохина. Он родился и учился живописи в городе Торопец. Служил простым солдатом, затем по долгу службы попал в Санкт-Петербург, где вскоре был пожалован камердинером в Эрмитаж. Его карьера получила развитие при Франце Ивановиче Лабенском, который в 1797 г. вступил в должность главного хранителя картин эрмитажной галереи. Роль Митрохина для истории отечественной реставрации и, в частности, для Эрмитажа невозможно переоценить. Он не только реставрировал живописные произведения, воспитал нескольких учеников, но и самостоятельно занимался разработкой новых методов реставрации картин. С помощью освоения новых техник и методов механической реставрации А.Ф. Митрохину и его ученикам удалось сохранить более тысячи живописных произведений из эрмитажной коллекции, многие из которых являются жемчужинами живописи. К сожалению, некоторые аспекты биографии Митрохина долгое время оставались вне поля зрения исследователей, в особенности это касается его жизни вне стен Эрмитажа. В данной работе рассмотрены вопросы о предполагаемой дате рождения мастера, его родственных и дружеских связях и др. Приводимые автором архивные данные позволяют по-новому взглянуть на персону реставратора Андрея Митрохина, а также проливают свет на некоторые социально-культурные аспекты того времени 

Археологические и естественнонаучные исследования палеолитических красочных пигментов (охры) имеют более чем столетнюю историю. Однако до последнего времени подавляющее большинство работ было сосредоточено на изучении отдельных образцов, но не всей совокупности данной категории материалов — минерального красочного сырья (в широком смысле этого термина). Описание теоретического подхода и имеющиеся результаты апробации методики полевой фиксации и лабораторной обработки образцов охры разных форм, размера и консистенции со всей очевидностью демонстрируют принципиальную важность проведения перед естественнонаучной стадией изучения именно археологического исследования красочных пигментов как массового материала, без чего фактически невозможно даже целеполагание для последующего междисциплинарного исследования, а его результат будет иметь крайне лимитированный характер. Многофакторное изучение красочных материалов может демонстрировать большое разнообразие характеристик образцов как между различными уровнями залегания археологического материала и объектами в рамках одного памятника, так и между разными памятниками. При подходе к пигментам как к массовому материалу необходима статистическая обработка полученных результатов для формирования содержательных выводов об использовании пигментов на памятниках. Выявляемые в результате подобного методического подхода системные различия открывают возможности для проведения сравнения, основанного на методах математической статистики. Подобный подход требует накопления статистически значимого и пригодного с точки зрения полевых алгоритмов фиксации количества образцов пигмента для получения релевантных данных. Следовательно, только изучение максимально доступного массива экземпляров (включая максимум мелких крупинок) охр из разных объектов культурного слоя, отдельных слоев и разных памятников дает возможность получить информацию о культурном сходстве и различии в этой части стратегий жизнедеятельности верхнепалеолитических коллективов, в том числе позволяет выявить основные стадии производственной цепочки. Предлагаемый подход к исследованию охры как массового материала при соблюдении методики полевых работ актуален для всех типов археологических памятников каменного века. 

Предмет данного исследования — научное наследие заслуженного профессора Московского университета Ии Леонидовны Маяк (1922–2018) в той его части, которую составляют опубликованные ею в 1958–1999 гг. рецензии на монографии по римской истории отечественных и зарубежных авторов. Рассматриваются побудительные мотивы И.Л. Маяк к написанию рецензий, методологические основы ее анализа, требования к источниковой базе и историографическому фундированию антиковедческих работ, к их структуре и логике изложения. Отмечается неприятие И.Л. Маяк догматизма в применении теории общественно-экономических формаций, а также гиперкритического отношения к источникам по архаическому Риму, распространение которого она считала методологическим следствием кантианства. Автор показывает, что И.Л. Маяк не только отслеживала трудный процесс реабилитации античной традиции как источника для изучения римской архаики, она сама активно продвигала этот процесс, в том числе — рецензируя чужие труды. Излагаются такие требования И.Л. Маяк к антиковедческим исследованиям, как необходимость проводить терминологический анализ сведений источников, прослеживать изменения содержания понятий с течением времени, показывать возможность различных интерпретаций приводимых фактов. При формулировании теоретических построений императивом И.Л. Маяк были: давать свою концепцию на фоне концепций предшественников; если проблема дискуссионная, обозначать свою позицию четко и определенно. Анализ содержания рецензий, написанных Ией Леонидовной, позволяет сделать вывод, что они дают возможность расширить представления о ее научных позициях, особенно по тем проблемам римской истории, изучением которых она непосредственно не занималась в своих монографиях и статьях, в частности, по вопросу о сохранении полисных основ в поздней Римской империи. Тексты рецензий И.Л. Маяк подкрепляют памятный многим поколениям историков ее образ: уважительное отношение к коллегам даже при серьезной критике написанного ими, деликатность замечаний, строгая академичность выражений. Показана полемическая заостренность и диалогичность рецензий И.Л. Маяк 

В рецензии анализируется монография А.Б. Николаева «Государственное совещание 1917 года: созыв, состав, деятельность», опубликованная в 2022 г. Подготовка и проведение масштабного общероссийского мероприятия в революцио нном 1917 г. даны в русле исследований российского парламентаризма. Созыв Московского Государственного совещания 1917 г. стал насущной необходимостью для коалиционного Временного правительства, рассчитывавшего укрепить свой престиж, личную власть А.Ф. Керенского, возможно, получить «трибуну», где оно могло бы оперативно давать пояснения по всем возникавшим вопросам в случае преобразования его из совещательного суррогата парламента в орган с учредительными функциями. Кроме того, Временное правительство искало возможности примирить на государственном уровне уже совсем к тому времени размежевавшихся революционно-социалистическую демократию и буржуазный либерализм. Значимый характер Московского Государственного совещания 1917 г. состоял в попытке найти выход из создавшегося революционного тупика, послужить для слабой, зависимой, двойственной государственной власти опорой, которая позволила бы ей стать властью единой, сильной, способной спаси страну от внутреннего развала. В стремлении возобладать над надвигавшейся политико-социальной анархией совещание явилось напряженным, драматичным моментом в ходе революции 1917 г. Для наблюдателей и участников Государственного совещания было очевидно, что это «Земский собор всея земли Русской», собравшийся в первопрестольной столице России, чтобы решить насущные проблемы, упрочить власть физически и духовно. Итоги Государственного совещания оказались противоречивыми для всех политических сил. Временное правительство смогло получить на совещании поддержку большинства, но характер этой поддержки свидетельствовал о крайне шатком положении коалиции. Автор рецензируемой монографии в результате проведенного исследования приходит к выводу, что Государственное совещание, сохранив коалицию, не укрепило ее. Представители революционной демократии вынуждены были пойти на уступки буржуазии, что привело в дальнейшем к утрате влияния революционной демократии среди рабочих и солдат 

Статья посвящена вопросам организации управления на железнодорожной станции Маньчжурия в начале XX в. Станция находилась на китайской территории в двух километрах от российской границы. Несколько десятилетий здесь преобладало русское население, строились храмы, школы, больницы, действовали две таможни. Управление поселком, который сформировался при станции, осуществлялось администрацией Китайско-Восточной железной дороги. Одновременно с этим в момент окончания строительства железнодорожной соединительной ветви «Китайский разъезд — Маньчжурия» часть функций по управлению станцией взяла на себя Забайкальская железная дорога. В статье на основе материалов Российского государственного исторического архива показано, что совместное управление станцией сразу двумя железными дорогами имело ряд особенностей. Для урегулирования спорных ситуаций администрация железных дорог заключала специальные соглашения. Первое из них было подписано в 1903 г. и предусматривало поступление всех доходов и сборов при эксплуатации пограничного участка дороги от китайской границы до станции Маньчжурия в пользование Забайкальской дороги. Она же должна была нести все расходы по эксплуатации подвижного состава. Эксплуатация станционных сооружений была четко регламентирована: одна часть каменного пассажирского здания, а также территорий вдоль железнодорожной магистрали переходила в ведение Забайкальской дороги, а другая — в ведение Китайской дороги. Расходы по содержанию и ремонту пассажирского здания, других сооружений общего пользования на станции Маньчжурия должны были производиться каждой дорогой в равных частях. Эффективность работы станции во многом зависела от правильной организации системы управления. Одновременное участие в этом процессе представителей сразу двух железнодорожных управлений вызывало отсутствие единства действий в организации перевозок. Казенная Забайкальская железная дорога находилась в зависимости от центральных ведомств. Китайско-Восточная железная дорога, как частная, имела более широкие полномочия. Не добавляло единства и присутствие на станции Маньчжурия коммерческих агентов, нередко преследовавших свои цели в ущерб государственным интересам.

Открытки в качестве отражения немецко-чешских противоречий периода «кризиса Бадени» в конце XIX — начале XX в. уже не раз становились предметом изучения. Исследовательская новизна данной статьи заключается в том, что проблема рассматривается не на материале собственно открыточных изображений, а с точки зрения первичной функциональности открыток как средства коммуникации и коммерческого продукта. В фокусе внимания автора — коммерческие, почтово-технические, потребительские практики, институциональные и правовые аспекты, а также проблема рецепции открыточных посланий, как индивидуальной, так и общественной. Различные национальные объединения и частные предприниматели, главные производители открыток, зачастую намеренно радикализировали их содержание, исходя из своих политических или коммерческих интересов. Специфика открытки как средства почтового сообщения и ее массовость служили основой для уникальных практик в мобилизации сторонников и критики противников посредством «картографических атак». Ареной национальной борьбы и средством выражения личной позиции являлось даже оформление открыточных формуляров. Издательства соответствующих направлений оформляли их в «немецком» либо «чешском» духе, в то время как официальная позиция свелась к полному отказу от какого-либо наименования этого почтового продукта. Вместе с тем, многочисленные варианты собственноручной правки, касавшиеся всех составных частей открытки — технического оформления формуляра, адреса, марки, — позволяли пользователям заявить о своей позиции по национальному вопросу. Правовая сторона производства, функционирования и бытования открыток определялась, с одной стороны, общими с другими видами печатной продукции условиями, в частности, либеральным законом о прессе 1868 г., с другой — распоряжениями по почтовому ведомству, периодически изымавшими отдельные открытки из оборота. Всё это становилось предметом судебных разбирательств, дебатов в парламенте и тем самым являлось еще одним каналом попадания открыток в публичную сферу и, соответственно, служило привлечению дальнейшего внимания общества к национальному конфликту и его обострению.

Около 120 лет назад в Российской империи на волне общественного интереса к первому крупному вооруженному конфликту XX в., англо-бурской войне 1899–1902 гг., родилась народная песня «Трансваль, Трансваль, страна моя». Ее текст основан на стихотворении петербургской поэтессы Г. Галиной. Песня о борьбе за свободу, которую вели жители далекой, преимущественно аграрной, как и тогдашняя Россия, страны, нашла отклик в русском обществе начала XX в. Его растущая политизация проявлялась, в том числе, в повышенном интересе россиян к противостоянию «крестьянских республик» (как отечественные публицисты называли Южно-Африканскую Республику и Оранжевое Свободное Государство) и Британской империи, стремившейся к экспансии в интересах крупного капитала. За один только 1900 г. в Российской империи вышли десятки специализированных и популярных книг и брошюр об этом конфликте на разных языках, а также сотни статей в газетах и популярных журналах. На эту войну откликнулись и русские литераторы. А песня о чужой войне на юге Африки на десятилетия закрепилась в русском фольклоре и массовой культуре в целом. Важная причина популярности «Трансваля» в Российской империи состоит в том, что эта песня давала возможность, в безопасной для певца и его слушателей форме, выразить надежду на общественно-политические перемены. Появление песни и рост ее популярности совпадает с распространением протестных настроений в российском обществе в 1900–1910-е гг. среди как городских, так и деревенских жителей. Песня переосмысливалась в процессе ее бытования: сочувствие к бурам, сражающимся против Британской империи, постепенно сменялось сочувствием к судьбе своих соотечественников. Русская народная песня, в которой отразились события в Южной Африки, побуждала жителей Российской империи задуматься об их собственных условиях жизни и о будущем родины.

Статья представляет собой первую попытку комплексного анализа экономической публицистики газеты А.С. Суворина «Новое время» в 1880-е гг. — период, когда после оживленных дискуссий о роли частного и государственного капиталов в экономике весы общественных настроений и правительственной политики всё более склонялись к убеждению в необходимости государственной собственности на стратегически важные сферы народного хозяйства: железные дороги, горные заводы и леса. С переходом в 1876 г. к А.С. Суворину газета приобрела ярко выраженную национально-демократическую окраску, которая с годами только  усиливалась. При всей лояльности редактора к властям современники заслуженно видели в нем самостоятельную фигуру. Влияние суворинской газеты было столь значимым, что его пытался (не всегда успешно) использовать в своих интересах знаменитый «салонный» генерал Е.В. Богданович, первоначально выступавший за «концессионный» характер Сибирской железной дороги, а затем поддержавший ее строительство за счет казны. Сам А.С. Суворин, а также такие постоянные авторы газеты, как В.К. Петерсен и К.А. Скальковский, также первоначально были сторонниками частного капитала, видя в нем активное творческое начало. При этом «Новое время» вполне позитивно оценивало германский опыт «государственного социализма», однако указывало на его неприменимость в русских условиях, на отсутствие в стране достаточного количества активных и неподкупных чиновников. Еще в 1883 г. К.А. Скальковский вел полемику с М.Н. Катковым, критикуя его проект создания казенных хлебных элеваторов. Однако с середины 1880-х гг. редакция «Нового времени» была вынуждена поддержать «государственнические» тенденции в хозяйственной жизни страны. В целом, экономическая политика того времени не имела столь догматического характера, как в последующую, социалистическую, эпоху. Подчиняясь политическим интересам, она была скорее инструментальной, практической и ситуативной по своей направленности, и неоднозначность позиции публицистов суворинского издания во многом была следствием последнего обстоятельства 

На примере политической деятельности Марка Валерия Мессалы Корвина в статье рассматривается один из вариантов взаимоотношений между старой республиканской знатью и Августом во время его принципата. Мессала Корвин был выходцем из древнейшего римского аристократического рода Валериев, в эпоху гражданских войн выступал в качестве одного из лидеров республиканцев, а впоследствии стал видной фигурой политической и культурной жизни Рима. Авторами впервые осуществляется попытка осмыслить карьеру Мессалы Корвина в сложную, изобилующую переменами эпоху. Исследование демонстрирует одну из моделей того, как выстраивались взаимоотношения Августа с республиканской аристократией. Предпринимается попытка, с одной стороны, понять тактику принцепса, определить соотношение нажима и поощрения к сотрудничеству, с другой стороны — очертить границы возможностей представителей республиканской знати и пределы их независимости. В статье дается оценка действий Мессалы в провинциях, его назначения городским префектом (praefectus urbi) и последовавшего отказа исполнять эту должность, исполнения Мессалой должности управляющего водоснабжением (curator aquarum), создания мемуаров, вклада в «строительную пропаганду» Августа. Отечественные и зарубежные исследователи часто характеризовали деятельность Мессалы Корвина как «мостик» между двумя эпохами в истории римского государства. Хотя в научной литературе за ним признается независимость, обычно он представляется благосклонным сторонником Августа и его «восстановленной республики». Однако, на взгляд авторов, при тщательном рассмотрении Мессала оказывается личностью более самостоятельной и неординарной, имевшей возможность не только на свое мнение, но и на собственный выбор, который иногда расходился с намеченной принцепсом линией. Знатное происхождение, незаурядные таланты, амбициозные стремления и при этом умеренность притязаний вместе с умелым политическим расчетом смогли обеспечить Мессале Корвину не только высочайшее положение в обществе и государстве, но и сохранение самостоятельности в условиях «восстановленной республики», когда ход событий губил одних и возвышал других.

Женский образ, представленный на небольшой картине Филиппино Липпи «Аллегория Музыки» (Берлин, Картинная галерея), скорее всего, связан с сюжетом театрализованного действа, разыгранного в 1475 г. в Пезаро по случаю свадьбы Костанцо Сфорца и Камиллы Арагонской. На сходство атрибутов героини с атрибутами музы Эрато, приветствовавшей новобрачных, указывал еще А. Варбург, разместив два изображения — доску Филиппино и иллюстрацию из ватиканской рукописи, содержащей текст свадебного представления, — рядом в своем атласе «Мнемозина». Обосновать эту версию документально нельзя, но флорентийский художник, который в формальном отношении решает сюжет не так, как анонимный североитальянский миниатюрист, мог быть знаком с описанием торжества, известным не только по иллюстрированным спискам, но и по печатным брошюрам. Появление «Аллегории Музыки» традиционно связывают со свадебным заказом — по случаю бракосочетания Джованни Веспуччи и Намичины Нерли в 1500 г., который как считается, также включал парные спаллиеры «История Лукреции» и «История Виргинии» Сандро Боттичелли и панно Пьеро ди Козимо с изображением вакханалий. В статье приведены аргументы в пользу этой версии, которые основаны на других эпизодах сотрудничества Боттичелли и Филиппино Липпи как между собой, так и с двумя породнившимися флорентийскими семействами. Рассматриваемая картина содержит элементы, которые могут указывать на ее связь со свадебным ритуалом. Установить, как все перечисленные панно располагались в интерьере, невозможно. Однако в целом этот предполагаемый ансамбль, решенный во вкусе all’antica, мог мыслиться как прославление возвышенной и целомудренной любви. Тема, традиционная для убранства супружеской спальни, раскрывается одновременно в брутальных сюжетах из римской истории, которые во флорентийской художественной культуре обладают выраженным республиканским подтекстом, и в небольшой мифологической «поэзии», которая смягчает политические акценты и к тому же может ассоциироваться с пышной княжеской свадьбой, прославляя благородство новобрачных .

Общепризнанной является точка зрения, что в древнерусском культовом зодчестве витражей не было. Основой этого положения, несомненно, служит факт отсутствия витражных композиций в сохранившихся до наших дней храмах Древней Руси. Собранные же автором статьи сведения, напротив, говорят об использовании витражей в архитектуре Руси. Одним из таких свидетельств является находка в кремле Ярославля, в слоях первой половины XIII в., трех витражных стекол. Для установления места производства было проведено их изучение с помощью оптико-эмиссионной спектрографии. Анализ во всех трех случаях показал единый состав — свинцовое стекло на древесной золе. Такое стекло для Руси является импортным, оно хорошо известно в витражных стеклах XII–XV вв. на территориях современных Германии и Австрии. Дополнительным аргументом неместного происхождения ярославских находок является использование технологических приемов литья и раскатки для их изготовления. Сделанное исследование позволяет расширить географию распространения стекол указанного состава, которая до недавнего времени в основном ограничивалась пределами Центральной Европы. Единство всех характеристик вит ражных находок говорит об их принадлежности к единому комплекту витражей. Вероятнее всего, они были использованы в Успенском соборе — единственной в домонгольский период каменной постройке Ярославля, заложенной, согласно летописным сведениям, в 1215 г. ростовским князем Константином Всеволодовичем. Помогло ответить на вопрос, каким образом витражи из немецкоязычных стран оказались в Ярославле, искусствоведческое исследование Вл.В. Седова, который установил, что заложенный тем же князем Константином Всеволодовичем в 1213 г. Успенский собор в столице княжества, Ростове, был построен при участии романских — по всей видимости, немецких — мастеров, выполнявших работу по созданию декора здания. Это позволяет предположить, что немецкие мастера принимали участие и в украшении ярославского собора, для чего на Русь ими были привезены стекла будущих витражных композиций.

Цель исследования — анализ деятельности профессиональных академических ассоциаций в США, которые близки к институтам памяти, существующим в Европе. Автор рассматривает роль профессиональных ассоциаций как институтов памяти в развитии мемориальной культуры через призму представленности прошлого в современной политике, его отражения в публичных и общественных пространствах американского общества. Новизна исследования состоит в сравнительной характеристике институций, которые определяют основные векторы и траектории исторической политики как политики памяти в США. В статье проанализированы проблемы деятельности институционализированных акторов политики коллективной памяти в США, включая Американскую историческую ассоциацию, Организацию американских историков и Южную историческую ассоциацию. Предполагается, что эти группы могут формировать версии коллективной памяти гражданского общества как альтернативы политически мотивированному использованию прошлого политическими элитами. В статье рассмотрены институциональные и формальные особенности исторической политики в США, участие исторических ассоциаций в мемориальных конфликтах и «войнах памяти», проблемы политизации истории и попытки академического сообщества сформировать канон коллективной исторической памяти, формально свободный от идеологических влияний. Предполагается, что деятельность профессиональных исторических ассоциаций стала фактором развития ревизионизма в интерпретации истории Американского Юга и Конфедеративных штатов Америки. Поэтому автор анализирует роль и ответственность американских историков как публичных интеллектуалов, которые формируют компромиссные версии мемориальной культуры, содействующие консолидации общества. В статье показан вклад профессиональных исторических ассоциаций как институтов памяти в развитие мнемонических пространств американского общества и его мемориальной культуры. Анализируются попытки американских историков сохранить «чистоту» академических исследований в контекстах растущей идеологизации и инструментализации истории правящими элитами. Результаты исследования позволяют предположить, что институты памяти являются важным фактором в развитии современных идентичностей в США в контекстах ревизии прошлого и формирования новых или альтернативных мемориальных канонов, связанных с американской политической культурой

Статья посвящена памяти доцента исторического факультета МГУ В.А. Георгиева, его научному наследию и участию в деятельности школы профессора Н.С. Киняпиной по изучению истории внешней политики Российской империи и ее политики на национальных окраинах — Кавказе и Средней Азии. Приводятся основные факты биографии В.А. Георгиева, включая информацию о научно-педагогической деятельности его родителей, которые также были профессиональными историками и выпускниками исторического факультета Московского университета. Владимир Анатольевич являлся представителем одного из четырех поколений семьи Георгиевых, окончивших исторический факультет МГУ. Весь его научный путь, многолетняя педагогическая деятельность связаны с кафедрой истории России XIX века— начала XX века. Под руководством профессора Н.С. Киняпиной им была успешно защищена кандидатская диссертация «Внешняя политика России на Ближнем Востоке в конце 30-х — начале 40-х годов XIX в.», на базе которой В.А. Георгиев в середине 1970-х гг. выпустил монографию. В статье рассматриваются также крупные работы и значимые статьи ученого, вышедшие в советский и постсоветский периоды, в частности, его вклад в создание коллективной монографии «Восточной вопрос во внешней политике России. Конец XVIII — начало XX в.». Особое внимание уделено созданной В.А. Георгиевым специальной исследовательской группе по изучению российской политики на Кавказе в имперский период. Названы и все ученики Георгиева, которые прошли под его руководством путь научного становления, от студенческих рефератов до защиты диссертационных исследований и написания собственных монографий. Не забыта и многогранная работа В.А. Георгиева по популяризации исторического знания, которая выразилась в написании учебников и справочников для студентов и школьников. Они оказались крайне востребованными и издаются до сих пор большими тиражами. В.А. Георгиев сотрудничал также с энциклопедическими изданиями, являясь автором статей в Советской военной энциклопедии и Большой Российской энциклопедии.

Данная статья — дань памяти и уважения крупному российскому этнологу, археологу и историку первобытного общества, доктору исторических наук, профессору кафедры этнологии исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова Геннадию Евгеньевичу Маркову. Авторы поставили задачу дать развернутый анализ научного вклада и жизненного пути выдающегося советского/российского ученого, поместив изложение в широкий социокультурный и интеллектуальный контекст, вписав судьбу человека в судьбу страны и общества. Биография Г.Е. Маркова тесно связана с историей кафедры этнографии/этнологии истфака МГУ и выступает серьезным основанием для реконструкции генезиса университетской этнографии и ее динамики на протяжении без малого 85 лет. Столь солидный срок существования университетской кафедры и ее устойчивая результативность в деле подготовки профессиональных кадров в существенной степени были обеспечены высокой квалификацией научно-педагогических кадров, опорой на прочные теоретико-методологические основания и междисциплинарность, сочетанием здорового консерватизма с гибкостью и адаптивностью в отношении вызовов времени, способностью сохранять дисциплинарный континуитет и обеспечивать трансляцию цеховой традиции. Все эти составляющие успешного развития университетской этнологии подвергнуты в статье всестороннему и взвешенному анализу. Научная и человеческая биография Г.Е. Маркова — во всех проявлениях ее типичности и особости — составляет смысловой стержень анализа и изложения. Авторы предлагают свой взгляд на сложные и остро дискуссионные вопросы профессионального самоопределения, касающиеся логики научного открытия, соотношения полевых и кабинетных исследований, влияния идеологии и политики на научную мысль. В статье представлено авторское видение перспектив развития кафедры этнологии, исходящее из гармоничного сочетания этнологического и антропологического подходов к пониманию дисциплинарных рамок, безусловной опоры на научную традицию и ее интеллектуальные авторитеты, необходимости усовершенствования методов учебной подготовки в направлении инструментальности и практико-ориентированного характера, что позволит выпускникам кафедры быть востребованными и оставаться в профессии

Важным направлением работы ВЛКСМ в 1960-е гг. стала международная деятельность, которая заключалась не только в участии, но и в организации множества различных мероприятий для иностранной молодежи и студентов — международных лагерей дружбы, форумов, поездок зарубежных делегаций. Создание Комитета молодежных организаций СССР (КМО СССР) и Бюро молодежного международного туризма (БММТ) «Спутник» способствовало активизации туристического обмена советской и зарубежной молодежи. Обе организации находились в подчинении ЦК ВЛКСМ и получали финансирование из комсомольского бюджета. В 1962 г. на международную деятельность начали выделяться дополнительные средства, о чем свидетельствует новая статья расходов, появившаяся в бюджете ВЛКСМ. Большую часть этих денег расходовал Центральный комитет, регулярно допуская при этом чрезмерные траты на прием зарубежных делегаций и подарки, что неоднократно отмечали ревизионные проверки. Из 86 региональных комсомольских организаций в рамках этой статьи финансирования средства получали от 12 до 30 комитетов, имеющих международные молодежные лагеря. В исследуемый период ВЛКСМ активно помогал с оплатой организационных взносов в фонды Всемирных фестивалей молодежи и студентов, а затем начал оказывать прямую материальную помощь молодежным организациям стран Восточной Европы, Азии и Африки, которые регулярно за ней обращались. Важно отметить, что ежегодный рост расходов на обеспечение международной деятельности происходил в условиях прекращения государственного финансирования ВЛКСМ, который с 1959 г. перешел на полное самообеспечение. На основе широкого комплекса архивных документов, впервые вводимых в научный оборот, в статье представлен анализ финансовой деятельности ЦК ВЛКСМ, источники финансирования и направления расходования средств на осуществление международной деятельности. Актуальность исследования обусловлена отсутствием должного научного освещения указанной проблемы и необходимостью изучения финансового обеспечения международной деятельности для всесторонней оценки ее эффективности и результативности.

Статья посвящена истории формирования меню заведений российского общественного питания XIX — начала XX в. Заведения, где главную роль играла еда, возникают в XVI–XVII вв.: харчевни, блинни. На основании доступных источников этого времени обозначаются основные принципы кулинарии: хлебный характер кухни, связь всех блюд и основных напитков с крупой или мукой. Существовали важные пищевые запреты (помимо постов): запрет на употребление в пищу крови; мяса, добытого животными; мяса телят, коз, голубей, медведя и т.д. В силу этих запретов в средневековой русской кухне не употреблялось мелко нарезанное сырое мясо (фарш), соответственно не было колбас и паштетов. По материалам археологических исследований восстанавливается соотношение основных элементов в питании средневековых горожан, выявляется, насколько позволяют источники, технология приготовления блюд. Особое внимание автор обращает на эволюцию печей и очагов, постепенное складывание конструкции русской духовой печи (на рубеже XV–XVI вв.). Прослеживаются новации конца XVII–XVIII в. и то, как в XVIII в. инновационный процесс интенсифицируется и касается как оборудования кухни, так и новых способов изготовления масла, сметаны, соусов и т.д. Кратко рассматривается эволюция кулинарных книг XVIII в. от становления жанра (примерно 1730-е гг.) до создания обобщающих компиляций 1790-х гг., анализируется их лексика и структура. Примечательно, что их авторами являлись не повара, а чиновники-переводчики, ищущие литературный заработок. Автор высказывает предположение о существовании рукописного свода рецептов русской традиционной кухни, известного составителям кулинарных компиляций XVIII в. В центре внимания — процесс адаптации новых блюд, напитков, продуктов и особая роль заведений общественного питания (харчевен, трактиров, гербергов) в этом процессе. На примере чаепития выявляется путь превращения ранее неизвестных блюд в привычные и распространенные, ставшие к середине XIX в. атрибутами традиционной трактирной кухни..

Статья посвящена важным аспектам русско-шведской войны 1741–1743 гг., слабо изученной в отечественной историографии. Война велась на протяжении трех кампаний, очевидцами которых стали два британских посла в России — Э. Финч и С. Уич. Опираясь на дипломатическую переписку британских послов, впервые вводимую в научный оборот в российской исторической науке, автор анализирует передаваемую ими в Лондон информацию, полученную от высокопоставленных российских чиновников, в том числе командующих войсками. Она, в частности, касалась состояния вооруженных сил России накануне войны со Швецией. Дипломаты отмечали слабые стороны российского флота, о чем извещали свое руководство. Прослеживая ход войны, послы сообщали госсекретарю о ее причинах, главная из которых заключалась в стремлении шведов добиться отмены условий Ништадтского мира и возвращения утерянных во время Северной войны 1700–1721 гг. территорий. Оба посла признавали смелость и героизм русских воинов, проявленных в боях с противником, а также их гуманное обращение с пленными шведами. В то же время они обратили внимание на проявление жестокости со стороны представителей иррегулярных войск, участвовавших в рейдах по Финляндии. Из депеш послов выяснилась также позиция, занятая рядом стран в отношении конфликта России и Швеции: враждебная со стороны Франции и в целом благожелательная со стороны официального Лондона, не желавшего портить отношений с русским двором в преддверии заключения союзного договора 1742 г. Бесспорный интерес вызывают манифесты (текст которых приведен в переписке дипломатов) шведского короля и российской императрицы к населению приграничных территорий, направленные на сохранение лояльности по отношению к войскам противника. Представленные британскими послами и проанализированные в статье факты о русско-шведской войне восполняют существующую лакуну одного из эпизодов российско-шведских отношений середины XVIII в.

Статья посвящена малоизученной проблеме периода формирования системы сухопутных дорог в центральной части российского государства. Цель исследования — установить, насколько устойчивыми были трассы дорог южной — Зарецкой — части Московского уезда в XVII — первой трети XVIII в. Этот выбор объясняется тем, что отделенные от северной — Замосковной — части уезда Москвой-рекой дороги его южной части составляли единый комплекс коммуникаций. Исследование было выполнено на материалах писцовых книг 1627–1629 гг., чертежей Московского уезда второй половины XVII в., а также планов геодезистов 1720-х гг. из коллекции карт Ж.Н. Делиля. Исследование включало: выявление населенных пунктов, отмеченных на картах начала XVIII в. и планах второй половины XVII в.; сопоставление выявленных поселений; поиск выявленных по итогам сравнений карт и планов поселений в писцовых книгах 1627– 1629 гг. (вряде случаев возле отмеченных в писцовых книгах поселений есть указания на дороги, выступающие в роли ориентиров). В результате было установлено, что пять крупных дорог южного Подмосковья — Новая Можайская, Звенигородская, Боровская, Каширская и Каменская — сложились уже к середине XVII в. и сохраняли свое значение на протяжении XVIII в. В данном случае речь идет о ямских трактах — «федеральных трассах» своего времени. Сделать же вывод об устойчивости трасс проселочных дорог на основании проанализированных источников невозможно. Данные писцовых книг 1627–1629 гг. позволяют утверждать, что, по меньшей мере, три из пяти названных дорог (Боровская, Каменская и Каширская) существовали не только во второй, но и в первой половине XVII в. Отсутствие находившейся в Зарецкой части уезда Звенигородской дороги в писцовых книгах не значит, что в первой трети XVII в. этой дороги не было. Скорее всего, переписчик просто не указывал ее в качестве ориентира.

Начиная с рождения независимой Польши в 1918 г. историки и публицисты ведут спор о том, кому принадлежит главная заслуга в этом самом значимом событии в новейшей истории польского народа. В период между мировыми войнами спор за первенство вели Ю. Пилсудский и Р. Дмовский, в социалистической Польше их на некоторое время потеснила Октябрьская революция в России, но уже в 1980-е гг. дискуссия возобновилась с новой силой. Компромиссное решение, предложенное профессором С. Кеневичем, не получило широкой поддержки. Начиная с 1990-х гг. наблюдается устойчивый возврат к довоенным подходам к проблеме. А тем самым вне поля зрения пишущих на эту тему авторов вновь остаются другие политические силы, помимо пилсудчиков и национальных демократов во главе с Р. Дмовским. В их числе и консерваторы Царства Польского, усилиями которых с сентября 1917 г. по 14 ноября 1918 г. шло строительство разрешенных Центральными державами государственных институтов Польского королевства, образованного актом императоров Вильгельма II Гогенцоллерна и Франца Иосифа Габсбурга от 5 ноября 1916 г. Вклад консерваторов явно недооценивается, более того, только они обвиняются в проведении соглашательской («угодовской») политики в отношении сначала российских, а затем германских и австро-венгерских властей, хотя и все другие политические партии в польских землях, за исключением Социал-демократии Королевства Польского и Литвы, в начале ХХ в. также занимали соглашательские позиции. Более того, именно эти партии, объединяемые общим названием «активисты», откликнулись на манифест 5 ноября и послали своих представителей в состав Временного государственного совета Польского королевства. Консерваторы же в ноябре 1916 г. заняли выжидательную позицию и до сентября 1917 г. отказывались от политического сотрудничества с германскими и австро-венгерскими оккупационными властями.

Устав Иосифа Волоцкого (1439–1515) был известен еще его первым биографам XIX в. П.С. Казанскому, Н.А. Булгакову и И. Хрущову. Все они работали с Уставом, помещенным в Великие Минеи Четии митрополита Московского и всея Руси Макария. Я.С. Лурье в 1950-е гг. обнаружил иную редакцию Устава, Краткую, состоящую из 11 Слов, и несколько сборников с неполным набором Слов и потенциальным 12 Словом Устава. Краткая редакция издана Я.С. Лурье вместе с предполагаемым 12 Словом в 1959 г. Рукописная традиция Устава им обозначена как весьма устойчивая, в отличие от другого произведения Иосифа Волоцкого — «Просветитель». Автор данной статьи, исследуя рукописную традицию 12 Слова «Просветителя», обнаружил рукопись: ОР ГИМ. Епархиальное собрание, № 248. В описании она обозначена как 12 Слово «Просветителя», но при знакомстве с рукописью обнаружилось, что это фрагменты Устава Иосифа Волоцкого, которые могут быть датированы концом XV в., т.е. это прижизненный список текстов Устава, ранее неизвестный в науке. На основании сверки текстов установлено, что первый фрагмент — это11 Слово Пространной редакции. За ним следует неизвестное ранее 12 Слово, сильно текстуально совпадающее с 13 Словом Минейной редакции. За ним помещены 2 и 3 Слова Краткой редакции и существенно сокращенный текст 13 Слова. Сделан вывод, что изначально Краткая редакция Устава могла содержать 13, а не 11 Слов. В то же время Минейная редакция Устава состоит из двух «духовных грамот», во вторую выделены Слова 12–14. Как установлено Я.С. Лурье, их содержание в значительной степени дублирует первые 11 Слов. В «Московских церковных ведомостях» нами обнаружена заметка, где имелись указания на ныне утраченный список Волоколамского монастыря № 482, в котором могла быть только «вторая» духовная грамота, без первой. Сделан вывод, что и Минейная редакция могла изначально содержать 11 Слов, а не 14, а объединение двух грамот произошло после смерти Иосифа Волоцкого .

Жан-Батист Грёз (1725–1805) прославился как мастер портретов и нравоучительных семейных сцен. В то же время он достиг исключительных успехов в деле популяризации своего искусства путем гравирования собственных композиций. Предметом настоящего исследования являются подготовительные рисунки-моделло к семейным сценам мастера и организация процесса их репродуцирования в гравюре. Данный аспект его творческой деятельности является еще не изученным, как и в целом графическое наследие художника мало освещено в русскоязычной историографии. В ходе исследования поэтапно реконструируется деятельность Ж.-Б. Грёза как популяризатора семейных сцен в гравюре на основе доступных автору исторических документов, анализа оригиналов рисунков и гравюр из отечественных и зарубежных коллекций. Выделяются такие аспекты творческого процесса художника, как графическая разработка и подготовка композиций к гравированию, достижение специфических качеств в рисунках в связи с технологиями дальнейшего репродуцирования, взаимодействие с мастерами-граверами и организация творческих и технических работ в рамках особого объединения. Автор приходит к выводу, что мастер выбирал определенный ряд гравировальных техник по критерию наиболее точного отражения художественных свойств оригиналов. Привлекая к сотрудничеству особый круг мастеров-граверов, он создал монопольное объединение для контроля за процессом создания, производства и продажи оттисков. В результате Ж.-Б. Грёз достигал выдающихся и специ­фических художественных качеств в рисунках, предназначавшихся для дальнейшего тиражирования, и в самих оттисках. Еще современники обратили внимание на превосходного качества гравюры, которые удивительно точно передавали индивидуальность техники Грёза, и выделяли их среди массовой тиражной продукции во Франции XVIII в. Рассмотренная система создания и популяризации тиражной графики явила пример оригинальной для своего времени организации гравировального процесса, показала не только художественные, но и практическо-деловые способности выдающегося мастера и стала тем аспектом деятельности Ж.-Б. Грёза, который дал новую грань понимания его художественного наследия.

При постановке цели и задач статьи автор исходил из того, что хорошо изученная ранняя история дворцовых поселений Московского и других центральных уездов Русского государства очень редко в историографии сочетается с изучением их современного состояния, в значительной мере сложившегося под влиянием дворцового прошлого. Источниковой основой статьи стали многочисленные справочные издания по истории бывших царских владений, а также информационные ресурсы Интернета, основанные на первичных официальных источниках о современном состоянии отдельных поселений. Автор определил основные социально-демографические характеристики 162 поселений из 178, включенных в Перечень дворцовых волостей и сел на 1705 г. Не установленные по исторической судьбе поселения либо до неузнаваемости изменили названия, либо бесследно «растворились» в составе других поселений. Количественный анализ разнообразных административных и социально-демографических параметров бывших дворцовых сёл прежде всего позволил установить изменения поселенческого статуса бывших дворцовых сёл Центра России в XVIII — начале XXI в., единичные случаи полного исчезновения бывших дворцовых поселений. Анализ перемен в административном статусе бывших дворцовых сёл показал, что заложенный при их основании потенциал позволил двум третям из них стать в последующем локальными административными центрами. В качестве показателя успешного демографического развития изученных дворцовых поселений в статье принят рост численности населения вплоть до конца XX в. в 70% из них. Исследование социально-экономического развития дворцовых сел привело к выводу о том, что многие из них в XVIII–XIX вв. стали и ныне остаются локальными торгово-промышленными и социально-культурными центрами. В заключении статьи констатируется, что необычному для настоящего времени успешному социально-демографическому развитию почти полутора сотен бывших дворцовых поселений способствовал целый ряд долговременных исторических, историко-географических, историко-культурных факторов. Эта относительная успешности проявилась на фоне увядания тысяч русских сельских поселений.

В статье рассматриваются основные направления взаимодействия в сфере образования в рамках Союзного государства. Новизна данного исследования заключается в том, что в нем впервые сформулирована и вводится в научный оборот авторская исследовательская позиция в отношении предмета исследования, четко очерчены границы, разделяющие процессы, происходящие в рамках Союзного государства, и развитие российско-белорусского межгосударственного взаимодействия. В контексте этой концепции выявлены и сформулированы основные этапы развития этих процессов, намечены основные тенденции формирования нормативно-правовой базы формирования единого образовательного пространства, систематизированы меры по их практической реализации. Представлен анализ развития взаимодействия Российской Федерации и Республики Беларусь в рамках Союзного государства, встроенный в общий контекст изучения союзного строительства. Обозначаются следующие этапы: 1995–1999 гг. — предварительный, включающий в себя оформление равных прав граждан на уровне межгосударственных отношений и в процессе начала союзного строительства; 1999–2012 гг. — оформление нормативно-правовой базы в части образовательного пространства Союзного государства, реализация существующих норм; 2012–2018 гг. — постепенный рост внимания со стороны органов управления Союзного государства к проблематике гуманитарного сотрудничества, адаптация сформированных нормативно-правовых актов к актуальным изменениям в сфере образования двух стран; с 2018 г. по настоящее время — формирование единого образовательного пространства Союзного государства стало остро актуальной задачей дальнейшего развития интеграции, что подтверждается реальными практическими решениями. Разведены в отдельные блоки и охарактеризованы действия, предпринимаемые органами Союзного государства, и шаги, инициируемые самими образовательными учреждениями, профессиональными кругами с целью развития сотрудничества в сфере образования. Выявлена и особо обозначена роль диаспоральных общественных организаций в рассматриваемых процессах. В результате проведенного анализа сформулирован вывод об особой роли образовательных, научных организаций, профессиональных объединений и институтов гражданского общества двух стран в развитии единого образовательного пространства.

В последние годы появилась возможностью введения в научный оборот рассекреченных документов высших государственно-политических органов, общественных организаций и духовных управлений мусульман, неизвестных широкой научной общественности. Это позволяет проанализировать формы и методы деятельности Советского государства по строительству отношений с мусульманами, выявить направления, принципы и особенности работы государственных и общественных организаций в этом направлении. Характерной чертой религиозной политики в конце 1960-х гг., одним из трансляторов которой был Совет по делам религий при Совете министров СССР, образованный в декабре 1965 г., являлось создание картины полного благополучия религиозной жизни и религиозных организаций в стране. Одним из проявлений демонстрации такого успешного состояния мусульманских организаций был показ всему миру, что советские мусульмане имеют возможность, как и их единоверцы из других государств, выезжать на хадж в Саудовскую Аравию. Совершенно очевидно, что количество выезжавших из СССР было чрезвычайно мало и существовала огромная диспропорция не только между ними и числом желавших совершить хадж мусульман, но и числом заявлений, которые поступали организаторам выезда — органам власти, в том числе Совету по делам религий. При этом руководители духовных управлений мусульман имели возможность выезжать на хадж по несколько раз, что отражало политику государства в данном вопросе. Анализ архивных документов, обнаруженных в 2022 г., показал отношение к мусульманам, совершавшим хадж, сразу с нескольких сторон: со стороны советского государства, простых мусульман СССР, органов власти и мусульман тех государств, которые посещали советские паломники в ходе своего путешествия, например — Судана и Египта. Весьма показательным выглядит и отношение к советским паломникам со стороны жителей Королевства — от простых людей и заканчивая представителями власти, в том числе и со стороны короля Саудовской Аравии.

Статья посвящена «Книге о вкусной и здоровой пище» 1952 г. в контексте развития агитации и пропаганды в СССР. Это красочное и богато иллюстрированное издание не только являлось руководством по приготовлению пищи, но и ставило задачу сформировать в общественном сознании представление об успехах социалистического строительства. «Книга…» декларировала успехи развития пищевой промышленности и жилищного строительства в СССР. Впервые в ней появляется описание социального пространства — кухни как места приготовления еды, при этом речь шла об индивидуальной кухне, появлении газовых плит и холодильников. Автор статьи показывает, что издание не в последнюю очередь ставило цель стимулировать покупательную активность граждан ради пополнения государственного бюджета. Рецепты, представленные в книге, были ориентированы на разные имущественные слои населения и лиц разного рода занятий. Рекламировались деликатесные товары: черная икра, артишоки, шампанское, осетрина и др. В то же время часть рецептов была ориентирована на работающих женщин, и в книге были широко представлены полуфабрикаты, выпускаемые пищевой промышленностью. Однако обращение к реальным условиям жизни граждан в данный период позволяет заключить, что для многих читателей книга была лишь мифом о счастливой жизни. Как показывает анализ обращений граждан к власти, многие даже не имели надежд на улучшение, а процесс модернизации жилого фонда проходил с нарушением норм социальной справедливости. Демонстрируемое в книге продуктовое изобилие оставалось лишь на бумаге. Даже в крупных городах продукты в обычные продовольственные магазины поставлялись неравномерно. Еще более мозаичной была ситуация в провинции. В условиях плановой экономики некоторые продовольственные товары доставлялись на большие расстояния. Всё это создавало предпосылки для продуктового дефицита, а «Книга о вкусной и здоровой пище» призвана была выполнять прежде всего идеологическую миссию.

Проблема кадрового обеспечения физкультурного движения в 1918–1930 гг. до сих пор практически не становилась объектом специального научного исследования, несмотря на то что во многом от ее решения зависел успех развития физкультурного движения, которому в советском государстве отводили важнейшую роль в деле воспитания «нового человека» и мобилизации трудовых ресурсов. В статье представлен комплексный анализ данной проблемы в указанный период. Рассматриваются закономерности в изменениях кадрового состава (качественные и количественные) инструкторов, а также выявляются факторы, влиявшие на данный процесс. Характерным явлением в эти годы была острая нехватка кадров инструкторов (тренеров). Поскольку физическая культура должна была стать одним из важнейших инструментов воспитания в духе коммунистических идеалов и в тоже время методом восстановления подорванного здоровья населения страны, необходимо было достигнуть массовости физкультурного движения, а значит, нужны были массовые инструкторские кадры. Согласно рассмотренным материалам, возникал ряд проблем на пути достижения массовой подготовки кадров, и основная из них — финансовая, поэтому количество учебных заведений и курсов росло крайне медленно, а сами инструктора часто не были заинтересованы в высоком качестве работы. Еще одной проблемой являлся социальный состав инструкторских кадров, поскольку физкультура, по мнению советских идеологов, не могла быть аполитична и существовать ради спортивных достижений. Усугублял ситуацию разнобой и несогласованность работы различных ведомств и организаций. Всё это вместе взятое привело советское руководство к осознанию, что проблему не решить без жесткого регулирования и контроля процесса подготовки кадров, а также масштабной финансовой поддержки, что отразилось в решениях партии и советского правительства, комсомола и профсоюзов в 1929 и в 1930 гг., когда система управления физкультурным движением была кардинально перестроена, а проблема нехватки кадров получила комплексное решение.

Тенденции развития современной историографии во многом определяются влиянием лингвистического поворота на методологию изучения российской истории, в том числе в плане развития практик использования дискурсивного анализа применительно к текстовым источникам, отражающим мировосприятие современников. Историческое сообщество осознало методологическую несостоятельность как использования научного языка западной академической науки, так и поиска универсальных исторических понятий, пригодных для изучения истории любой страны, независимо от ее социокультурного своеобразия. На первый план выдвинут принцип контекстуальности, т.е. исследования исторических явлений в рамках той социокультурной среды, которая породила это явление, что актуализирует обращение к политической истории Российской империи с использованием новой оптики ее видения — методологии дискурсивного анализа текстов современников. Познавательные возможности названного подхода можно продемонстрировать на примере анализа языка текстов, представляющих контент публичного и мемориального дискурсов о выборах в Государственную думу Российской империи, избирателях и народных избранниках. В фокусе внимания автора — понятия, употребляемые современниками, в которых отражалась историко-культурная национальная специфика восприятия «русского избирателя» и «народных избранников» как акторов исторического процесса, которые были призваны «участвовать в судьбе своей страны». Так, раскрытие смысла наиболее часто употребляемого понятия «русский» в дискурсе современников включает понимание его и как репрезентации хранителя традиции национальной политической культуры, и как центростремительной силы, сплачивающей русских в их осознании своей этнокультурной идентичности. Эта специфика зафиксирована в объяснении современниками значимости проекта народного представительства, «дарованного царской волей», который представляет собой форму «исконно русского самодержавия». Осознание гражданской идентичности русским избирателем в публичном и мемориальном дискурсах современников представлено восприятием «выборных от населения» как «своих» в отличие от правительственных чиновников, выступающих в образе «чужого». Раскрывая аутентичный смысл понятий, которыми пользовались современники, возможно уяснить ценностный мир, правила социальной коммуникации людей в поворотный исторический период реформ и революций в России начала ХХ в.

Представленная статья посвящена анализу писем уроженки города Верхнеудинска (ныне Улан-Удэ) Екатерины Александровны Сергеевой, в замужестве Танской, которые она писала родным и друзьям в процессе получения образования — сначала в Троицкосавской гимназии, а затем, с 1903 г., на Бестужевских высших женских курсах. Пореформенное развитие Российской империи привело к естественному изменению условий женского существования, значительно разнообразив его формы. Ведение в широкий обиход понятия личной свободы, модернизация системы образования стимулировали как процесс общественной эмансипации в целом, так и процесс женской эмансипации. Происходившие общественные перемены отражались в частной жизни современников, свидетельства чего мы находим в их личной переписке. В своих письмах Е.А. Сергеева выходит за рамки женского «бытового» повествования, расширяя и обогащая его сюжетами, связанными с процессом обучения, размышлениями о прочитанных книгах и о происходивших общественно-политических событиях, самопрезентацией внутреннего «я». Письма героини можно условно разделить на троицкосавский период, в течение которого Екатерина много размышляла и писала о желании обрести свою автономность, и петербургский — период деятельной реализации обретенной самостоятельности. Кроме того, в письмах представлен процесс рождения женщины нового типа, не ограничивающей себя комплексом исключительно женских обязанностей. Исследование корпуса писем Екатерины Александровны Сергеевой (Танской) позволяет сделать вывод о начале процесса формирования круга «внедомашних» интересов женщин на окраинах Российской империи. Данный процесс развивался в течении XIX в. в центральных регионах империи, однако в Забайкалье он имел медленный и далеко не повсеместный характер. В целом письма Е.А. Сергеевой являются уникальным для региона историческим источником, позволяющим реконструировать историю глазами женщин, чей взгляд на личные, общественные и государственные события не был востребован специалистами в области социальных и гуманитарных наук вплоть до конца ХХ в.

В основе исследования лежит документ 1821 г., который представляет собой подробное описание помещений квартиры только что ушедшего из жизни профессора Московского университета И.А. Гейма. С 1781 г. продвигаясь по службе в университете (при этом сохраняя связи с Германией), Гейм поднялся до профессора, а затем и до ректора Московского университета. Изучая его домашний быт, можно получить картину жизни «русского немца» — представителя академической культуры (с ее академической же повседневностью). В квартире Ректорского дома близ Моховой в соответствии с описью выделены 4 жилых комнаты, кухня и конюшня (располагавшаяся на нижнем этаже). Покомнатное описание мебели, одежды, посуды и других предметов обихода, сведения о составе домашней библиотеки воплощают анторопологические характеристики профессорской субкультуры. Вещь рассматривается автором статьи как содержащийся в ней в свернутом виде «клубок» культурных практик, а структура жилища и его наполнение — как воплощение образа жизни профессора. Перечень многочисленных предметов кухонной утвари, наличие кареты, дрожек и нескольких наборов упряжи на конюшне свидетельствуют о полной автономности существования, а наличие большого числа стульев и обеденных приборов позволяет говорить об степени «публичности» пространства. Набор одежды (повседневной и парадной), ордена, наличие заемных писем и свободных денег свидетельствуют об относительно высоком материальном и символическом статусе Гейма, демонстрируют достаток, стремление к бытовому удобству «частного человека». Но сдержанная стилистика оформления квартиры, множество столов, книг, измерительных приборов и канцелярских принадлежностей (атрибутов рутинного академические письма) — всё это говорит о приоритете интеллектуальных занятиях профессора на дому. Рассмотренный на историко-культурном фоне материал описи позволяет расширить представления о малоизученной в целом субкультуре университетских преподавателей как специфического слоя «среднего рода людей» — российской интеллектуальной элиты конца XVIII — начала XIX в.

Статья посвящена уникальному случаю в истории католической церкви: казни за участие в мятеже против короля в 1405 г. архиепископа Йоркского Ричарда Скроупа. Конфликты монархов и прелатов — обычное явление для средневековой Европы. Время от времени государи заточали строптивых иерархов в темницы и даже могли пойти на их физическое устранение, но никогда — путем публичной казни. В статье анализируются возможные причины, вынудившие Ричарда Скроупа, поддержавшего восхождение Генриха Болингброка на английский престол в 1399 г., выступить с войском против своего короля. Следует ли воспринимать восстание архиепископа в контексте мятежа в июле 1403 г. Генри и Томаса Перси, с которыми Скроупа связывали родственные узы, или же в нем следует искать подражание Томасу Бекету, открыто выступившему против Генриха II, чтобы защитить свободы английской церкви? Помимо попыток найти ответы на эти вопросы, в статье анализируется общественный резонанс, вызванный казнью архиепископа. В первую очередь рассматривается реакция папского престола, а также меры, предпринятые архиепископом Кентерберийским Томасом Эранделом, направленные на сокрытие от народа информации об отлучении причастных к казни лиц, в том числе самого короля. Во-вторых, изучаются слухи, циркулировавшие в английском обществе по поводу характера болезни, поразившей Генриха сразу после казни Скроупа. Молва называла болезнь короля проказой, полагая ее карой за пролитие крови служителя Божьего. Наконец, особое внимание уделяется культу казненного Скроупа, почитаемого в Йорке в качестве святого. Вопреки королевским запретам и даже попыткам преградить доступ к могиле Скроупа в йоркском соборе, поток пилигримов к месту его погребения не иссякал. Почитание Ричарда Скроупа неожиданно получило поддержку короны в период правления королей из династии Йорков, видевших в казненном архиепископе противника дома Ланкастеров.

В Библиотеке Льежского университета (Université de Liège. Bibliothèque, Ms. 2613) и в Музее Виктории и Альберта (Victoria and Albert Museum, Ms. 413) хранятся два листа, созданных ок. 1150–1170 гг. и происходящих из маасского региона. Хотя вопрос о назначении листов является дискуссионным, двум этим памятникам романской книжной миниатюры не было посвящено специального исследования. Листы имеют схожую структуру: с двух сторон помещены по две композиции на сюжеты из Книги Бытия, надписи или библейские цитаты отсутствуют. Ветхозаветные эпизоды, входящие в изобразительную программу листов, не формируют последовательного нарративного цикла. Так, за сценами жертвоприношения Каина и Авеля и убийства Каином Авеля в листе из Музея Виктории и Альберта следует эпизод встречи Авраама и Мелхиседека, лист из Льежа начинается сценой принесения в жертву Исаака. В цикл не включен ряд сцен, имеющих достаточно устойчивую иконографическую традицию (например, история Ноя). Подобная повествовательная неоднородность может быть интерпретирована через призму назначения изобразительного ряда. Жертвоприношение Авеля, Дары Мелхиседека и Жертвоприношение Авраамом Исаака упоминаются в Евхаристическом каноне Сакраментария папы Геласия I и уже с эпохи раннего христианства используются в иконографических программах как основные литургические прообразы. Оборот листа из Библиотеки Льежского университета содержит еще один сюжет, отсылающий к типологическому параллелизму Заветов, — Благословение Иаковом Ефрема и Манассии. Обозначенные сюжеты могут быть обнаружены в ряде современных листам памятников декоративно-прикладного искусства и книжной миниатюры рейнско-маасского региона, которые объединены на основании типологической логики в организации сюжетов. Выбор сюжетов, а также стилистический и иконографический анализ круга памятников с типологической иконографией дают возможность предположить, что листы могли быть фрагментами книги моделей и выполнять функцию образцов в процессе распространения композиционных и иконографических приемов, характерных для памятников рейнско-маасского региона.

Использование информационных ресурсов является перспективным направлением деятельности государственных контрольно-счетных органов. В современных условиях невозможно осуществление эффективного бюджетного контроля, а также анализа социально-экономического развития региона без специальных инструментариев, сокращающих затраты времени на обработку данных. В статье рассматриваются исторические аспекты информатизации деятельности Контрольно-счетной палаты Москвы, в том числе анализируется опыт формирования ее информационно-аналитической системы как реализованного примера автоматизации деятельности государственного органа по исполнению полномочий внешнего финансового контроля. Рассмотрены данные ежегодных отчетов о деятельности Палаты в 1997–2014 гг. Также использовались сведения, содержащиеся в локальных актах и иных документах Палаты, отражающие процесс автоматизации ее контрольной деятельности. Изучение названных документов, а также федерального и московского законодательства, нормативных правовых актов правительства и мэра Москвы, Московской городской Думы позволило выявить особенности процессов информатизации Палаты в 1994–2014 гг., в том числе основные этапы формирования инфраструктуры информационно-коммуникационных технологий Палаты, состав и основные функции созданной информационно-аналитической системы Палаты как модели для взаимодействия с органами исполнительной власти Москвы и иными государственными органами. Ранее проблемы истории информатизации Палаты специально не исследовались, в то время как без специальной фокусировки на них невозможно составить целостную картину развития новых технологий управления, вводимых в практику исполнительной и законодательной властей Москвы с конца XX в. и до настоящего времени. Рассмотрение данного аспекта развития контрольно-счетных функций в столице России в постсоветское время позволит дополнить имеющиеся на сегодняшний день представления об истории такой деятельности в прошлом, а также будет способствовать выявлению традиций и новаций в отечественных управленческих практиках, а значит — прослеживанию преемственных приемов, воспроизводимых в оптимизированном виде на каждом новом этапе развития страны и общества.

В основе статьи — материалы, собиравшиеся автором на протяжении многих лет в 28 больших и малых городах 14 штатов США и в столичном округе Колумбия. Ее цель — показать, как историческая (иначе — культурная или социальная) память о Гражданской войне (войне Севера и Юга) 1861–1865 гг. и связанной с ней отмене рабства проявляет себя как фактор антирасистского движения, новая волна которого охватила страну в последние годы. Обращается внимание на трансформации памяти о Гражданской войне, вызванные меняющимися представлениями об истории, сущности и социокультурных границах американской нации. Суть этих изменений — в утверждении взгляда на американскую нацию как на включающую в себя и белых, и черных ее представителей на равных основаниях. За этим стоит и изменение восприятия Гражданской войны как ключевого момента в становлении американской нации: если ранее война Севера и Юга виделась войной между белыми северянами и белыми южанами, то теперь все чаще подчеркивается активная роль в ней черных американцев. В то же время различия в исторической памяти о Гражданской войне и отмене рабства, сохраняющиеся на Севере и Юге страны, позволяют обосновать положение о том, что социокультурное деление американского общества на северян и южан не исчезло по сей день. Также в статье подчеркивается, что не просто расовая дихотомия, но расовое неравенство было заложено в саму основу американской нации в период ее формирования. Этот факт заставляет задаться вопросом, искореним ли в принципе в США так называемый системный (иначе — структурный, институциональный или социальный) расизм, несмотря на очевидное изменение к лучшему положения черного сообщества в период после победы Движения за гражданские права черных 1954–1968 гг.

Одной из самых острых внешнеполитических проблем для СССР и его союзников по Варшавскому договору стал кризис в отношениях между ними и Чехословакией, возникший в 1968 г. Автор статьи, опираясь на рассекреченные документы, в том числе Политбюро ЦК КПСС, показал, что в руководстве СССР и его восточноевропейских союзников существовало серьезное опасение, что реформы, начавшиеся в ЧССР, открыли перспективу отхода этой страны от социализма и последующего выхода ее из Варшавского договора. Особую тревогу вызывали открыто действовавшие там антисоциалистические и антисоветские силы. Руководители СССР, особенно Л.И. Брежнев, стремились выйти из сложившейся острой ситуации через политические компромиссы, выполнение чехословацкой стороной взятых на себя во время многосторонних совещаний обязательств. Изначально они избегали военного вмешательства в дела Чехословакии, на чем настаивали союзники СССР, члены ОВД — Польша, ГДР, Болгария, Венгрия. Однако чехословацкое руководство — в первую очередь это относится к А. Дубчеку — не выполняли достигнутых договоренностей (в частности, о прекращении антисоветской кампании в СМИ, о кадровых изменениях), хотя именно это могло бы предотвратить ввод войск. К августу 1968 г. возможности выйти из создавшегося положения политическими методами были исчерпаны. Ответственность за ввод войск несут не только пять стран ОВД, но и тогдашние руководители Чехословакии. СССР и другие страны ОВД при принятии решения о вводе войск в ЧССР руководствовались мотивом спасения социализма в этой стране и ее сохранения в составе Варшавского договора. Единство ОВД в условиях холодной войны позволяло обеспечивать баланс сил с блоком НАТО на Европейском континенте. Теоретическое обоснование права вмешательства в дела той или иной страны социалистического содружества со стороны других соцстран ради спасения социализма было дано после ввода войск, на Западе эта политика станет известна как «доктрина Брежнева».

Предметом исследования является образ Запада как союзника, создаваемый советскими СМИ в годы Великой Отечественной войны. Для советской пропаганды периодическая печать имела важнейшее значение, так как именно она способствовала формированию у общества представлений как о внешнем мире, так и о ситуации в стране. В период войны главной целью газет становилась мобилизация масс. Научные работы по данной и схожей проблематике имели, как правило, обзорный характер, не учитывавший динамику и многочисленные нюансы в отношениях с союзниками на протяжении всего периода Великой Отечественной войны, равно как и механизмы работы советской пропаганды в освещении внешнеполитической ситуации. Анализ обширного комплекса источников, в том числе публикаций центральной периодической печати (газет «Правда», «Известия», «Красная звезда»), позволяет всесторонне исследовать формирование и эволюцию образа Запада как союзника по антигитлеровской коалиции в советской печати в 1941–1945 гг. Вся деятельность СМИ находилась в ведении Управления пропаганды и агитации при ЦК ВКП(б), где ответственность за нее возлагалась на Отдел печати. В результате информация, которая доводилась до советского населения, была тщательно отобрана и идеологически выверена. Это, безусловно, касалось материалов, посвященных США и Великобритании. Информация о деятельности и помощи союзников прежде всего должна была убедить советского читателя, что страна не была оставлена один на один с врагом. В то же время советская пресса избегала излишне восторженного тона по отношению к вчерашним идеологическим противникам. Эволюция образа союзников по антигитлеровской коалиции в центральной периодической печати Советского Союза в период Великой Отечественной войны прошла несколько этапов и во многом зависела от положения дел на советско-германском фронте.

В центре внимания автора — уникальная в своем роде дискуссия «о социализме», состоявшаяся в палате лордов Великобритании весной 1935 г. В течение долгого времени верхняя палата выполняла функции барьера на пути реализации смелого социального, политического законодательства. Вплоть до наступления ХХ в. социалисты никогда не были в ней представлены. С выходом на политическую авансцену лейбористской партии и в процессе ее усиления в 1920–1930-е гг. палата лордов была вынуждена адаптировать свой состав к изменившимся реалиям. В 1924 г. здесь впервые была сформирована лейбористская фракция. Спустя десятилетие лорды уже оказались готовыми серьезно дискутировать на тему достоинств и недостатков социалистического строя. В статье анализируются как основные аргументы лейбористских лордов, сторонников перехода к новому общественному строю, так и тезисы, выдвинутые консерваторами и либералами, защитниками капиталистической системы. Особый акцент сделан на освещении и оценках состоявшейся в Вестминстере дискуссии на страницах британской печати различной политической направленности. Автор приходит к выводу, что аргументы, выдвинутые как сторонниками, так и противниками социализма, во многом были схожи с тезисами, фигурировавшими в ходе аналогичной по характеру и первой в британской истории дискуссии подобного рода в нижней палате парламента в 1923 г. В то же время, проанализированная в статье полемика в палате лордов, которая проходила более десятилетия спустя, несла на себе очевидный отпечаток новой эпохи. Важное влияние на мировоззрение современников оказала «великая депрессия» 1929–1933 гг., укрепившая убеждение левых политиков в невозможности «улучшить» капитализм. Противники социализма, напротив, отстаивали точку зрения, что социалистическое будущее для Британии не просто экономически несостоятельно, но и опасно, а также несовместимо с уникальным английским национальным характером, в основе которого лежит индивидуализм.

Проблема перехода революционеров-народников к использованию террористической тактики до сих пор является весьма дискуссионной в отечественной историографии. Одним из пионеров террористического направления являлся В.А. Осинский (1852–1879). По его инициативе весной 1878 г. был создан Исполнительный комитет Русской социально-революционной партии. История этой революционной группы, активно действовавшей по всему Югу России в 1878 — начале 1879 г., до сих пор недостаточно изучена, хотя именно она явилась предвестником перехода большей части революционных народников к политической борьбе, в том числе и посредством террора. Целью данного исследования является реконструкция ранее малоизвестных или совсем не известных страниц истории ИК РСРП, установление ее структуры и состава. Анализируются политические взгляды В.А. Осинского и его окружения. Рассматриваются контакты членов ИК РСРП с другими оппозиционными движениями в Малороссии, в том числе с либералами и представителями «Громады». Оценивается эффективность деятельности ИК РСРП и степень его воздействия на управленческие сферы Юга России. Делается вывод о том, что переход части народников в конце 1870-х гг. к политическому террору во многом произошел из-за беззаконной и репрессивной политики властей и осознания радикалами бесперспективности мирных способов борьбы. Системное использование актов терроризма силами ИК РСРП в сочетании с активной пропагандистской кампанией и другими акциями неповиновения властям (вооруженное сопротивление при арестах, прокламационная кампания, побеги из тюрем, организация демонстраций и беспорядков и др.) сделали эту организацию действительно опасной в глазах правительства. Действия ИК РСРП и сама гибель В.А. Осинского существенно повлияли и на будущее всего российского революционного движения. ИК РСРП стал фактически предтечей Исполнительного комитета «Народной воли», осуществившего впоследствии убийство императора Александра II, что несомненно сказалось и на дальнейшей судьбе российской монархии.

Возникновение «семинариев» на историко-филологическом факультете Московского университета представляло собой ответ на дискуссии о реформе высшего образования в эпоху Великих реформ, когда обучение студентов в университетах было признано слишком пассивным. В это время идеологи реформ высшего образования требовали дополнить монологичные лекционные занятия письменными работами студентов, которые должны были развивать у них исследовательские навыки и служить основанием для общения с профессорами. После 1862 г., когда в течение нескольких лет за границу на стажировку были отправлены свыше ста молодых ученых по программе министра народного просвещения А.В. Головнина, новая генерация исследователей и преподавателей познакомилась с практическими занятиями в немецких университетах. Те, кто побывал за границей, стали активно использовать термин «семинарий» для обозначения нового вида практических занятий. К середине 1860-х гг. в Московском университете появляются семинарии как учебные подразделения филологов для подготовки гимназических учителей классических языков, а также семинарий (семинар) — вид практических занятий для историков, целью которых являлось написание исследовательских работ. У истоков филологических семинариев в Московском университете стоял филолог П.М. Леонтьев, развивавший те формы занятий на факультете, которые практиковал еще С.П. Шевырев в 1850-е гг. Семинарий же как новую форму исследовательской активности для историков создал В.И. Герье, который считал важным, чтобы выбравшие специализацию по истории студенты писали письменные работы по этой дисциплине. В отличие от филологической семинарии, за работу в которой студенты получали стипендии, участие в исторических семинариях было личной инициативой студентов. Дальнейшее развитие новой формы занятий было связано с попытками разделения историко-филологического факультета по двум специализациям — филологии и истории. Официально семинарии историков стали частью учебного плана факультета лишь после принятия устава 1884 г.

В современной историографии общим местом является утверждение, что Войско Донское после его перевода в 1721 г. из ведения Посольского приказа под начало Военной коллегии полностью утратило свою независимость. В последние годы, однако, такая оценка влияния именного указа от 3 марта 1721 г. на положение донских казаков пересматривается. Статус Войска Донского в послепетровский период может быть уточнен благодаря изучению личных посланий российских самодержцев на Дон. Цель данного исследования — показать отношение императрицы Анны Иоанновны к Войску Донскому на основе грамот, отправленных в период русско-турецкой войны 1735–1739 гг. Грамоты как форма переписки верховной власти с донским казачьим сообществом изучаются в русле историко-типологического подхода к анализу исторических источников с применением формулярного анализа. В статье рассмотрены следующие вопросы: место грамот в системе законодательных и делопроизводственных материалов Русского государства и Российской империи; требования к грамотам, установленные Петром I в ходе реформы государственного управления; порядок создания грамот в личной канцелярии императрицы (Кабинете министров) и Сенате; особенности грамот, посылаемых на Дон. Исследование императорских грамот 1735–1739 гг. позволяет сделать вывод, что в этот период Войско Донское пребывало в состоянии «особого подданства»: с одной стороны, оно, как и в годы правления Петра Великого, напрямую было подчинено самодержице, обладая в то же время определенной степенью самостоятельности, с другой — Войско Донское получало от Анны Иоанновны грамоты, имевшие черты дипломатических посланий. Грамоты 1735–1739 гг. позволили выявить принцип взаимной выгоды как основу отношений между российской верховной властью и Войском Донским. Этот принцип провозглашался незыблемым не только в императорских грамотах Анны Иоанновны, но и ранее, в царских грамотах XVI–XVII вв. Радикальные преобразования во взаимоотношениях российских властей и Войска Донского стали осуществляться в 1770-х гг.

Предметом исследования являются действия великого князя владимирского Юрия Всеволодовича на реке Сити и их отображение в ранних летописных рассказах о нашествии Батыя. Цель исследования — реконструировать исторический контекст, в котором действовали князь Юрий и другие правители русских земель во время событий 1237–1241 гг., а также определить отношение авторов летописных и агиографических произведений конца XIII — начала XIV в. к бегству князей от татар. Научная новизна исследования состоит в комплексном использовании статистического и аксиологического методов. Автор пришел к выводу, что из общего числа русских князей (37), упомянутых в ранних летописных рассказах о нашествии, почти половина (18) либо точно бежали от татар, либо поступили так с большой долей вероятности. Это позволяет с доверием относиться к дошедшей в рассказе Новгородской первой летописи старшего извода трактовке, согласно которой Юрий Всеволодович также бежал от татар и таким образом оказался на реке Сити, где и был убит. Вероятнее всего, само по себе бегство князей не было компрометирующим обстоятельством в глазах их ближайших потомков. Наоборот, успешное бегство воспринималось как результат Божьего заступничества и всячески превозносилось. Однако случай с Юрием был особым: в отличие от подавляющего большинства спасавшихся бегством князей, он погиб. В результате автору рассказа Лаврентьевской летописи, поставившему себе задачей написать панегирик великому князю, пришлось создавать достаточно противоречивую картину событий, согласно которой Юрий Всеволодович якобы не собирался бежать, а, напротив, готовился дать отпор врагу на реке Сити. Однако там он проявил себя отнюдь не как опытный и отважный воин, а как человек, который подобно святым Борису и Глебу готов был на жертвенное заклание и, как «новый Иов», — смиренно встретить ниспосланные ему испытания.

Долгое время при изучении характера русской живописи второй половины XIX в. она искусственно отрывалась от православной христианской основы, религиозность же представлялась своего рода метафорой со знаком «минус», а не как научная проблема, требующая пристального анализа. Христианское мироощущение в век скептицизма, дарвинизма и позитивизма, несмотря на усиливавшуюся секуляризацию, не было вытеснено из сознания человека второй половины позапрошлого столетия, а перешло на новый качественный уровень. Свидетельством тому является не только творчество многих русских писателей, но и наследие художников-передвижников Перова, Ге, Крамского, Репина, Сурикова, Ярошенко и других мастеров второй половины XIX в., увлеченных разработкой новых смыслов и новых форм пластического выражения. Сегодня уже очевидно, что в целом ряде живописных произведений той поры христианство выступает в качестве цементирующего фундамента, или основы жизнеустройства, Христос предстает реальной исторической личностью, давшей организацию духовной жизни на земле. Названные проблемы вычитываются из живописных произведений выдающихся мастеров этого времени, из переписки и критических рецензий. Для художественной культуры второй половины XIX столетия они имеют первостепенное, стержневое значение. Глубокая неоднозначность картины И.Н. Крамского «Христос в пустыни» (1872) позволяет и допускает весьма противоречивое толкование. Его очень схематично можно выразить в двух словах — от Христа или ко Христу. Интерпретации картины, данные самим автором полотна, на протяжении многих десятилетий привлекали искусствоведов. Размышления художника о христианстве и его попытки переосмысления традиционных положений, рождение нового взгляда, колебания и сомнения, чередование исторического и религиозно-мистического — всё это содержится в его богатейшей переписке. Умозаключения, сделанные писателями, художниками, коллекционерами, наконец, критиками отражают важные духовные процессы, которые происходили в умах и сердцах современников художника. А исследования историков искусства помогают проникнуть глубже в развитие художественного самосознания эпохи.

В 1990-е гг. историки стали проявлять все больший интерес к изучению III Интернационала, и помимо господствовавшего традиционалистского концептуального подхода к данной теме в западной историографии окончательно утвердился оформленный в предыдущие десятилетия ревизионистский подход. Значительное количество исследований, посвященных Коминтерну, было опубликовано в данный период именно британскими учеными, причем проживающими не только в Великобритании, что обусловило расширение круга изучаемых вопросов. Появлялись монографии и статьи, посвященные как непосредственно Коминтерну, так и деятельности его зарубежных секций, а также смежным проблемам — истории коммунизма и левых сил различных оттенков, международным отношениям Советской России, коммунистическому движению в отдельных странах. Заинтересованность темой Коминтерна в зарубежной исторической науке была вызвана необходимостью разрешить ряд спорных, малоизученных или требовавших переосмысления вопросов, главным образом касающихся деятельности зарубежных секций: масштаб влияния политики Коминтерна на тактическую линию коммунистических партий различных стран, их возможность либо невозможность проводить независимую политику; «сталинизация» Коминтерна, ее хронологические рамки; изменение тактики и стратегии Коминтерна. Большинство исследований, изданных в 1990-х гг., в которых авторы придерживаются традиционалистского подхода, опираются на гораздо более ранние работы, однако благодаря открытию ряда российских архивов в значительном объеме стали привлекаться архивные материалы, что повысило объективность научных трудов, написанных, в том числе, с позиций противоположных концепций. Историографическая традиция изучения Коминтерна, существовавшая до начала 1990-х гг., подверглась изменениям: увеличение числа представителей ревизионистского подхода повлекло за собой смену акцентов и пересмотр некоторых устоявшихся точек зрения. Авторы, придерживавшиеся этой концепции, стали опираться на более современную литературу (в том числе российскую) и широкую источниковую базу, представленную материалами как зарубежных архивов, так и Российского государственного архива социально-политической истории. Согласно логике статьи, по каждому из рассматриваемых вопросов сначала представлены мнения «традиционалистов», затем «ревизионистов».

Статья посвящена университетским годам (1939–1948 гг.) выдающегося ученого Ю.В. Кнорозова (1922–1999). Основной акцент делается на времени его обучения на кафедре этнологии исторического факультета МГУ (1943–1948 гг.). В качестве введения обобщается вклад Ю.В. Кнорозова в исследование письменностей майя, жителей острова Пасхи, протоиндийской письменности, а также в изучение происхождения жителей Америки, палеоэтнографии Берингии, этнографии айнов, этносемиотики. Авторами на основании материалов Архива МГУ был восстановлен список дисциплин, которые прослушал студент Ю.В. Кнорозов в ходе обучения на первых курсах Харьковского государственного университета, а также на кафедре этнографии МГУ. В статье рассказывается о ведущих преподавателях, у которых обучался Юрий Кнорозов: Н.Н. Бромлей (английский язык), В.И. Авдиеве (история Древнего мира), И.С. Кацнельсоне (древнеегипетский язык), Г.Б. Эренбурге (новейшая история Востока), Н.Н. Чебоксарове (антропология), В.И. Чичерове (фольклористика) и ряде других. Приводятся документы о рекомендации Кнорозова в аспирантуру исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, а также сведения о научном руководителе во время обучения на кафедре — крупном археологе, этнографе и востоковеде С.П. Толстом. По данным исследователей истории Московского университета приводятся сведения об одногруппниках Ю.В. Кнорозова по кафедре этнографии, условиях жизни в общежитии на Стромынке, а также особенностях учебного процесса в Московском университете середины 1940-х гг. Все эти факты позволяют представить себе мир, в котором формировался будущий ученый. В заключении приводится краткий очерк изучения истории майя на историческом факультете Московского университета на рубеже XX–XXI вв., а также рассматриваются перспективы исследований на данном направлении. Авторы делают вывод о важности интердисциплинарности, характерной для обучения на историческом факультете МГУ в целом и кафедре этнографии в частности, для формирования личности ученого и его неординарных подходов к изучению культур древних и современных народов.

В статье анализируется стратегия формирования внешнеполитического курса США в отношении Израиля в период, когда на смену администрации Г. Трумэна пришла администрация Д. Эйзенхауэра. В годы президентства Д. Эйзенхауэра внешнеполитическая стратегия США в отношении Израиля и Ближнего Востока в целом приобрела те черты, которые четко проявились впоследствии. Именно на переходном этапе, в 1952– 1953 гг., был заложен базис дальнейшего пересмотра ближневосточного курса США. Автором статьи помимо традиционных источников использовались новые для отечественной историографии источники, хранящиеся в Архиве Израиля. Они позволили получить дополнительные данные для анализа обозначенных выше процессов. Президенту США Д. Эйзенхауэру в наследство от администрации Г. Трумэна достались не только «особые отношения» с Израилем, но и отсутствие определенного курса в отношении стран Ближнего Востока. Это было связано с меняющимися тенденциями в политике стран региона, сложным экономическим и политическим положением Израиля, а также нежеланием еврейского государства идти на уступки по ключевым вопросам арабо-израильских отношений. Напряженная ситуация в регионе требовала от администрации Д. Эйзенхауэра выработки более определенной внешнеполитической стратегии в отношении ближневосточных государств. Поездка государственного секретаря Д. Даллеса по странам Ближнего Востока в мае 1953 г., позиция помощника государственного секретаря США по делам Ближнего Востока Г. Байроуда, усиление негативных проявлений в отношении США со стороны арабских стран в связи с американской помощью Израилю привели к выбору администрацией США политики нейтралитета. Принятие Соединенными Штатами более сбалансированной стратегии в регионе не подтверждает тезиса о выборе ими арабских стран в качестве основных партнеров на Ближнем Востоке. Внешнеполитическая стратегия США в отношении еврейского государства все еще находилась на начальном этапе своего формирования, однако принципиальная основа оставалась прежней, нацеленной на долгосрочное партнерство с Израилем, только в более умеренном режиме.

Создание Основных государственных законов 23 апреля 1906 г. как цельный процесс, охватывающий период с октября 1905 по апрель 1906 г., не подвергалось особому изучению, хотя оно сводилось к выработке фактически первой в истории России действующей конституции, которая впоследствии оказывала определяющее воздействие на историю «думской монархии». Вместе с тем, имеются здесь и частные историографические лакуны: так, нет четкого представления о роли в создании Основных законов 1906 г. Ивана Ивановича Тхоржевского, с 1901 г. служившего в Канцелярии Комитета министров. Его бюрократическая карьера была типичной в том смысле, что ее детерминировали не родственные связи, а дружеские отношения, приобретенные на юридическом факультете Петербургского университета (с бароном Б.Э. Нольде) и в Канцелярии Комитета министров (с М.И. Горемыкиным). В феврале–марте 1906 г. по поручению председателя Комитета и Совета министров графа С.Ю. Витте И.И. Тхоржевский подготовил замечания на проект новых Основных законов. Этот проект был составлен по повелению Николая II в ноябре–декабре 1905 г. заместителем государственного секретаря П.А. Харитоновым и в январе– феврале 1906 г. переработан высшими чинами Государственной канцелярии под общим руководством председателя Государственного совета графа Д.М. Сольского и государственного секретаря барона Ю.А. Икскуля фон Гильденбандта. Замечания И.И. Тхоржевского легли в основу замечаний С.Ю. Витте на проект Государственной канцелярии, подготовленных начальником Канцелярии Комитета министров бароном Э.Ю. Нольде. Тем самым замечания И.И. Тхоржевского существенно повлияли на редакцию Основных законов, которая обсуждалась на заседаниях Совета министров в марте 1906 г., и на их окончательную редакцию, обсуждавшуюся в Особом совещании под председательством Николая II в апреле 1906 г. Можно утверждать, что участие И.И. Тхоржевского, чиновника-интеллектуала, в создании новых Основных законов было обусловлено его личными дарованиями и крайне успешно начавшейся бюрократической карьерой.

Председатель Московского археологического общества граф А.С. Уваров при организации всероссийских Археологических съездов вступил в сложные бюрократические отношения с Министерством народного просвещения, что нашло отражение в деловой переписке руководства Московского археологического общества и чиновников. Текстологический анализ писем А.С. Уварова Д.А. Толстому и Б.А. Перовскому позволяет провести реконструкцию его диалога с властью, рассмотреть некоторые аспекты истории организации новой формы научного сотрудничества — Археологических съездов, впоследствии превратившихся в постоянно действующую организацию, объединившую ученых России в деле изучения памятников прошлого. Съезды проводились в 1869–1914 гг. и были тем институтом, который обозначил начальные формы организации научно-исторического сообщества и дал толчок развитию и дифференциации исторической науки. История организации Археологических съездов была непростой и довольно продолжительной. От принятия решения созвать съезд русских археологов до торжественного открытия первого форума прошло около пяти лет. Обращение к архивным документам позволяет не только ввести в научный оборот новые источники, дополнить историю Московского археологического общества, но и объяснить столь долгий период подготовки первого съезда. Благодаря использованию методологии коммуникативного подхода к материалам переписки А.С. Уварова с представителями власти фокус изучения истории научных сообществ переносится на рассмотрение и анализ характера контактов и взаимодействия людей, представлявших эти сообщества. Основной целью статьи является выявление роли личности лидера для процесса формирования профессиональной идентичности и институционального оформления научных сообществ разных уровней, а также оценка познавательных возможностей коммуникативного подхода к изучению научных сообществ пореформенной России. Коммуникативный подход, направленный на осмысление форм, содержания и развития общественной коммуникации, дополняет представление о человеке, в данном случае — о человеке науки, о его повседневном мире, приватных формах общения, возникающих интеллектуальных сетях и связях, которые складываются между учеными.

Статья приурочена к отмечавшимся в 2022 г. трем юбилеям видных государственных деятелей императорской России — Петра Великого (350 лет со дня рождения), П.А. Столыпина (160 лет со дня рождения) и М.М. Сперанского (250 лет со дня рождения). Отмечаются общие и особенные черты их деятельности, а также контекста проводившихся ими преобразований. К общим чертам относится несомненно модернизационный характер инициатив всех троих реформаторов, а также отсутствие либо очевидная недостаточность общественной среды, способной быть опорой реализовывавшихся или намечавшихся реформ. Петр Великий преодолевал данное препятствие, во-первых, с помощью своего властного ресурса, а во-вторых, радикализмом перемен. Во многом именно отсюда проистекает и двойственность его преобразований. С одной стороны, в стране началась модернизация, сообразная той, какая происходила в то время в других европейских странах. С другой стороны, петровская модернизация привела к усилению именно архаичных черт самодержавия. Однако для Петра отсутствие социальной опоры не стало фатально непреодолимым обстоятельством. Более того, такая опора в итоге и была создана в результате его реформ. Совершенно иная судьба оказалась у начинаний Столыпина и Сперанского. Поддержка обоих со стороны верховной власти была непоследовательной, а политическая субъектность потенциального адресата реформ явно недостаточной или вовсе отсутствовавшей, что помешало им реализовать свои замыслы. Особенным в переменах, проводившихся или хотя бы просто задумывавшихся Петром, Столыпиным и Сперанским, был сам контекст эпох этих деятелей, а значит, как степень зрелости социальной опоры реформ, так и готовность всего общества к модернизационным трансформациям. Основное внимание в статье уделяется планам Сперанского. Анализируется их содержание и оценивается личность самого реформатора. Приводится важное наблюдение о том, что реформы в России часто обуславливались не уровнем социально-экономического развития, а политическими соображениями.

Статья воссоздает биографию Густава Адольфа Бергуда (1771/1772–1806) — уроженца Гданьска шведского происхождения, который прожил недолгую, но богатую событиями жизнь. Он воевал в кавалерийских частях в рядах повстанцев под предводительством Тадеуша Костюшко в 1794 г., после поражения восстания уехал в Америку, в 1797 г. встречался с Костюшко в Филадельфии, получил гражданство США в 1804 г., пытался заработать на жизнь мирным трудом в Западной Пенсильвании. Однако беспокойная натура уже в 1806 г. привела Бергуда в отряд добровольцев, возглавляемый венесуэльским революционером Франсиско де Мирандой: в качестве «капитана драгун» он участвовал в первой попытке свергнуть испанское господство в Новом Свете, но сразу попал в плен и вскоре был казнен вместе с другими девятью офицерами отряда Миранды в венесуэльской крепости Сан-Фелипе у города Пуэрто-Кабельо. В этом месте в 2006 г. ему, единственному из казненных, был установлен памятник. Воссоздание основных вех жизни Бергуда вносит коррективы в общепринятые представления об участии поляков в войнах за независимость Испанской Америки, восходящие к работе видного публициста, активиста объединенной Европы Юзефа Ретингера (1888–1960). Исследование судьбы Бергуда сталкивается с важной методологической проблемой: не сохранилось каких-либо источников, происходящих непосредственно от него самого (даже запись допроса — источник, созданный не допрашиваемым, а допрашивающим), соответственно, до нас его слова дошли в той или иной степени искаженными. Автор приходит к выводу, что образ Бергуда, созданный во второй половине XX — начале XXI в. в основном в польской популярной литературе, увенчанный сооружением ему памятника, был мало связан с реальным человеком, о котором ранее почти ничего не было известно. Этот тип воплощал хрестоматийный «идеальный тип» поляка-борца, сражавшегося за свободу Венесуэлы.

На основе законодательных актов, а также записок и предложений российских купцов, чиновников и иностранных дипломатов, документов учреждений коммерции рассмотрены перспективы развития и преимущества различных организационных форм торговли России с Китаем в первой трети XVIII в. Регулярная торговля России с Китаем получила законное основание по Нерчинскому договору 1689 г. Огромные расстояния и трудности маршрута, длительность и опасность пути, а также прямая заинтересованность правительства в сбыте пушнины, поступавшей в виде дани от языческих народов Сибири, сделали казенный караванный торг основной формой торговли России с Китаем. В составе каравана могли находиться и жители разных городов, направлявшихся в Китай для собственного торга. Но в 1706 г. пушной товар был объявлен монополией казны, а купцам и служилым людям теперь запрещалось торговать в Сибири «мягкою рухлядью» и ездить с товарами в Китай. Концентрируя в руках казны наиболее доходные сферы и виды торговли, правительство стремилось увеличить поступление денежных средств, необходимых для ведения Северной войны. В 1711 г. только что учрежденный Сенат предложил крупным московским купцам взять торговлю с Китаем на откуп, организовав для этого компанию. Откупная система гарантировала получение фиксированной суммы дохода для казны. Однако крупнейшие представители торгово-предпринимательского мира Москвы уклонилась от этого предприятия, сославшись на недостаточность средств и доказывая преимущества свободной торговли с Китаем. В 1720-х гг. купцы вновь поднимали вопрос об открытии вольного китайского торга. Комиссия о коммерции в 1727 г. также признавала, что от казенных караванов «большой прибыли не видно». Однако и в дальнейшем правительство неоднократно (в 1731, 1734 гг.) запрещало российским подданным торговать «мягкой рухлядью» в Пекине и местах, подвластных Китаю. И только в 1762 г. казенная монополия на торговлю с Китаем была отменена.

В статье рассматривается вопрос о категории «милостников», неоднократно затрагивавшийся в отечественной исторической науке. Еще в XIX в. историки-исследователи обратили внимание на упоминания в древних русских летописях княжеских «милостников» и выдвинули предположения об их социальном статусе и отношении к правителю (князю). Но только в XX в. появились специальные исторические исследования, посвященные древнерусским княжеским «милостникам». Эти исследования базировались на марксистской методологии, в которой первостепенное значение уделялось социально-экономическим и классовым отношениям и недостаточно учитывались отношения, специфические для древних и средневековых обществ: отношения патронажа, свойства, кровнородственные, лично-служебные и др. Княжеских «милостников» рассматривали в советской исторической науке как предшественников более поздних дворян, младших слуг князя, «министериалов». В данном исследовании учитываются достижения отечественных историков — дореволюционных, советских, современных, а также зарубежных этнологов и антропологов. Привлекая широкий круг исторических источников, русские и литовские летописи, автор анализирует все имеющиеся летописные известия о «милостниках» и приходит к выводам, которые позволяют значительно скорректировать утвердившиеся ранее представления. «Милостники», по мнению автора статьи, это зависимая категория населения Древней Руси, в силу различных жизненных обстоятельств оторванная от своего рода, а потому нуждавшаяся в защите и покровительстве правителя — князя. «Милостники» могли быть связаны с князем узами свойства, но это не меняло их зависимого положения, а только обязывало князя взять их под защиту. Отношения между князем и «милостниками» можно охарактеризовать как отношения патрона и клиентов. То были отношения лично-служебные, отличавшиеся от тех, которые установились позднее, в XII в., между князем и дворянами, — служебно-деловых. Таким образом, проведенное исследование позволяет заключить, что «милостники» — это не предшественники дворян, а социальная категория своего времени, уходившая корнями в древний родовой строй общества.

В статье поднимается вопрос о происхождении нетривиальных изображений символов евангелистов в виде полуфигур антропоморфных трехликих херувимов, которые известны в русских лицевых Евангелиях 60–90-х гг. XVI в., а также на серебряных окладах небольшой группы напрестольных Евангелий начала XVII в. и в некоторых иконописных произведениях. Источник этих изображений автор находит в славянском переводе статьи Анастасия Синаита «Против ариан», который содержится в Изборнике Святослава 1073 г., второй по древности из дошедших до нашего времени датированных древнерусских рукописей. В этой статье Анастасий Синаит повторяет мнение св. Иринея Лионского, который объяняет четверичное число Евангелий, связывая его с четырьмя ликами херувима, — ликами четырех животных, описанных в Книге пророка Иезекииля. Эти животные и стали восприниматься впоследствии как символы Евангелий и евангелистов. В древнем славянском переводе, вследствие смешения числового значения глаголических буквенных знаков оригинала Изборника и кириллических знаков в самом списке 1073 г., из-за ошибки переписчика херувим оказался назван трехликим вместо четвероликого: в глаголице буква «глаголь» имеет цифровое значение «четыре», в кириллице же — три. Будучи далеко не всегда исправляемой в списках, эта ошибка распространилась и встречается в рукописях вплоть до XVIII в. включительно, дав за время своего бытования небольшую иконографическую традицию, существовавшую, насколько можно судить по сохранившимся памятникам, в Вологде и других областях русского Севера. В статье рассмотрены полностраничные миниатюры трех русских Евангелий Тетр, хранящихся в Государственном Историческом музее и Российской национальной библиотеке, а также три серебряных оклада напрестольных Евангелий, хранящихся в Музеях Московского Кремля, Пермской художественной галерее и Архангельском краеведческом музее. Текст статьи Анастасия Синаита «Против ариан» рассмотрен в пятнадцати списках от XI в. до XVIII включительно.

В статье систематизированы источники, религиозный контекст и художественные особенности иконографии «Явления будды Амиды» в японской скульптуре периодов Хэйан (794–1185) и начала Камакура (1185–1333). Это, с одной стороны, позволяет понять, из каких элементов текстовой и визуальной культуры складывается иконография «Явления будды Амиды» именно в скульптуре — данный вопрос до сих пор не становился предметом специального исследования. С другой стороны, заполняется пробел в историографии на русском языке, посвященной этому важнейшему для Японии типу памятников. На сложение иконографии как в живописи, так и в скульптуре безусловно повлияли доктринальные тексты сутр, но не сами по себе, а скорее в интерпретации китайских и японских учителей, в особенности Гэнсина. Помимо текстовых источников был важен и визуальный опыт: выразительность такого приема в живописи, как облако, на котором изображались будда и бодхисаттвы, по всей видимости, заставила скульпторов попробовать воплотить его и в дереве. Очевидно, авторитетность уже существовавшей иконографии будды Амиды школы Тэндай несколько тормозила изменения главной фигуры. Возможно, необходимость крепления веревки к рукам или руке статуи способствовала появлению жеста встречи (указательный и большой палец соединены «в колечко»). Бодхисаттвы, окружающие будду, как в живописи, так и в скульптуре обретают выразительные позы и атрибуты, которые воздействуют на зрителя, заставляют его ощутить чудесное явление высших сил. Следующий после Гэнсина важнейший проповедник веры в будду Амиду, Хонэн, подчеркивал, что будду следует изображать стоящим — это означает его готовность прийти на помощь. В XIII в. именно этот тип становится наиболее распространенным. Немаловажную роль сыграл скульптор Кайкэй, который впервые сконструировав стоящую триаду по китайскому свитку, создал затем множество отдельно стоящих фигур Амиды и триад, ставших классическими и воспроизводившихся еще многие века.

Статья посвящена геополитическим и геоэкономическим целям и перспективам реализации китайской инициативы «Один пояс и один путь» на примере активного участия в данном проекте Казахстана. Рассматриваются преимущества, проблемы и будущие возможности, которые открываются перед Республикой Казахстан как одним из наиболее активных центрально-азиатских участников китайской инициативы. Акцент сделан на возможностях, успехах и проблемах сопряжения с ней национальной про граммы экономического развития Казахстана «Нурлы жол». Экономическая программа Казахстана «Нурлы жол» («Путь в будущее», дословно «Светлый путь»), выдвинутая в 2014 г., во многом перекликается с концепцией «Один пояс и один путь». Эта программа включает в себя приоритетные стратегии и цели, такие, как улучшение транспортной и логистической инфраструктуры, возрождение промышленной инфраструктуры, укрепление коммуникаций и т.д., что, несомненно, усиливает заинтересованность Казахстана и Китая во взаимном сотрудничестве. Инициатива «Один пояс и один путь» рассматривается как направление многостороннего сотрудничества, кото рое оказывает все большее влияние не только на экономику Казахстана, но и на экономические тенденции всех стран Центральной Азии. Для Казахстана есть сразу несколько приоритетных направлений такого сопряжения. Китайская инициатива способствует реализации начинаний по укреплению и расширению транспортного и инфраструктурного потенциал страны, Казахстан получает возможность обустройства важнейшего экономического коридора Восток–Запад через свои территории, что в перспективе станет немаловажным источником инвестиционных вливаний, а также трансфера новейших технологий. Автор при одоление восприятия этого государства как исключительно поставщика сырья и транзитного коридора. Инструментом достижения данной цели может выступать создание технологической стратегии для Казахстана, допускающей привлечение зарубежных инвестиций со стороны КНР, РФ, США, ЕС, включая практику создании совместных научных центров, кластеров высоких технологий, что позволит укрепить позиции Казахстан как экономико-технологического лидера Центральной Азии.

В последние годы в американской политической и общественной жизни активно обсуждались проблемы, связанные с образованием, в первую очередь школьным. Особое внимание привлекала и привлекает по сей день так называемая критическая теория расы (КТР) (Critical Race Theory), преподавание которой в школах вызвало бурное возмущение консервативных американцев. На практике те элементы образовательных программ, которые обсуждались наиболее активно, мало связаны с критической теорией расы как таковой, но в популярном дискурсе термин успел приобрести значение, не имеющее практически ничего общего с академическим контекстом. Результатом этого обсуждения стала волна законопроектов, предложенных на рассмотрение легислатурам практически всех штатов консервативными политиками-республиканцами. Хотя далеко не все из этих проектов были в итоге приняты, во многих штатах новые «запреты КТР» уже действуют. Помимо практических аспектов организации образования, при обсуждении КТР именно восприятие истории стало ключевым идеологическим водоразделом между сторонниками и противниками нового законодательства. Сама дискуссия началась в русле обсуждения истории США в целом. Отправной точкой стала реакция администрации президента Д. Трампа на публикацию “New York Times” «Проекта 1619» — сборника эссе об истории «черной» Америки. С точки зрения Трампа и его администрации, речь шла о фальсификации истории, ревизионизме, для борьбы с которыми был предпринят ряд мероприятий на федеральном уровне. Хотя после вступления в должность президента Дж. Байдена все этим меры были отменены, противоречия в восприятии истории между консервативными республиканцами и демократами проявились вновь, на сей раз на уровне штатов в форме попыток законодательного запрета КТР. В данной статье рассматриваются процесс формирования этих новых законов, их характерные общие черты, а также связь борьбы с КТР с проблемами исторической памяти и политики памяти в США в целом и развития «низового» консервативного активизма в частности.

В статье рассматривается 75-летний путь создания учебников по истории южных и западных славян на историческом факультете МГУ имени М.В. Ломоносова. Первый из них был задуман в 1947 г., а издан в 1957 г. Он стал итогом плодотворной научной, преподавательской деятельности членов кафедры и привлеченных сотрудников Института славяноведения АН СССР. В теоретическом плане он являлся свидетельством победы марксистско-ленинской концепции в университетском славяноведении. Подготовка второго учебника шла на фоне острейшей дискуссии о замене прежней дисциплины историей стран, строящих социализм. В этой связи в статье впервые введены в научный оборот архивные материалы, освещающие подготовку, ход и решения Научной межвузовской конференции историков-славистов (февраль 1962 г). Это позволило раскрыть отношение к концепции второго издания, по сути, всего славистического сообщества СССР. Учебник вышел в 1969 г., весь его текст был написан заново. Однако исключительно по политическим мотивам значительная часть тиража, о чем мало известно даже научной общественности, была уничтожена. Следующее учебное пособие в виде курса лекций по истории южных и западных славян было опубликовано лишь через 10 лет — в 1979 г. Силами кафедры 13 тыс. экземпляров этого издания было разослано в 58 университетов страны. Потребовалось еще 20 лет для того, чтобы подготовить новый полноценный учебник. Он увидел свет в двух томах в 1998 г., выдержал два переиздания (2001, 2008 гг.). В нем представлена история славянских народов до середины 1990-х гг. Современная точка зрения на прошлое славян с древнейших времен до 2019 г. изложена в только что (сентябрь 2022 г.) вышедшем классическом учебнике в трех томах. Появление именно такого варианта предопределили сама логика развития славянских народов, учебно-методический подход, а также более глубокий взгляд авторов на дисциплину.

В статье рассматривается период, предшествовавший созданию в послевоенные годы в США дисциплины Russian studies на базе уже существовавшей к этому времени славистики. Переход от описательности славянских исследований, уделявших большое внимание филологии, к строгой научности региональных исследований совершался в тяжелейших условиях мировой войны, поисков новой конфигурации мироустройства, а затем перехода от союзнических отношений между Советским Союзом и США к острой конфронтации. На этом фоне первоначальные планы по развитию сотрудничества с СССР в рамках создававшейся дисциплины Russian studies были пересмотрены, что, однако, не сказалось на содержании россиеведческих исследований в той степени, в какой можно было ожидать. Этому способствовало то, что славянские исследования к началу Второй мировой войны подошли с весьма значительным профессиональным багажом и ясными принципами, включавшими в себя наряду с объективностью и беспристрастностью любовь к изучаемой стране и требование не смешивать науку и политику. Важным фактором явилась и деятельность русских эмигрантов в США. Организованный ими в 1941 г. журнал «Русское обозрение» (The Russian review) активно работал на развитие взаимопонимания и на создание позитивного («настоящего») образа России, уделяя большое внимание объективному и научному пониманию ее истории в противовес пропагандистским клише. Анализ публикаций по русской истории в 1941– 1947 гг. демонстрирует, что в американском дискурсе о России имелось достаточное количество формул и образов, нацеленных на сближение двух стран. В Советском Союзе также имелся определенный потенциал в этом отношении, однако переход к резкой конфронтации с Западом там произошел очень быстро, в контексте усиления внутренних репрессий. В США, несмотря на условия холодной войны, в рамках дисциплины Russian studies шло неуклонное развитие исторических исследований в направлении их профессионализации.

Масштаб и структура потерь Красной армии в период Великой Отечественной войны, несомненно, представляют актуальную научную проблему. Особый аспект данной проблемы — это структура потерь Красной армии в национальном разрезе. До сих пор в работах, посвященных интересующему нас вопросу, исследователями делались попытки установить национальную структуру безвозвратных потерь Красной армии расчетным способом, исходя из ошибочного положения о пропорциональности потерь представительству каждого советского этноса в Красной армии. Ставшие доступными в последние годы уникальные статистические источники, хранящиеся в Центральном архиве Министерства обороны РФ, — альбомы списочной численности личного состава Красной армии, которые два раза в год (к 1 января и к 1 июля) еще с довоенного периода готовились в Генеральном штабе для руководства страны и вооруженных сил, — позволяют отчасти решить данную проблему в отношении установления национальной структуры санитарных потерь Красной армии в 1943–1945 гг. (учета безвозвратных потерь по национальностям не велось). Проведенный статистический анализ указанных источников показал, что уровень и структура санитарных потерь у разных этносов колебались в достаточно широком диапазоне и зависели от большого числа факторов, главным из которых можно считать представленность этноса среди рядового состава пехоты. Принадлежность военнослужащего к рядовому составу почти всегда, для всех национальностей означала повышенный риск быть убитым или раненым. Этот риск, как показал проведенный анализ, также усиливался принадлежностью рядового бойца к стрелковым войскам. Полученные данные хотя и не могут быть механически экстраполированы на все потери Красной армии в целом, но они тем не менее дают представление о тенденциях в численности потерь разных национальностей, по крайней мере, во второй и третий периоды войны (1943–1945 гг.), и открывают перспективы дальнейшей научной дискуссии

Строительство Транссибирской железной дороги, наиболее масштабного инфраструктурного проекта Российской империи, сопровождалось решением целого ряда задач, связанных с обеспечением нормальной эксплуатации этой магистрали. Одной из таких задач являлось обеспечение Транссиба водой, пригодной по своим характеристикам для использования как в производственных, так и хозяйственно-бытовых целях. В условиях дефицита времени, ограниченного финансирования и с учетом особенностей природно-географических характеристик территории приходилось искать способы организации водоснабжения, которые требовали новых технических решений. Различные аспекты этой проблемы не получили достаточного освещения в научных публикациях, но, безусловно, представляют интерес для исследователей. Строительству железнодорожных водопроводов предшествовал, как правило, этап гидрологических исследований, в ходе которых определялись наиболее удобные источники воды для каждой станции, ее свойства, маршруты прокладки коммуникаций. Дополнительные сложности возникали нередко по той причине, что при определении местоположения станций вдоль магистрали окончательного заключения о возможностях и источниках воды еще не было, исследования территории продолжались. В силу этого некоторые станции оказались расположены крайне неудобно для организации стабильной подачи воды, что требовало дополнительного финансирования и усилий инженерной мысли. В качестве приоритетных источников воды для подачи на станции и разъезды Транссиба рассматривались реки, на втором месте шли ручьи, далее — озера, родники, грунтовые воды и болота, артезианские скважины. При выборе источника водоснабжения обязательно учитывались среднесуточные объемы потребления воды конкретной станции. При этом для обеспечения бесперебойной подачи воды источник должен был иметь минимальный суточных расход, в два раза превышающий максимально возможное суточное потребление, что также затрудняло решение задач по строительству железнодорожных водопроводов. Несмотря на все сложности, результатом проведенных масштабных работ стало сооружение на значительной части Транссибирской магистрали новых вариантов систем подачи и очистки воды, функционировавших в том числе в условиях вечной мерзлоты.

Предмет данного исследования — взаимоотношения земства, местной администрации и правительства в фокусе решения продовольственной проблемы Смоленским земством в связи с неурожаем конца 1860-х — начала 1870-х гг. Исследуется состояние сложного и ресурсоемкого продовольственного вопроса в период неурожаев и голода в одной из нечерноземных губерний России в начальный период земской истории, когда еще не закончилась реализация земской реформы 1864 г. Анализируются общая модель отношений между правительством и земством в деле преодоления голода, состояние продовольственного капитала, конкретные земские практики, значение масштабных общественных работ, действия местной администрации и т.п. Автор приходит к выводу, что существующее в историографии представление о притеснении земства со стороны правительства сразу же после его создания является не вполне корректным. Так, в борьбе с голодом 1867–1872 гг. в Смоленской губернии правительство опиралось на земство, а не на администрацию и защищало земства от притязаний местных чиновников. Можно говорить о доверии со стороны правительства к органам земского самоуправления и об их совместных усилиях по обеспечению населения продовольствием в кризисных условиях пореформенной модернизации сельского хозяйства. В качестве основных практик для борьбы с голодом местное земство и правительство использовали продовольственные и денежные ссуды и общественные работы, соотношение между которыми менялось в зависимости от объективных факторов. Необходимость возвращать полученные крестьянами средства государственного продовольственного капитала была для них тяжким бременем. Уроки, излеченные из смоленского голода, стали импульсом к осознанию проблемы нехватки денег в аграрном секторе. Бедственное положение крестьянства ряда губерний России в 1867–1872 гг., находившееся в центре внимания правительства, стимулировало изучение и обсуждение общего положения в сельском хозяйстве, повлияло на отношения центральной и местной властей к земству, продовольственному и податному вопросам.

Еврейские иммигранты, начавшие активно переселяться в колонии Новой Англии в XVIII в., вызывали к себе немалый интерес со стороны пуританского населения — потомков основателей колоний, отождествлявших себя с древними евреями и считавшими себя новым богоизбранным народом, прибывшим в Америку с особой миссией. Мессианский дух первых поселенцев сопровождался крайней нетерпимостью в отношении тех, кто не разделял пуританскую доктрину, в том числе и евреев. Однако в результате масштабных перемен в системе колониального управления британской Америкой на рубеже XVII–XVIII вв. и последовавших изменений в духовном и интеллектуальном климате новоанглийских колоний произошла существенная трансформация мировоззренческих представлений новоанглийских пуритан, особенно в вопросах веротерпимости, взаимодействия с представителями других направлений протестантизма, форм и методов «обращения к истинной вере». Это заставило ведущих пуританских священнослужителей начать поиск способа вернуть интерес прихожан к религии. Одним из таких способов был избран милленаризм — вера в скорое наступление Тысячелетнего царства. Воплотить идеи милленаризма на практике попытался один из ведущих пуританских теологов своего времени Коттон Мезер. Он представляет милленаризм как экуменический проект, способный объединить представителей различных конфессий. Определение пуританских колонистов в качестве богоизбранного народа формировало особое отношение к иудеям. В статье особое внимание уделяется теологическим работам Коттона Мезера, посвященным евреям Новой Англии, в которых ярко проявились его милленаристские взгляды. Хотя труды К. Мезера, как и его миссионерская деятельность среди иудеев, не принесли ожидаемого результата, они позволили наладить контакты между протестантскими священнослужителями Америки, Великобритании и континентальной Европы. Пуританским священнослужителям Новой Англии необходимы были иные способы, чтобы добиваться религиозного обновления и обращения, которые вскоре будут активно использоваться во время Первого «Великого Пробуждения» второй трети XVIII в.

Тема статьи представляется частью более широкой проблемы, а именно — диалога культур, повсеместно и активно происходившего в европейском пространстве XVIII в. Рассматривается одна из сторон межкультурной коммуникации — взаимообмен художественными кадрами между странами. В данном явлении ключевую роль играл тип «странствующего», или «мигрирующего», мастера, сложившийся в указанную эпоху. С самого начала столетия активно распространяется практика приглашения к европейским монаршим дворам именно французских мастеров, художников, скульпторов и архитекторов. Французская традиция начинает активно воздействовать на формирование художественной политики многих европейских государств. Для понимания особенностей развития отечественного искусства XVIII в. важным становится установление и определение причин возникновения данного феномена и его бытования как в общеевропейском, так и в русском культурном пространстве. Внимание автора сосредоточено по большей части на карьере одного из представителей рассматриваемого явления — Жана-Луи Девельи (1730–1804?), французского мастера, прибывшего в Россию около 1754 г. Посредством изучения творческих биографий мигрирующих мастеров, повлиявших на общую картину отечественного искусства во второй половине столетия, представляется возможным более полно осмыслить данное явление. Рассмотрение деятельности отдельных представителей французской художественной миграции позволяет нагляднее проследить процессы формирования в европейском искусстве указанного времени явления «мигрирующих мастеров» и выявить ключевые особенности их творчества. Можно говорить о формировании определенного «метода странствующего живописца». Эта синтетическая художественная манера представляет собой сплав наследия национальной школы, в рамках которой воспитывался мастер, с художественными традициями посещаемых художником стран. В данном контексте фигура Ж.-Л. Девельи является весьма показательной. Общаясь с русскими заказчиками, учениками и сложившимися художниками, представителями отечественной художественной школы, французский мастер активно способствовал межкультурным контактам. Биография художника представляет интересный материал, позволяющий проследить основные пути взаимодействий художественных традиции России и Франции.

В статье прослеживаются основные этапы становления и развития первой в стране специальной кафедры источниковедения, созданной на историческом факультете Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова в сентябре 1952 г. Создание кафедры открыло новый этап в изучении и преподавании специальных исторических дисциплин, освоение которых является необходимым условием профессиональной подготовки историка. Показан решающий вклад руководителей кафедры академиков Михаила Николаевича Тихомирова и Ивана Дмитриевича Ковальченко в определение задач и направлений работы кафедры источниковедения, в создание и развитие концепции подготовки студентов-историков, специализирующихся на изучении источниковедения, историографии, методов исторических исследований, в формирование коллектива преподавателей и научных сотрудников, в достижение значимых успехов в преподавании и научной деятельности. Раскрываются основные страницы истории кафедры источниковедения исторического факультета МГУ как одного из ведущих в стране учебно-научных и методических центров по изучению и преподаванию проблем источниковедения, историографии, методов исторических исследований, вспомогательных исторических дисциплин. Продемонстрирован вклад кафедры источниковедения в развитие исторической науки, показана повседневная учебная и научная работа кафедры на протяжении семи десятилетий ее деятельности. Проанализирован опыт решения коллективом кафедры актуальных задач исторической науки в контексте становления и совершенствования преподавания учебных курсов, складывания учебных планов лекционных и практических занятий, формирования программ учебных курсов, подготовки методических и учебных пособий для обеспечения преподавания общих учебных курсов и дисциплин специализации для всех студентов исторического факультета, специализирующихся по отечественной истории, и для студентов, выбравших специализацию, профиль и образовательные программы кафедры источниковедения в частности. Перечислены основные направления научных исследований сотрудников, проблематика специальных курсов, прочитанных преподавателями и научными сотрудниками за последние годы. Особое внимание уделено проведению мемориальных научных чтений, посвященных коллегам и учителям — выдающимся профессорам кафедры, заложившим традиции коллектива, которые сохраняются, поддерживаются и развиваются сегодня.

Китайские социальные сети представляют для исследователя значительный по объему, но крайне мало изученный материал. На подобных площадках граждане КНР могут высказываться и высказываются относительно свободно, в том числе напрямую критикуя власть. В связи с этим мнения китайцев, нашедшие отражение в социальных сетях, довольно репрезентативны и содержат широкий спектр взглядов по тем или иным вопросам. В настоящей статье рассматривается отношение китайцев к африканским мигрантам в различных китайских социальных сетях. В зарубежной и отечественной исследовательской литературе данная проблематика освещается фрагментарно и поэтому нуждается в более обстоятельном изучении. Автором проведена значительная работа по поиску публикаций, связанных с этой темой. В качестве методологического инструмента использовался поиск по ключевым словам, а также по внешним ссылкам. Результаты исследования свидетельствуют о том, что подавляющее большинство китайцев, публикующих посты в социальных сетях и комментирующих их, настроены к африканским мигрантам крайне негативно, порой враждебно, а немногочисленные исключения лишь подтверждают это правило. Набор упреков в адрес мигрантов всегда примерно один и тот же: их обвиняют в отсутствии культуры, неуважении к китайским традициям, плохом отношении к женщинам, склонности к совершению преступлений, а также в том, что правительство тратит на них неоправданно большие средства. Высказываются опасения, что из-за мигрантов Китай может утратить свою культурную и национальную идентичность. В настоящем исследовании автор старался избегать тенденциозности или предвзятости, будучи одинаково далеким как от расистских взглядов отдельных китайских блогеров, так и от огульного обвинения всего китайского общества в расизме. В статье лишь констатируется тот факт, что подавляющее большинство публикаций в китайских социальных сетях, посвященных проблеме африканских мигрантов, содержит негативный настрой в отношении последних, хотя имеется устойчивое количество примеров противоположных взглядов и оценок.

31 августа 2016 г. в Бразилии завершился импичмент президента Дилмы Русеф, которая вступила в должность в 2011 г., а в октябре 2014 г. была избрана на второй срок. Учитывая, что в 2003–2010 гг. Бразилией руководил представитель левоцентристской Партии трудящихся Луис Инасиу да Силва, активно проводивший социальные реформы, а политика сменивших Русеф президентов Мишела Темера и Жаира Болсонару имела отчетливый правый проамериканский оттенок, можно утверждать, что импичмент не только стал переломным моментом во внутриполитической жизни Бразилии, но и обозначил более широкий неоконсервативный тренд регионального значения второй половины 2010-х гг. В данной статье представлен анализ того, какие факторы привели к досрочной отставке президента. Завершение «золотого десятилетия» 2003–2012 гг., в течение которого цены на сырье (в частности, нефть) были высокими, критическим образом повлияло на жизнь Бразилии. В связи с этим рассмотрены причины резкого ухудшения экономической конъюнктуры и обострения социальной напряженности в стране в 2013–2014 гг. Автор предпринимает попытку выяснить, что могло стать катализатором массовых протестов в Бразилии еще за несколько лет до импичмента Д. Русеф, как в этот период происходило усиление оппозиции (предвыборная кампания на второй срок Д. Русеф была отмечена жесткой борьбой). Охарактеризованы причины образования бюджетного дефицита в Бразилии, который привел к сворачиванию программ господдержки, росту социальной напряженности на фоне коррупции, обострению политической борьбы и ослаблению позиций правящей партии. Уделено внимание той роли, которую сыграли личные амбиции бывших союзников отстраненного президента, стремившихся сохранить карьеру на фоне многочисленных антикоррупционных расследований. По итогам исследования автор приходит к выводу, что предпосылки импичмента президента Дилмы Русеф сформировались задолго до самого события, а многие обвинения в адрес бывшего президента со стороны политических противников не были достаточно обоснованными.

Пребывание русских эмигрантов в Харбине в 1920– 1940-х гг. делится на три этапа. Первый этап — это время от Октябрьской революции до установления дипломатических отношений между Китаем и Советским Союзом (1924). Второй этап продлился до Мукденского инцидента 18 сентября 1931 г. Третий этап охватывает годы от начала японской оккупации северо-восточного Китая и до конца Второй мировой войны. Численность русской эмиграции в Харбине была значительной. Несмотря на то что Китай в межвоенный период непросто выстраивал свои отношения с другими странами, русские эмигранты, воспитанные в традициях одинаково чуждых китайцам западной светской образованности и традиционного православия, сумели не только сохранить свою культурную идентичность, но и поступательно развиваться в ее русле. Это развитие происходило по разным направлениям. Интенсивной оставалась деловая активность «русского Харбина», проживавшие там предприниматели пытались не только сохранять, но и наращивать свое присутствие в китайской и, шире, мировой экономике. Культурная жизнь эмигрантов также пребывала на высоком уровне, продолжая традиции русского Серебряного века. Создавались новые литературные произведения, появлялись общества, объединявшие представителей творческих профессий. Харбин стал центром музыкального образования, причем не только для русских эмигрантов, но и для местного населения. Многие известные китайские исполнители и музыканты получили образование именно в музыкальных учебных заведениях «русского Харбина». Город украсили здания, гражданские и храмовые, возводимые русским архитекторами. Сфера образования была представлена учебными заведениями всех уровней. Не прекращалась издательская деятельность: в Харбине выходила русская периодика, публиковались книги, в том числе воспоминания участников Белого движения, существовала разветвленная сеть библиотек. Хорошо организованная культурная жизнь «русского Харбина» способствовала сохранению русскими эмигрантами своей национальной идентичности.

После поражения в Первой мировой войне Болгария была подвергнута принудительной демилитаризации в рамках новой Версальской системы миропорядка. Разоружение армии, уничтожение излишнего вооружения и боеприпасов тщательно контролировалось делегатами Межсоюзнической военной контрольной комиссии стран-победительниц. Однако оставшееся стрелковое оружие послужило основой многих процессов и событий межвоенного периода в Болгарии, среди которых: сентябрьское восстание 1918 г., череда политических убийств, вооруженная борьба Внутренней македонской революционной организации, июньское сопротивление военному перевороту 1923 г., сентябрьское вооруженное восстание 1923 г. До настоящего времени историки не пришли к единому мнению о количестве стрелкового оружия, выведенного из легального оборота. Более того, не уточнено даже общее количество оружия, которым располагала болгарская армия на момент окончания Первой мировой войны. Однако эти вопросы представляются важными для оценки значимости вооруженной борьбы во внутриполитической истории как Болгарии, так и балканского региона. В данной статье рассмотрен процесс укрытия стрелкового оружия и вооружения болгарской армии, протекавший на фоне скрытой и явной конфронтации новой политической власти, представленной руководителями Болгарского земледельческого народного союза, и военного руководства страны. Ранее не использовавшиеся источники позволили детализировать способы укрытии оружия от надзора международной комиссии. Количественная оценка выведенного из легального оборота оружия, выполненная на основе анализа устоявшихся и современных данных, позволяет по-новому взглянуть на такие аспекты кризисных событий межвоенного периода, как участие болгарской армии в укрывании стрелкового оружия и специальной военной техники, пути приобретения этого оружия оппозиционными силами, основы возрождения материальной составляющей военной мощи страны после прекращения действия межсоюзнического военного контроля. Кроме того, ставится под сомнение принятое в историографии мнение об организации масштабных контрабандных поставок оружия правительством Советской России для Болгарской коммунистической партии в августе–сентябре 1923 г.

Промышленный подъем в России в конце XIX в. не в последнюю очередь обязан экономическим возможностям Туркестана, ставшего базой развития хлопководства в империи. Частный капитал с самого начала заинтересовался потенциальной выгодой экономической эксплуатации Средней Азии, ведущую роль в развитии этого направления должны были сыграть мероприятия по орошению земель и развитию транспортной инфраструктуры в крае, обеспечивавшие бесперебойное поступление сырья на перерабатывающие заводы в европейской части России. Казенных возможностей для этого не хватало, и общественная мысль задалась вопросом: возможно ли привлечь значительный частный капитал в Туркестан с выгодой для всех и что именно нужно для этого сделать? Предметом настоящего исследования является общественная дискуссия в периодической печати по вопросу привлечения частного капитала в Туркестанский край в конце 1880-х — начале 1910-х гг. В результате рассмотрения эволюции общественной мысли о привлечении частного капитала были выявлены наиболее спорные аспекты обсуждения. Из проведенного исследования можно сделать общий вывод о господстве в общественной мысли как либерального, так и консервативного направления идеи о безоговорочной необходимости использовать в Туркестане средства частного предпринимательства. Критика же подобного тезиса являлась скорее исключением, характерным для реакционеров и «охранителей», опасавшихся вмешательства иностранного капитала, особенно еврейского. При этом отдельные авторы призывали сделать ставку на мелкий и средний капитал, который виделся им более гибким, крупный же капитал рассматривался не только как способ быстро решить проблему нехватки средств, но и как угроза принципам общественного водопользования. В работе впервые поднимается тема общественной дискуссии по вопросу о роли частного капитала как в туркестанских периодических изданиях, так и на страницах центральной печати, при этом привлекается ряд ранее не использованных материалов периодики различной политической направленности.

Самоубийства политических заключенных Шлиссельбурга и других тюрем в царской России не были редкостью. О Михаиле Грачевском сложилось представление, что самоубийством он пытался заставить власти смягчить тюремный режим и пожертвовал собой ради товарищей по заключению. В данной статье предпринимается попытка установить истинную причину самоубийства. Рассматривается путь Грачевского в революцию, анализируются его личностные качества. Вскоре после первого ареста Грачевский примыкает к народникам, ведет пропаганду среди рабочих, за которую и был арестован. Трехлетнее заключение в одиночной камере, участие в Процессе 193-х (1877–1878 гг.) окончательно формируют его как революционера. Сосланный в Холмогоры Архангельской губернии, он бежит, а затем присоединяется к революционной организации «Народная воля», входит в ее Исполнительный комитет. Многочисленные аресты народовольцев в 1881 г. выдвигают его на первые роли в организации. К моменту ареста 5 июня 1882 г. Грачевский — один из опытнейших революционеров, он участвовал в нескольких терактах, работал в подпольных типографиях, вел пропаганду в провинции. Неудивительно, что такая ответственная, опасная работа истощила его нервную систему. Будущее предвещало лишь арест и виселицу, Грачевский не ждет для себя другого, но его мучает вина: народоволец, видимо, по неосторожности навел полицию на конспиративную квартиру, где были арестованы многие товарищи. В показаниях он берет максимум вины на себя, но суд по процессу 17-ти (1883 г.) приговаривает его к пожизненной каторге. Грачевский оказывается в каменном мешке Шлиссельбурга, где и покончит с собой спустя три года. Прежде подробно не исследовавшийся вопрос о причинах самоубийства Грачевского решается автором в пользу потери им рассудка вследствие тяжелейших условий заключения. На основе официальных донесений врача и смотрителя тюрьмы и мемуаров шлиссельбуржцев восстанавливается хронологическая картина состояния народовольца

Крестьянская этика являлась основой взаимоотношений крестьян в общине, ее нормы во многом определялись патриархальными традициями и религиозным мировоззрением ее членов. На примерах приговоров волостных судов Смоленской губернии второй половины XIX в. в статье показано влияние крестьянской этики и связанных с ней правовых обычаев на отправление правосудия в крестьянской сословной волости. До отмены крепостного права трудовые, финансовые и поземельные отношения в общине регулировали правовые обычаи, поэтому и после 1861 г. волостные суды, состоявшие в большинстве своем из неграмотных крестьян, не знавших общегражданского законодательства, руководствовались правовыми обычаями. Характерными чертами волостного суда являлись отсутствие бюрократических процедур и простота делопроизводства. Судебные разбирательства часто заканчивались примирением сторон, так как в рамках религиозного мировоззрения крестьян разрешение возникавших споров и разногласий миром считалось богоугодным делом. В книгах приговоров волостных судов преобладали разбирательства, связанные с неисполнением крестьянами долговых и трудовых обязательств. Крестьяне, не исполнявшие обязательства, имели дурную репутацию в общине. За такие проступки волостные суды наказывали обычно денежным взысканием. Кражи как вид правонарушений в практике крестьянских сословных судов встречались редко. Крестьяне хорошо знали друг друга, часто испытывали нужду, связанную с малоземельем и неурожаями, в этих условиях отношение членов общины к краже было крайне отрицательным. На примере приговоров волостных судов показана также эволюция отношения крестьян к телесным наказаниям, которые в последней четверти XIX в. все чаще воспринимались негативно. Такая динамика свидетельствует об изменении сознания крестьян, пробуждении в них чувства собственного достоинства. Наказание розгами в общине стало считаться недопустимой мерой, унижающей крестьянина. Крестьянская этика оказывала существенное влияние на правовую практику волостных судов, поскольку крестьяне в пореформенный период продолжали жить по правовым обычаям в отличие от других сословий дореволюционной России.

Судьба Папской области в ходе объединения Италии представляет особый научный интерес. Несмотря на усилившееся в годы Реставрации экономическое отставание своего государства, папство стремилось сохранить влияние в итальянской и европейской политике. Традиции управления теократическим государством вобрали многое из практики руководства католической церковью, что привело к формированию особой политической культуры. Благодаря ей в политической практике Папской области первой половины XIX в. стали оригинальным образом сочетаться крайне ретроградные элементы и идеологическое новаторство, позволившее использовать потенциал католической доктрины и сохранить ведущую политическую роль на Апеннинском полуострове. В начале 1840-х гг. складывается учение нео-гвельфизма, согласно которому папству уготована особая миссия в политическом возрождении и объединении Италии. Это учение обрело широкий отклик на территории всего Апеннинского полуострова и за его пределами. Целью данной статьи является анализ политических и административных практик папства, своеобразия его политической культуры и общественного климата. Для Папской области характерно сложное сочетание светских и церковных приемов воздействия на общество. Представления о политической роли папского государства и его ближайших перспективах были часто обусловлены не столько его объективным потенциалом, сколько вековой убежденностью в коренных отличиях природы этого государства от природы его итальянских соседей. Новаторский курс, взятый новоизбранным папой Пием IX в 1846–1847 гг., серьезно подорвал эту убежденность, но не отдалил модель политической эволюции Папской области от судеб некоторых других итальянских государств. Выявление особенностей политической культуры Папской области возможно только при изучении круга специфических источников. В статье рассмотрены основные официальные документы Курии религиозного и светского характера, свидетельства, оставленные публицистической и художественной литературой эпохи. Полученные результаты позволят лучше понять состояние папского государства накануне революции 1848 г., а также причины последующего консервативного поворота.

C середины II в. н.э. в рельефной декорации театров в Малой Азии — Нисы, Перги и Сиды — появляется сцена омовения младенца Диониса нимфами. Композиция имеет устойчивую иконографию. Включение сцены в состав повествовательных циклов, изображение фигуры Гермеса (в Нисе, Перге) и Зевса (в Сиде) на соседних плитах позволяют связать ее с мифом о рождении Диониса из бедра Зевса и воспитании бога нисейскими нимфами. Несмотря на известность легенды, первые примеры изображения купания Диониса появляются в римском искусстве лишь на рубеже I в. до н.э. — I в. н.э. в живописной декорации и кладах аристократических домов Рима и Кампании, а также в рельефной декорации саркофагов. В научной литературе появление этой иконографии связывается с установлением культа Диониса Гебона в Неаполе в правление Августа. Ко II в. данная сцена основательно входит в репертуар рельефной декорации саркофагов и декоративных программ театров, в IV столетии появляются ее вариации, где место Диониса занимает Ахилл или Александр Великий. Анализ памятников указывает на более ранние истоки данной сцены, и в настоящей статье предпринимается попытка их прояснения. Помимо этого авторами устанавливаются причины обращения к сюжету в контексте культурной среды Римской империи, выявляются семантические аспекты сцены. В результате проведенного исследования была выдвинута гипотеза об эллинистических прототипах образа младенца Диониса и его связи с концепцией наступления «золотого века» в Риме. Слияние образов императора и Диониса, новые аспекты, связанные с культом нимф, позволяют увидеть в сцене купания намек на образ «императора-дитя». В контексте культуры и визуальной саморепрезентации малоазийских городов присутствие сцены купания Диониса в декоративных циклах среди сюжетов местных легенд, по всей видимости, свидетельствует об интеграции местных культов в имперскую мифологему.

Статья посвящена слабоизученному вопросу о социальном значении некоторых предметов воинского снаряжения пруссов накануне орденского вторжения в Пруссию. Проведенный сравнительный анализ некоторых элементов воинской материальной культуры жителей Янтарного края позволяет сделать следующие выводы. В эпоху Меровингов прусские мастера творчески перерабатывали (скорее — упрощали) западноевропейские элитные изделия, ориентируясь на запросы верхушки прусского дружинного коллектива. На исходе эпохи викингов в ряде случаев местные производители самостоятельно изготавливали престижные и социально значимые предметы для прусской воинской знати. Прежде всего это относится к покрытым серебром и имитирующим золото бронзовым шпорам. В последнем случае находка на могильнике Бирка предполагает подражание скандинавским бронзовым шпорам. Если в V–XI вв. прусские ювелиры и кузнецы использовали социально значимые изделия западноевропейских производителей в качестве образцов для своей элитной продукции, то в начале орденского времени местные мастера прямо копируют элементы рыцарского снаряжения. Пара плакированных серебром шпор, происходящая из разрушенного прусского трупоположения XIV в. и найденная в слое грунтового могильника Alt-Wehlau/Прудное, типологически копирует рыцарские шпоры. Правда, представленные на этих шпорах стилизованные фигурки козлов бога Перкуно указывают на заказчика этих роскошных изделий — прусского аристократа, перешедшего на сторону Тевтонского ордена и старавшегося в своем снаряжении подражать орденским рыцарям. Таким же прусским аристократам принадлежали и упомянутые в орденских документах «воинские пояса», обозначавшие высокий социальный статус их обладателей. Найденные в погребениях могильника Alt-Wehlau/Прудное такие пояса изготовлены по примеру орденских. При этом если накладки прусских поясов несут, согласно орденской традиции, изображения лопастного креста, то на пряжке представлено стилизованное изображение упоминавшегося выше козла, спутника Перкуно. Эта специфика имитирующей орденские изделия продукции прусских мастеров не позволяет назвать комплекс снаряжения витингов идентичным рыцарскому

В статье реконструирована история уникальной программы международной помощи «Ближневосточное региональное сотрудничество» (БРС), инициированной властями США вскоре после заключения — при их прямом участии — Кэмп-Дэвидских соглашений между Израилем и Египтом. Принятая с целью содействовать обеспечению мира в регионе через финансирование совместных исследований израильских и арабских ученых, эта программа реализуется непрерывно почти полвека. Однако отечественные американисты и востоковеды никогда ее предметно не изучали, а немногочисленные зарубежные авторы, интересовавшиеся судьбой инициативы, ограничивались рассмотрением опыта ее реализации в XX столетии. Данная статья призвана восполнить этот пробел в историографии американского посредничества в ближневосточном урегулировании с привлечением комплекса источников, которые охватывают период правления восьми президентов США (от Дж. Картера до Дж. Байдена) и многие из которых впервые вводятся в научный оборот. Обращение к истокам программы БРС и информативным материалам конгресса США позволило выявить решающую роль американских законодателей в ее запуске и поддержке в последнее десятилетие «холодной войны». Анализ независимых отчетов о ходе реализации программы и свидетельств американских, израильских и арабских ученых помог раскрыть различия в оценках инициативы и вклада «треугольных» проектов в улучшение регионального климата. Установлено, что новый импульс развитию программы придали Мадридская конференция 1991 г. и запуск «процесса Осло» в 1993 г. Улучшение внешней конъюнктуры обусловило переход США от изначальной посреднической модели к финансированию прямых контактов между израильскими и арабскими учеными, акцент на вовлечение палестинцев, рост числа проектов и участников. Однако в XXI в. значение программы БРС в американской политике посредничества на Ближнем Востоке стало неуклонно снижаться. Это явилось следствием как изменения приоритетов на фоне глобальной войны с терроризмом, так и почти полной остановки палестино-израильского мирного урегулирования, которое ни одна из последних четырех американских администраций так и не смогла успешно перезапустить.

Дискуссия по проблеме деколонизации стран Африки продолжается и в наши дни, данное направление является одним из перспективных в современной историографии. В настоящей статье представлен анализ складывания нового формата франко-алжирских отношений после обретения Алжиром независимости в контексте политического, социально-экономического, культурного и языкового взаимодействия двух стран. Тема исследования представляется актуальной на фоне празднования 60-й годовщины подписания Эвианских соглашений, провозгласивших окончание войны за национальное освобождение Алжира (1954–1962 гг.). После того, как соглашения были подписаны, встала задача реализации их на практике. Оба государства столкнулись с необходимостью выстраивать отношения на основе принципов относительного равноправия, политического, экономического и культурного сотрудничества. Трудности, неизбежно возникавшие в процессе становления молодого алжирского государства (острая нехватка финансовых средств, ограниченные технические возможности, отсутствие квалифицированных кадров), позволяли Франции укрепить свои позиции в Алжире путем предоставления экономической и гуманитарной помощи бывшему колониальному владению. Алжир, находясь долгое время под прямым управлением Французской Республики, был не способен конкурировать с сильной в политическом и экономическом отношении экс-метрополией. В статье рассматриваются основные направления и результаты политики французского правительства в отношении независимой Алжирской Республики за небольшой, но критически важный период — март–декабрь 1962 г. Делается вывод о том, что Эвианские соглашения стали основой для формирования франко-алжирских отношений, обозначили основные векторы и критерии для межгосударственного сотрудничества. Тем не менее практика выполнения этих соглашений показала, что намеченные Францией планы потерпели неудачу. Неоколониалистский характер французской политики стал причиной осложнения сотрудничества с Алжиром. В связи с этим руководство Пятой Республики было вынуждено оперативно реагировать и пересматривать свою политику на данном направлении, вырабатывать новые способы выстраивания отношений с Алжиром на ближайшее будущее и на перспективу.

В статье на основе архивных материалов, впервые введенных в научный оборот, рассматривается вопрос о советских воинах из Удмуртской АССР, которые после попадания в плен содержались в гитлеровском концентрационном лагере Бухенвальд. Небольшое число таких военнопленных уцелело за колючей проволокой, и после освобождения они вновь вступили в ряды Красной армии. Некоторые из этих солдат и офицеров были «похоронены» дважды: сначала их считали погибшими в бою, затем — в плену. Однако, несмотря на все невзгоды, они остались в живых, встретили Победу в Великой Отечественной войне и вернулись на родину. Актуальность темы обусловлена недостаточной ее проработанностью в отечественной историографии, а также малой степенью изученности многих сторон фронтовых биографий воинов из республики, содержавшихся в нацистских пунктах заключения или пропавших без вести. Автором предпринята попытка обобщить и проанализировать известные и вновь выявленные факты. В статье содержится информация об участии одного из уроженцев Удмуртии в восстании узников, которое началось 11 апреля 1945 г. и еще до прихода американских войск привело к освобождению всех заключенных Бухенвальда. В качестве введения к работе на основе опубликованных материалов Нюрнбергского процесса и воспоминаний очевидцев охарактеризован режим в концентрационном лагере, который был специально организован для истребления различными методами военнопленных и других категорий заключенных, признанных противниками гитлеровской диктатуры. Представлены основные вехи биографий солдат и офицеров из Удмуртии, которые смогли перенести все тяготы пребывания в этом концентрационном лагере и выжить. При анализе архивных документов вскрыты некоторые причины, определявшие попадание советских военнопленных в Бухенвальд. Многие факты, упоминаемые в статье, впервые представлены в научной литературе. Исследование проливает свет на одно из «белых пятен» истории Великой Отечественной войны.

Статья посвящена проблеме формирования «образа врага» — немца и австрийца — во время Первой мировой войны в периодической печати Российской империи. В начале XX в. периодическая печать стала играть важную роль в обществе. Во время войны газеты, журналы и листовки превратились в основное средство формирования «образа врага» и использовались властью, в том числе, как своеобразный «предохранитель» от возможных социальных волнений и потрясений. Российские властные структуры и аффилированные с ними средства массовой информации старались как можно более нелицеприятно представить противника. В 1914–1918 гг. в российской провинции выпускалось огромное количество периодических изданий, публиковавших материалы, направленные на демонизацию и дегуманизацию противника. В настоящей статье анализируются приемы создания «образа врага» в периодической печати, раскрывается роль симбирских и самарских газет и журналов в формировании в народной среде негативного восприятия немцев (в том числе и российских). Были использованы периодические издания, выходившие в начальный период войны — в 1914–1915 гг. Авторы показывают на конкретных примерах информационные возможности периодической печати в условиях международных потрясений. В период доминирования у широких слоев населения ура-патриотических настроений, который продлился с августа 1914 г. по весну 1915 г., пресса сосредоточилась на обосновании участия России в Первой мировой войне, справедливости войны со стороны России против стран Четверного союза, а также представления о том, что Германия и ее союзники не имеют необходимых ресурсов для длительного военного противостояния. Если в 1914 г. при создании «образа врага» главным объектом разоблачений был «германский милитаризм», а критика правительства Австро-Венгрии была несколько приглушена, то начиная с зимы–весны 1915 г. критика «австро-венгерских оккупантов» и политики австро-венгерского правительства в целом вышла на первый план.

На рубеже октября и ноября 1917 г. Москва стала ареной ожесточенных боев между сторонниками большевиков и силами, верными Временному правительству. Активные боевые действия велись и на Театральной площади, вследствие чего пострадали оба государственных театра, Большой и Малый. Если Большому театру еще относительно повезло, то Малый подвергся настоящему разгрому, виновником которого был отряд красногвардейцев, сформированный на Кольчугинском заводе во Владимирской губернии, прибывший в Москву 1 ноября и занявший театр в ночь на 2 ноября. Как только этот отряд удалось 4 ноября выпроводить из Малого театра, руководители последнего (артисты А.И. Сумбатов-Южин и О.А. Правдин) инициировали скрупулезный подсчет потерь. Ущерб, нанесенный казенному имуществу, был в течение нескольких месяцев в целом компенсирован, в отличие от значительных утрат личного имущества артистов и служащих. Переписка о возмещении личного ущерба велась не менее года, в то время как прогрессирующая инфляция обесценивала заявленные первоначально материальные требования. Политические последствия разгрома Малого театра выразились в резком всплеске антибольшевистских настроений не только среди членов труппы, но и во всей театральной Москве. Пресса, подробно описывавшая детали «надругательства» над «домом Щепкина», не жалела резких слов для характеристики красногвардейцев, а сами актеры Малого театра на общем собрании 7 ноября приняли предложенную А.И. Сумбатовым-Южиным резолюцию, в которой решительно потребовали невмешательства в свою деятельность любых учреждений или лиц, не принадлежавших к составу труппы. Это был очевидный выпад в адрес Московского военно-революционного комитета и назначенной им «комиссаром театров» Е.К. Малиновской. Разгром Малого театра привел к усилению в театральном ведомстве позиций непримиримых противников новой власти, в частности, главно-уполномоченного по государственным театрам Ф.Д. Батюшкова, которого А.И. Сумбатов-Южин подробно информировал о событиях в Москве.

В статье рассматриваются аудиенции видного сановника графа С.Д. Шереметева у императора Николая II. Шереметев, который был близок к императору Александру III и императрице Марии Федоровне, после перемены царствования в 1894 г. стремился выстроить доверительные отношения с новым монархом, и во многом это ему удалось. Новизна данного исследования заключается в том, что содержание многочисленных аудиенций графа возможно реконструировать только по его дневникам, которые вплоть до настоящего времени остаются неопубликованными и малоизученными из-за крайне сложного для расшифровки почерка Шереметева. Автором статьи исследованы описания около ста аудиенций, имевших место с восшествия на престол Николая II и до Первой мировой войны. Систематизировано их содержание: освещены обсуждавшиеся императором и графом вопросы, отмечены некоторые особенности поведения царя, которые открывались его собеседнику и которые привносят в стереотипные характеристики этой исторической личности новые черты. Разбираются аудиенции, посвященные обсуждению политических проблем. Благодаря оставленным Шереметевым детальным описаниям таких встреч становится возможным уточнить позицию царя по некоторым значимым вопросам. Среди них, например, конфликт тверского губернатора П.Д. Ахлёстышева и министра внутренних дел И.Л. Горемыкина или особое расположение Николая II к министру внутренних дел Д.С. Сипягину, о чем хорошо был осведомлен Шереметев, приходившийся министру родственником. Среди других тем аудиенций — связанные с политикой косвенно, в частности, деятельность Русского исторического общества и противостояние по поводу оценок событий прошлого. В этом же контексте описывается взаимная антипатия Шереметева и председателя этого общества А.А. Половцова. На материале проанализированных аудиенций делается важный вывод о ценностных расхождениях между графом и императором. Если первый крайне негативно воспринимал либеральные проявления правительственного курса нового царствования, то второй был гораздо большим реалистом и оказывался вынужденным закрывать глаза на реформистские начинания, которых требовала политическая ситуация.

В статье рассмотрена новейшая публикация комплекса документов по истории русско-испанских связей в конце 1660-х гг., осуществленная В.А. Ведюшкиным и Е.Е. Рычаловским при участии Б.Н. Флори, О.В. Волосюк и других крупных российских исследователей. Автор статьи отмечает многочисленные достоинства издания, указывает на его новаторский характер, обращает внимание на конкретные исследовательские перспективы, открывающиеся благодаря этой обстоятельной работе для широкого круга ученых. Сборник занимает важное место среди публикаций комплексов документов и закрывает заметную лакуну в исследованиях русско-испанских связей раннего периода, осуществленных в последние годы. Уникальность издания заключается в том, что представленные в нем материалы позволяют комплексно рассмотреть первое полноценное русское посольство в Испанию, выявить особенности как русского, так и испанского взгляда на события. Сборник дополняют высокопрофессионально составленные, исключительно подробные сопроводительные материалы. Это, прежде всего, вводные статьи, посвященные обзору русско-испанских связей и личности П.И. Потемкина, а также комментарии к документам и приведенные в конце заметки, посвященные ряду частных, но интересных вопросов. Все эти тексты содержат многочисленные новые для науки данные. Еще больше новых сведений, ждущих своего исследователя, содержат сами источники русского и испанского происхождения, вводимые в научный оборот. Они дают возможность не только составить представление о целях, ходе, итогах миссии П.И. Потемкина и о посольском церемониале, но и извлечь яркие подробности, полезные для изучения взаимных представлений русских и испанцев (в том числе в исторической ретроспективе) и даже о самоощущении послов. Публикуемые документы богаты свидетельствами о повседневном обиходе и поведении русских послов в Испании, о сложностях, с которыми они сталкивались в дороге, о круге бытовых проблем, которые им приходилось решать. Исключительный интерес представляют также сведения экономического характера.

В статье рассматривается освещение заговора Катилины в «Истории Пистои» (Historia Pistoriensis) флорентийского гуманиста Джанноццо Манетти. Это сочинение, написанное предположительно в 1446–1447 гг. и благосклонно принятое властями Пистои, представляет редкую возможность понять, на какой основе конструировалась самоидентификация жителей города, убежденных в своих римских корнях. «История Пистои» до сих пор не переведена на русский язык, попытка углубленно проанализировать повествование Манетти о Катилине предпринимается впервые. Автор статьи приходит к выводу, что, несмотря на сильную зависимость от своих главных источников — «О заговоре Катилины» Саллюстия, «Новой хроники» Дж. Виллани и «Истории флорентийского народа» Л. Бруни — гуманист вносит ряд существенных изменений в трактовку событий 63–62 гг. до н.э. Хотя попытка поднять восстание против Республики ни в коем случае им не оправдывается, образ Катилины сильно облагорожен; подчеркивается величие его души, грандиозность замысла, красноречие. В то время как у Виллани Луций Сергий — прежде всего отважный воин, Манетти выделяет столь ценимое в эпоху Ренессанса качество, как владение словом. Согласно «Истории Пистои», Катилина принадлежит к числу великих врагов Республики — выдающихся личностей, чьи таланты делают их обладателей особо опасными для Рима. Незначительно смещая акценты повествования, Манетти снимает с Фезул и Тосканы долю вины за участие в заговоре. Древняя земля этрусков изображается едва ли не жертвой обстоятельств. Рассказ гуманиста о «битве при Пистории», по сути, повторяет Саллюстия. Вызывает интерес упоминание «надежных авторов» (idoneos auctores), сообщающих о потерях правительственных войск. Из греко-римских писателей только Саллюстий остановился на данном аспекте, к достоверным повествователям отнесен и Дж. Виллани. С учетом высокой оценки Манетти тосканской исторической традиции можно предположить, что он также имел в виду сочинения своих земляков — Брунетто Латини, Рикордано Малеспини, Маркьоне ди Коппо Стефани и др.

Впервые в отечественной литературе автор обращается к истории Французской академии в Риме. Не повторяя уже отработанный в иностранной историографии хронологический подход, статья представляет картину жизни Академии с точки зрения пребывающего в ее стенах королевского пенсионера, его повседневности, занятий и знакомств. Обучение в Риме было для молодого французского мастера важнейшим завершающим периодом его формирования, значимым как для его творческого самосознания, так и для будущей карьеры. Задачей исследования, соответственно, становится последовательное рассмотрение возможностей, открывавшихся перед королевским пенсионером, и условий его существования. Опираясь на такие источники, как устав Французской академии в Риме, переписка ее директоров с парижским начальством, а также на обширный корпус иностранной литературы, автор последовательно рассматривает контингент и происхождение учащихся, предъявляемые им требования относительно профессиональных навыков, поведения, семейного положения и вероисповедания, условия жизни в сменявших друг друга резиденциях Академии, образовательные программы. Подробно говорится о такой важной функции Французской академии в Риме, как пополнение королевской коллекции копиями с произведений итальянских мастеров и об отношении учеников к необходимости посвящать много времени копированию. Поднимается вопрос о путешествиях пенсионеров, о том, как возможность посетить различные регионы Италии повлияла на молодых художников и даже на процессы во французском искусстве данного периода. Освещается и такой важный аспект, как отношения пенсионеров с академическим начальством, конфликты, борьба за свои права. Уделено внимание развлечениям пенсионеров, светским контактам и первым заказам, выполняемым вопреки уставу. В качестве выводов определяется значение стажировки в Риме для образования молодого французского художника, какую бы карьеру он ни избрал на родине или за границей. Итальянское пенсионерство характеризуется как общий для французской художественной элиты опыт, значимый для всего французского искусства изучаемого периода. .

Виталий Борисович Виноградов, выпускник кафедры археологии исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова 1961 г., прожил жизнь яркую и плодотворную, значимую как для общества, так и для многих связанных с ним людей. О его жизненном пути написано немало, однако до сих пор нет ни одной сводной работы историографического плана, в которой нашло бы отражение становление В.Б. Виноградова как профессионала-археолога на самом раннем этапе — в студенческие годы. Данная работа — дань памяти учителю и наставнику, без которого жизнь его учеников могла бы сложиться совсем иначе. В настоящей статье рассмотрены ранние публикации Виталия Борисовича, начиная с 1958 г. Автор обращается к тезисам его докладов на многочисленных конференциях, работам аналитического плана, газетным статьям. Часть их была написана совместно с его друзьями, студентами-археологами — участниками всероссийских археологических конференций, проходивших в период обучения Виталия Виноградова на историческом факультете МГУ, где на кафедре археологии формировался его незаурядный аналитический потенциал. В данной работе предпринята попытка сочетать научность изложения с описанием ярких особенностей личности будущего ученого, которые нашли отражение в его студенческих публикациях. Исследование проводилось во многом на основе воспоминаний В.Б. Виноградова о его взаимоотношениях с наставниками, с родными и близкими. Для становления его профессиональных качеств как археолога-полевика на раннем этапе существенное значение имело активное участие в полевых археологических исследованиях в составе СКАЭ под руководством Е.И. Крупнова. Заметную роль в формировании личностных качеств будущего кавказоведа сыграло добросердечное участие в этом творческом процессе А.В. Арциховского, Б.Н. Гракова, К.Ф. Смирнова. В результате автор приходит к выводу, что на становление В.Б. Виноградова как профессионала-исследователя самым благотворным образом повлияла кафедра археологии исторического факультета Московского университета с ее научными и педагогическими традициями, уникальным профессорско-преподавательским составом тех лет.

Практическая реализация новой экономической политики обусловила изменение отношений советского государства с Церковью и переход в 1923 г. к новому курсу религиозной политики, сочетавшему административное давление и репрессии в отношении духовенства c «либеральным» отношением к рядовым верующим. В настоящей статье анализируется реализация «религиозного нэпа» на юге страны, в частности, в Кубано-Черноморской области и Ставропольской губернии, характеризуются противоречия между декларативными официальными документами и деятельностью власти на местах, выявляются основные формы и методы осуществления политики в отношении православного духовенства и верующих. Обращено внимание на роль органов безопасности в политике по отношению к Православной церкви, в том числе на ее региональную специфику. В существующей историографии проблема «религиозного нэпа» в рассматриваемых регионах не становилась предметом отдельных исследований. Новый религиозный курс воспринимался на местах по-разному, власти не учитывали необходимости тактических маневров с группами верующих. Так, на Кубани в 1922–1923 гг. административная поддержка обновленческого раскола путем закрытия храмов и ликвидации «тихоновских общин» привела к доминированию обновленцев среди церковных групп региона в нарушение инструкций центра. Это создавало условия для вмешательства Президиума ВЦИК с целью принудительного сохранения баланса. В то же время в Ставропольской губернии активная деятельность епископата патриаршей Церкви и медлительность местной власти в 1923–1926 гг. существенно снизили поддержку обновленчества рядовыми верующими и обусловили репрессивную активность органов безопасности. Одновременно с отходом от тактики «религиозного нэпа» в 1926 г. усиливалась антирелигиозная политика, когда публичные судебные процессы над духовенством широко освещались в местной прессе. Таким образом, реализация политики в период «религиозного нэпа» на местах имела непоследовательный характер и, несмотря на попытки центра добиться единообразия ее проведения, партийные органы и ОГПУ не достигли цели разрушения Православной церкви. .

Проверка непроизводственных ячеек РКП(б) в 1924– 1925 гг. явилась фактической чисткой партии, затронувшей значительную часть ее состава. Проверка началась сразу после окончания общепартийной дискуссии, в которой сторонники Л.Д. Троцкого потерпели поражение, и стала определенным методом борьбы с оппозицией, получившей существенную поддержку именно в непроизводственных ячейках. Одновременно чистка превратилась и в своего рода исследование партии, показала качественный состав как проверяемых, так и проверяющих, отразила взгляды и взаимоотношения, постановку партийной работы на местах. Мероприятие 1924–1925 гг. недостаточно исследовано в научной литературе. В данной статье ставится задача воссоздать общую картину чистки на основе стенографических отчетов пленумов Центральной контрольной комиссии РКП(б), а также ряда других источников. Аспект борьбы с оппозицией нашел наибольшее выражение на первом этапе проверки в 1924 г., когда жестко исключались из партии «чуждые» элементы. Позднее, при сохранении этой направленности, на первый план выходили явления, противоречившие «партийной этике», — пьянство, растраты, исполнение религиозных обрядов, моральное разложение, «пассивность» и пр. Документы демонстрируют специфику отношений «центр–места», когда на местах «провертройки», дезориентированные двойственными указаниями «центра», старались максимально исключать из партии, а вышестоящие органы и ЦКК занимались восстановлением коммунистов в рядах РКП(б). Чистка проходила в атмосфере нагнетания страха перед проверкой, во многих случаях приобретала характер карательной акции. Проверка обнажила низкий уровень политической грамотности большинства членов партии, разнородный социальный состав РКП(б), влияние нэповской атмосферы на коммунистов и т.п. В «провертройки» поступала «масса доносов» на проверяемых членов партии, а в ходе «ударной» проверочной работы тройки далеко не всегда подвергали эти заявления тщательной проверке, во многих случаях исключения были несправедливыми. Проверка стала своего рода «зеркалом» партии нэповских лет, а также высветила серьезные проблемы, с которыми она неизбежно должна была столкнуться в дальнейшем.

Эпидемия чумы в Маньчжурии и полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги в 1910–1911 гг. была предметом изучения специалистов различного профиля на протяжении многих лет. Вместе с тем в отечественной литературе откровенно слабо была представлена точка зрения китайских ученых на причины распространения и ход эпидемии, на участие в ее локализации китайских медиков. Общественное мнение, которое нашло отражение в российской прессе и на заседаниях Государственной думы, также не в полной мере представлено в существующих исследованиях. С целью восполнить историографический пробел авторы обратились к материалам медицинских отчетов начала XX в., документам Российского государственного исторического архива, стенографическим отчетам Государственной думы, периодической печати, воспоминаниям китайского медика — «борца с чумой» доктора У Ляньдэ. В результате анализа данных материалов авторы пришли к выводу о том, что эпидемия чумы 1910–1911 гг., унесшая жизни более 100 тыс. человек на северо-востоке Китая и на КВЖД, не была неожиданностью для российских медиков. Локальные вспышки чумы фиксировались ими и ранее. Однако то, что произошло осенью 1910 г., застало врасплох администрацию всех уровней, как в России, так и в Китае. К стремительному распространению чумы от российского Забайкалья до южных провинций Китая привело отсутствие системы противочумных организационных мер и обученного медицинского персонала. Призывы сибирской группы депутатов Государственной думы выступить на борьбу с чумой «всем миром» были встречены без большого энтузиазма. Российская пресса также пыталась акцентировать внимание на острой проблеме. На страницах газет на рубеже 1910–1911 гг. регулярно появлялась информация о гибели в Маньчжурии тысяч людей. В конечном итоге в результате огромного напряжения сил медиков, привлечения серьезных финансовых ресурсов, прежде всего российских, эпидемия была остановлена. На территорию России чума не проникла

Предметом исследования в статье является участие Николая II в руководстве деятельностью российского правительственного аппарата в ходе подавления Московского вооруженного восстания 1905 г., целью — выявление реального вклада императора в борьбу с революционным выступлением. В историографии эта тема, несмотря на усилия ряда исследователей, не получила комплексного рассмотрения. В данной статье впервые на основе делопроизводственной документации (докладные записки) и материалов личного происхождения (дневники, мемуары, письма) делается попытка определить степень информированности императора о событиях в Москве и факторы, от которых она зависела. Было установлено, что основным вкладом Николая II в разгром восстания стало принятие 13(26) декабря 1905 г. решения об отправке подкреплений в Москву. Автор пришел к выводу, что информация о ходе вооруженного выступления, поступавшая к императору, имела специфический характер: будучи неплохо осведомленным об основных событиях «мятежа», монарх имел завышенное представление о численности полицейских и солдат в Первопрестольной столице и противостоявших им революционеров. Это было обусловлено кризисным положением административной и военной власти в Москве, в результате чего руководство города часто получало недостоверные сведения; стремлением московского руководства представить обстановку в Первопрестольной в более благоприятном для себя свете перед санкт-петербургским начальством; имевшей место передислокацией вооруженных сил (массовая отправка боеспособных солдат на Дальний Восток вследствие отсутствия подготовленных резервов и т.д.). Возможно, сыграли свою роль и придворные интриги. Сказалась и такая черта руководящего стиля Николая II, как стремление возложить решение конкретных задач на ответственных исполнителей, а за собой оставить лишь общий контроль над ситуацией. В результате император не отправил войска в Москву во время возмущения в Ростовском полку 2–4 (15–17) декабря (что могло бы предотвратить восстание) и принял решение о посылке Семёновского полка, лишь когда пик выступления, унесшего жизни многих москвичей, был пройден.

История смешанных браков в России официально ведет начало с 1721 г. Предметом данного исследования является структура браков среди иностранцев, вступивших в московское гильдейское купечество в период с середины XVIII по середину XIX в. Заключение брака с представителями местного православного населения могло послужить фактором, способствовавшим обрусению бывших иностранных подданных. В то же время браки внутри этноконфессиональной среды должны были противодействовать этно-консолидационным процессам и обеспечивали сохранение национального самосознания у последующих поколений. В статье ставится задача определить, какая из тенденций преобладала у различных национальных групп, представленных в московском купечестве, причем данные тенденции рассматриваются отдельно по каждой национальной группе и изучаются в сравнении. Автором введен в научных оборот комплекс архивных материалов, представляющих источники по учету населения (данные ревизий), делопроизводственные материалы (дела о причислении в московское купечество) и источники церковного характера (метрические книги инославных церквей). Ввиду того что понятие «смешанный брак» включает в себя не только национальный аспект (вступление в брак лиц разных национальностей), но и конфессиональный (т.е. брак, где оба супруга были прихожанами разных церквей), то картина брачной структуры представлена с учетом обоих аспектов. На основании изученного материала делается вывод о том, что у купцов иностранного происхождения преобладали браки внутри этноконфессиональной среды, хотя к середине XIX в. тенденция заключения браков с представителями местного православного населения усиливалась. В то же время православное вероисповедание некоторых национальных групп (таких, как, например, цыгане) не являлось фактором, способствовавшим развитию браков с данной группой внутри московского купечества. У купцов французского происхождения национальное самосознание преобладало над вероисповедным, что выразилось и в том, что случаи их вступления в брак с единоверными итальянцами и поляками были редкими.

Колонии Новой Англии в американском национальном самосознании и исторической памяти неизменно воспринимаются как место зарождения государственности и культуры будущих Соединенных Штатов. Сосуществование с индейцами было важной составляющей жизни английских колонистов с самого момента основания поселений в Новой Англии. Культуры народов Новой Англии постепенно интегрировались, при этом одна из них заняла господствующее положение. Монография Г.В. Александрова «“Святые” и “дикари”: взаимоотношения колонистов и коренного населения Новой Англии в XVII веке» вносит значительный вклад в понимание природы и динамики этнокультурных процессов и взаимодействий в ранний период истории новоанглийского региона. Новизна современных исследовательских подходов подразумевает изучение не столько конфликта, сколько сотрудничества, взаимного экономического, политического и культурного влияния колонистов и индейцев друг на друга. Сосуществование европейцев с индейцами в этот период было, по-видимому, гораздо более тесным, чем готовы были признавать авторы источников. В этот период среди индейцев выработалось несколько механизмов, использовавшихся в попытках интегрироваться в колониальное сообщество и сохранить хотя бы частично территориальную, политическую и культурную независимость от англичан. В первые десятилетия существования колоний отношения с индейцами были практически равноправными. Совершенно в новом свете представлены причины и предпосылки двух главных колониальных войн, которые вели английские колонисты с индейцами Новой Англии в XVII в., — Пекотской войны и войны короля Филиппа. Мотивы участников Пекотской войны были достаточно сложными, включали и политический, и экономический, и культурный аспекты. Прежде всего, противоречия между разными племенами и группами индейцев сыграли значительную роль в развитии конфликта, а позиции многих индейских групп могли временно совпадать с европейскими. Война короля Филиппа 1675–1676 гг. хотя и имела антиколониальный характер, однако в большей степени проистекала из конфликта индейских племен и изменения экономической системы в регионе

Опираясь на анализ дипломатической переписки послов Великобритании при дворе российской императрицы Анны Иоанновны, автор обращается к изучению, помимо профессиональной их деятельности, к условиям их проживания и занятий при дворе (посещение приемов, балов, маскарадов в императорском дворце, участие в светской жизни и различных увеселениях при дворе входило в обязанности всех послов). Данная проблема прежде не была предметом специального изучения, хотя и является актуальной в свете двух новейших направлений в исторической науке — имагологии (которая изучает межкультурные коммуникации между различными странами, а также индивидуумами) и истории повседневности. В статье показаны условия жизни, быта послов, а также их отношение к развлечениям, участию в придворной жизни. Если супруга одного из послов с восхищением описывала придворные балы и наряды гостей, то сами дипломаты чаще демонстрировали критическое восприятие развлекательных мероприятий и обычаев при дворе императрицы. Послы возмущались расточительностью и роскошью двора, а также дорогими нарядами, которые должны были приобретать для участия в увеселениях не только придворные и русская знать, но и они сами. Недовольство дипломатов вызывала также дороговизна проживания в столице, из-за которой им приходилось обращаться за финансовой поддержкой к своему правительству. Можно заключить, что в целом условия жизни послов Великобритании при дворе Анны Иоанновны были вполне удовлетворительными. Тем не менее резиденты чаще всего высказывались критически о своем пребывании в России, а также о русских людях, преимущественно — о принадлежавших к высшим слоям общества. Обращение к истории жизни послов при императорском дворе, отразившейся в их переписке с госсекретарем, обогащает представления не только об иностранных дипломатах, работавших в России, но также о быте и нравах, царивших при дворе, об эпохе правления императрицы Анны Иоанновны.

6 апреля 2022 г. отмечался 100-летний юбилей Юрия Александровича Мошкова, кандидата исторических наук, Заслуженного преподавателя Московского университета, доцента кафедры источниковедения исторического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова. Он — один из старейших преподавателей университета, практически вся его трудовая биография связана с историческим факультетом. Жизнь и судьба Юрия Александровича неотделимы от истории нашей страны. Ветеран Великой Отечественной войны, он прошел трудными военными дорогами, имеет правительственные награды. Много лет является председателем Совета ветеранов войны и труда исторического факультета МГУ, всегда деятельно участвовал в патриотическом воспитании молодежи. Ю.А. Мошков как очень миролюбивый человек, рассказывая о своем боевом пути, об участниках войны — студентах и сотрудниках истфака, всегда выражает надежду на то, что такой войны больше не будет. Отдавая дань уважения ветерану, человеку и патриоту, коллеги Юрия Александровича в данной публикации прослеживают его путь профессионального историка, автора большого количества научных работ. Он является известным специалистом по аграрной истории советского периода, постоянным участником конференций, симпозиумов и научных дискуссий по этой проблематике. Он стоял у истоков освоения количественных методов для решения ряда задач в исторических исследованиях. Ю.А. Мошков — высококвалифицированный преподаватель, автор учебников, учебных и методических пособий. Под его научным руководством подготовлено около ста дипломных работ, защищено почти два десятка кандидатских диссертаций. За годы работы на факультете он читал лекционные курсы и вел семинарские занятия по историографии отечественной истории, по количественным методам в исторических исследованиях, прочитал для студентов большое количество специальных курсов по истории советской деревни, о партизанах Великой Отечественной войны и др. Этому мудрому и молодому душой человеку авторы от себя и от всех коллег желают доброго здоровья и новых творческих успехов.

В статье рассматриваются новейшие тенденции в историографии искусства Средних веков в России на примере монографии Е.А. Хрипковой о базилике знаменитого аббатства Сен-Дени в северном пригороде Парижа. Вышедшая в 2013 г. книга значительно отличается от более ранних отечественных научных работ, посвященных ранней готике во Франции и за ее пределами, а именно – книг К.М. Муратовой и Е.П. Юваловой, прежде всего — значительно большей научной самостоятельностью и резкой новизной авторской концепции. Однако автор, к сожалению, допускает весьма вольную интерпретацию иконографии порталов Сен-Дени, каковые и являются главной целью исследования, что вызывает недоумение, поскольку название монографии не соответствует ее содержанию. Здесь много произвольных толкований, неточностей описания и библиографических лакун, которые и отмечены в настоящей статье. Основная интерпретация главной сцены центрального портала, а именно — сцены Страшного суда в тимпане, содержит ряд иконографических выводов, которые кажутся совершенно произвольными, в особенности это касается рассуждений о мандорле Спасителя и темы причащения апостолов, в реальности отсутствующей. То же самое относится и к трактовке иконографической программы так называемого Портала Валуа. Поиски текстовых источников для объяснения сюжетного цикла порталов западного фасада недостаточно конкретны, и в результате поиски богословского смысла сугериевского замысла очень далеки от конкретной истории понимания Апокалипсиса и Страшного суда в богословии именно этого времени, а не вообще латинского средневековья. Стилистические аспекты памятника, которые имеют исключительно важное значение для дальнейшего развития искусства ранней готики во Франции, проигнорированы автором. В результате обширная работа представляется малодоказательной. В статье рассматривается также методология иконографических исследований искусства Средних веков и делаются выводы о том, как именно соотносятся текст и изображение в искусстве зрелого «готического» средневековья.

В работе в рамках экономической антропологии исследуется роль духовных понятий достоинства и уважения в ритуальных практиках локальных культур центральноазиатского региона. Такие культуры нередко исследуют через понятие традиционализма, ориентированного на воспроизводство ритуалов со значительными денежными тратами и базирующегося на традиционных социальных институтах (общине, родовом клане). Подобные практики с увеличением мобильности в современном мире приобретают транснациональный характер и продолжают функционировать в диаспорах по всему миру. Особая роль отводится народному исламу как цементирующему ритуальные практики (в первую очередь свадьбы, похороны, обрезание мальчиков). Вместе с тем в условиях глобализации, модернизации экономики и всех сторон жизни, активной трудовой миграции и бытования транснациональных культур, с усилением коммуникационного вектора денежное поведение различных социальных групп в центральноазиатском регионе меняется. Чрезмерные траты в условиях острой нехватки денежных средств в семьях приводят к закредитованию населения. Тема сокращения расходов вышла из семейно-родового пространства в общегосударственное, а в Таджикистане и Узбекистане на протяжении ряда лет издаются соответствующие законы. Поведение разных социальных групп при организации расточительных или скромных ритуалов во многом определяется пониманием достоинства группы и человека в соответствии с положением предков, социальным статусом, материальным достатком, религиозной ориентированностью. Такое разнообразие факторов и стратегий поведения влияет на слабую реализацию законов. Вместе с тем законы важны для малоимущих групп населения и, с одной стороны, оправдывают скромные ритуалы, а с другой — общество снизу формирует различные адаптационные модели, которые оказываются более гибкими, чем официальные схемы. Понятия уважения и достоинства имеют сложное сущностное наполнение, которое сочетает в себе и нравственные императивы, и отголоски сословного разделения общества до установления советской власти, и понятия о престиже и номенклатурных статусах советского времени, и разделения на основе материального достатка в постсоветский период.

В марте 1997 г. Государственная дума одобрила Федеральный закон «О правовых гарантиях оппозиционной деятельности в РФ», который, однако, был отклонен президентом. Последний руководствовался чисто политическими соображениями. Тем не менее закон, пытавшийся регулировать и регламентировать деятельность оппозиции как самостоятельного субъекта права, оставлял массу неясностей и пробелов, которые неминуемо создали бы серьезные проблемы в случае его вступления в силу. В «нулевые» годы представители оппозиционных фракций в Думе несколько раз безуспешно пытались вернуться к данному вопросу. В этом отношении опыт 1990-х гг., когда законопроект все-таки стал Федеральным законом, пусть так и не вступившим в силу, кажется наиболее результативным, а потому представляет наибольший исследовательский интерес. Федеральный закон «Об оппозиции» можно квалифицировать прежде всего как некий исторический источник, отражающий политическую ситуацию второй половины 1990-х гг. В современной литературе закон рассматривается лишь в общем контексте масштабной проблемы, связанной с необходимостью предоставления политическому меньшинству в Российской Федерации дополнительных правовых гарантий. В последние годы наблюдается резкое сокращение числа научных работ, посвященных как теоретическим вопросам правовой институализации оппозиции, так и принятию специального акта, гарантирующего права «несогласных». Цель данной статьи заключается в том, чтобы на основании комплексного использования различных источников (нормативно-правовых актов и законопроектов, парламентских материалов, данных периодической печати, электронных ресурсов) рассмотреть проблему правовой легитимации оппозиции, актуализированную во второй половине 1990-х гг. представителями левых сил. Предметом исследования является политико-правовой процесс, связанный с разработкой, принятием и мотивированным отклонением Федерального закона «О правовых гарантиях оппозиционной деятельности в РФ». Изучение данного законодательного опыта представляется актуальным ввиду практически полного отсутствия научных исследований, посвященных анализу процесса разработки и принятия закона, дополнительно гарантировавшего права и особый статус альтернативных общественно-политических объединений.

6 апреля 1948 г. был заключен советско-финляндский Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, который завершил послевоенное урегулирование отношений между Москвой и Хельсинки. Договор стал одной из основ стабильности на севере Европы и в то же время напрямую затрагивал интересы Швеции, сохранение нейтрального статуса которой после завершения Второй мировой войны оставалось под вопросом. В Стокгольме с особым вниманием следили за развитием внешнеполитического курса соседних стран, в том числе Финляндии, которая после заключения Московского перемирия 1944 г. выбрала путь выстраивания добрососедских отношений с Советским Союзом. В Москве предполагали, что в Швеции могут настороженно отнестись к советско-финляндскому договору о взаимной помощи и несколько сместить свою внешнеполитическую линию в сторону Запада. Данное исследование представляет интерес в связи с отсутствием в историографии подробного анализа позиции Швеции по вопросу заключения советско-финляндского договора. Автором привлечены источники, содержащиеся в архивах и библиотеках Швеции и России. Основу источниковедческой базы составили документы, хранящиеся в Национальном архиве Швеции (Riksarkivet) в Стокгольме. Особое внимание было обращено на фонды департамента внешней политики (Utrikesdepartementets arkiv), в которых содержатся донесения шведской миссии в Финляндии и Советском Союзе. Главным образом к работе была привлечена внутриведомственная переписка шведского Министерства иностранных дел со своими представителями в указанных странах. Автор также обращается к протоколам заседаний шведского риксдага (Riksdagens protokoll), которые позволяют определить позицию шведских политических кругов по поводу заключения советско-финляндского договора. Отдельную группу источников составляет пресса — рассматриваются ведущие периодические издания Швеции. Немаловажное место занимают дневники президента Финляндии Ю.К. Паасикиви, которые помогают осветить ход советско-финляндских переговоров в рассматриваемый период, а также проанализировать отдельные моменты, связанные с отношениями между Швецией и Финляндией.

В статье анализируются предпосылки, ход и результаты визита в СССР президента Торговой палаты Соединенных Штатов Америки Эрика Джонстона летом 1944 г. по приглашению И.В. Сталина. Программа его пребывания включала встречи с наркомом внешней торговли СССР А.И. Микояном, посещение крупных промышленных предприятий, знакомство с их руководителями, с партийными функционерами, а также с деятелями культуры и искусства. Кульминацией визита стала продолжительная встреча Джонстона со Сталиным, в ходе которой обсуждался широкий спектр политических, экономических и торговых вопросов. Советское руководство видело в Джонстоне знаковую фигуру, обладавшую влиянием не только в бизнесе, но и в правительственных кругах. Кремль был заинтересован в получении крупных американских кредитов для закупки промышленного оборудования, и Джонстон был как раз тем человеком, который мог лоббировать предоставление этих кредитов Советскому Союзу как частными американскими фирмами, так и правительством США. По возвращении на родину он предпринял усилия для благоприятного решения вопроса о предоставлении кредита: публикации, формировавшие позитивный образ Советского Союза и призывавшие к расширению торговых отношений между двумя странами, были размещены в ключевых деловых изданиях США. Позицию Джонстона разделяли многие бизнесмены и чиновники соответствующих правительственных агентств. Однако и в еловых, и в административных кругах имелись сторонники более прагматичного подхода, указывавшие на то, что Соединенные Штаты не могут нарастить импорт из СССР до таких объемов, которые были бы сопоставимы с необходимым экспортом и служили бы обеспечением крупного кредита. После официального запроса о предоставлении кредита, сделанного наркомом иностранных дел СССР В.М. Молотовым 3 января 1945 г., этот вопрос приобрел значительную политическую составляющую, и заем стал использоваться руководством США как инструмент политического давления на Кремль.

В статье делается попытка интерпретировать важный тип массовых источников — письма «во власть» — с позиций новой институциональной истории, исходящей из предположения, что перспективы развития зависят от качества институциональной системы. Некоторые концепты неоинституционализма — такие как асимметрия информации, склонность субъектов к оппортунистическому поведению, проблема принципала-агента, — применяются автором для анализа общественных настроений по отношению к советской бюрократии 1920-х — начала 1930-х гг. Асимметрия информации имела дуальный характер, каждый участник взаимодействия в системе «власть – народ» пытался ее использовать для продвижения своих интересов и реализации своих целей. В статье анализируются отраженные в письмах «во власть» паттерны поведения советского чиновничества и рядовых граждан, порожденные стремлением извлечь пользу из асимметрии информации. Оппортунизм субъектов социальных взаимодействий рассматривается в статье с разных сторон, в том числе в виде негативного отношения граждан к оппортунизму местных и низовых номенклатурных деятелей, саботирующих «правильную» в целом партийную политику. Проблема принципала-агента рассматривается в контексте эволюции советской политической системы. Государство, в силу специфики его политической организации, стремилось к всеохватывающей власти, к демонтажу социальных компромиссов. Особенно ярко это проявилось в процессе слома нэпа, который сам по себе являлся моделью, в основе функционирования которой лежали многочисленные компромиссы: между городом и деревней, коммунистической партией и «специалистами», зажиточным крестьянством, нэпманами и другими группами населения. Ответом общества на слом системы компромиссов стало широкое распространение оппортунистического поведения — явное и скрытое отправление религиозных обрядов, сокрытие имущества и доходов от налогообложения, нарушение предписанных норм поведения, низкая трудовая дисциплина, прямое сопротивление насильственным действиям власти и т.д. Оппортунизм (как злонамеренный, так и незлонамеренный) в советской системе отношений господства и подчинения обнаруживался повсеместно, а граждане фиксировали в письмах его проявления.

В годы Первой мировой войны Российское общество Красного Креста (далее также РОКК, Красный Крест) взяло на себя организацию эвакуации и лечения душевнобольных воинов. Статья посвящена опыту общества по организации данного вида специализированной помощи на Кавказском фронте — в регионе, где из-за слабого развития медицины такая помощь была особенно актуальна. В начале XX в. военная психиатрия только начинала свое развитие, выделившись из собственно психиатрии. Военное министерство не успело заранее подготовить лечебные учреждения для душевнобольных. В ходе настоящего исследования на основе ранее не изученных источников из российских и зарубежных архивов было установлено, как была организована психиатрическая помощь армии на Кавказском фронте, с какими сложностями сталкивалось Российское общество Красного Креста, насколько эффективна была работа организации. Осложняли эту работу дальние расстояния на театре боевых действий, отсутствие подходящих помещений для размещения больных, нехватка квалифицированных специалистов. Постепенно РОКК создало на Кавказском фронте разветвленную систему оказания помощи душевнобольным, в которую вошли приближенные к войскам летучие психиатрические отряды, забиравшие больных из армии, эвакуационные этапы, распределительные пункты и тыловые лазареты. В ходе своей деятельности Красный Крест тесно взаимодействовал с местной военной администрацией и общественными организациями. Военное окружное управление запретило эвакуацию душевнобольных с Кавказа. Так как имевшихся лечебных учреждений не хватало для размещения «больных-хроников», организация была вынуждена выписывать и тех, кому требовалось дальнейшее лечение. В целом Российское общество Красного Креста сыграло значительную роль в призрении душевнобольных воинов на Кавказском фронте, преуспев в новом направлении медицины. Опыт организации был оценен местными властями, которые взяли в свои руки управление регионом в 1917 г. и планировали использовать персонал, помещения и инвентарь психиатрических лечебных учреждений РОКК после демобилизации.

На основании исследования раннего дневника П.А. Валуева (1847–1860 гг.) автором предпринята попытка проследить развитие взглядов будущего министра внутренних дел на систему государственного управления Российской империи, формирование его программы, представленной в 1861 г. Александру II. Особый интерес представляют отношения Валуева с Д.Н. Толстым, его сослуживцем в Прибалтийском крае во второй половине 1840-х гг. и впоследствии ближайшим сотрудником в Министерстве внутренних дел. Переписка с Д.Н. Толстым и записки последнего дополняют дневник Валуева, вместе с ним дают возможность реконструировать процесс становления выдающегося государственного деятеля 1860-х гг. Находясь поначалу под влиянием старшего товарища, Валуев постепенно освобождается от этого влияния, стремится не принимать на веру поверхностные суждения, быть рассудительнее, дистанцироваться от радикальных воззрений. Уже в ранних записях раскрывается европеизм будущего министра, рассматривающего проблему управления Прибалтийскими губерниями с точки зрения просвещенного западника. Способный иновник подвергает анализу первые шаги Александра II, вместе с общественным мнением стараясь определить направление нового царствования, постепенно формулирует программу неотложных мер, представляя себя на месте премьер-министра. Свои программные идеи Валуев позже попытается реализовать на посту министра внутренних дел, предлагая такие преобразования, как цензурная и полицейская реформы, улучшение быта православного духовенства, создание кабинета министров европейского типа и др. Он честолюбив, жаждет проявить свои способности в верхних эшелонах власти, не довольствуясь уделом «чернорабочего» при вышестоящих сановниках. Лучшие качества П.А. Валуева в юности увидел А.С. Пушкин, сделав его прототипом Петра Гринева, героя «Капитанской дочки». Особенности его характера в зрелые годы отметил Л.Н. Толстой, придав Алексею Алексеевичу Каренину черты этого государственного деятеля. Перед читателем дневника П.А. Валуева раскрывается внутренний мир министра, стоявшего вне бюрократических и политических группировок, своими взглядами опередившего время.

Обращение к публицистике газеты «Киевлянин», ведущего периодического издания Юго-Западного края, позволяет более детально рассмотреть основные аспекты реализации крестьянской реформы в 60–70-х гг. XIX в., в том числе ее малороссийскую специфику. Опираясь на архивные документы и материалы периодической печати, автор показывает остроту и сложность противостояния между сторонниками и противниками сохранения крепостного права даже после официального утверждения «Положений» 19 февраля 1861 г. В защиту дворянских интересов в западных губерниях выступили не только сторонники русской «аристократической партии», но и местные польские помещики. Поэтому появление в подобных условиях летом 1864 г. газеты «Киевлянин», чья редакция принялась отстаивать основные принципы реформы, стало знаковым событием. Приняв активное участие в общественной дискуссии, редакция газеты неустанно подчеркивала не только важность освобождения крестьян, но и необходимость борьбы с польским землевладением как с одним из главных препятствий для водворения «русского элемента» в крае. Особенно активной деятельность редакции газеты была в период генерал-губернаторства А.П. Безака (1865–1868 гг.). Анализ статей «Киевлянина» показал, что члены редакции и корреспонденты газеты не только постоянно освещали ход крестьянской реформы, но и принимали непосредственное участие в ее проведении путем участия в Товариществе приобретателей имений. Однако смена правительственного курса в начале 70-х гг. XIX в. — переход к политике «примирения» в Западном крае и назначение нового киевского генерал-губернатора А.М. Дондукова-Корсакова — приводит к свертыванию крестьянской реформы. Предпринимаемые же попытки решить «крестьянский вопрос» путем организации долгосрочного кредита не позволили избавить крестьян от малоземелья. На страницах «Киевлянина» неоднократно сообщалось об обострении отношений между землевладельцами Юго-Западного края. Не имея возможности повлиять на ход крестьянской реформы редакция газеты призывала вернуться к прежнему курсу, проводившемуся генерал-губернатором А.П. Безаком.

Работа посвящена житийным сюжетам, повествующим о «духовной брани» основателей монастырей XIV–XV вв., которая происходила в период между вселением отшельника в избранное пустынное место и созданием монастыря. Именно в это время происходил процесс сакрализации пространства будущей обители — преобразования нечистого, «чужого» места в святое. Большое количество житий преподобных, описывающих практики сакрализации пространства, включают эпизоды борьбы с демонами. Анализ данных агиографических сюжетов позволяет утверждать, что в представлении многих агиографов мотив противостояния бесам является неотъемлемой частью четко оформленной и одновременно оригинальной системы описания духовного освоения места, на котором возникнет монастырь. По замечанию агиографов, преподобные удалялись в глухие, безлюдные места, подвластные демонам. Начало сакрализации этих мест (водружение креста, часовни, подвиги молитвы и воздержания) воспринимается в житиях как сильнейший удар по бесам. В свою очередь демоны пытались устрашить отшельников и прогнать их с избранного места самыми изощренными способами. Усиливая реалистичность бесовских наваждений, агиографы описывали их появления в человеческом или зверином облике. В отдельных памятниках сообщается, как дьявол направлял разбойников, язычников или окрестных жителей с целью навредить или даже убить преподобных. Эти сюжеты представляют собой разновидность мотива «духовной брани», в котором страх перед духовной опасностью дополняется угрозами физической расправы. В каждом случае отшельник должен был устоять перед нападками и не покидать выбранного места дополной победы над демонами. Соответствующие житийные эпизоды сопровождаются описанием способов борьбы отшельников с наваждениями. По представлению агиографов, иноки использовали в качестве «оружия» молитвы, сотканные из стихов псалмов и новозаветных цитат, Иисусову молитву и крестное знамение. Согласно житиям, появление обители на месте подвигов преподобного становилось возможным только после его победы над бесами, которая нередко знаменовала переход к завершающей стадии процесса сакрализации пространства.

Анализ политики приобретений Павла Михайловича Третьякова (1832 –1898), одного из ведущих московских коллекционеров XIX столетия, серьезным образом повлиявшего на историю коллекционирования в России, разрушает стереотипный образ этого человека, сложившийся в искусствоведческой литературе и мемуаристике. Третьяков традиционно воспринимается скорее как человек законопослушный и консервативный в своих взглядах, нежели свободный и независимый. Кроме того, в советском искусствознании бытовало мнение, что у московского купца-коллекционера были выдающиеся советчики — художники демократической направленности, без которых он не приобретал ни одного произведения. Истории поступления в его собрание нескольких произведений — главных шедевров Третьяковской галереи — показательны сразу в нескольких отношениях. Они раскрывают непростую художественную атмосферу, в которой оказывался коллекционер, обнаруживают его многотрудные раздумья и, в конечном итоге, — независимое решение, в некоторых случаях требуют новых интерпретаций этих произведений. Третьяков всякий раз стоял перед сложным выбором, осознавая неоднозначность идей ряда полотен, приобретение которых могло, в том числе, навлечь неприятности на него, а впоследствии — и на галерею. Выбор картин современных мастеров, сделанный Павлом Михайловичем, заставляет выделить несколько аспектов, формирующих образ коллекционера: в какой момент были куплены рассматриваемые произведения — до их экспонирования, в течение выставки или после ее окончания; когда были высказаны мнения критиков, знатоков, корреспондентов — к моменту покупки или после; был ли сделан выбор коллекционером единолично, без учета мнения большинства; как его приобретения воспринимали близкие ему люди, единомышленники; как Третьяков относился к обвинениям в недостаточно верном отборе при создании картинной галереи русской живописи, и ряд других. На примере нескольких покупок произведений русского искусства выявлен путь коллекционера, принимавшего решения самостоятельно, чаще игнорируя советы корреспондентов и единомышленников, а также мнения современной критики, но подчас и прислушиваясь к ним.

Ножи — одна из самых распространенных и массовых категорий находок на средневековых археологических памятниках. Поэтому они могут служить источником не только для исследования техник древних производств, но и для решения различных общеисторических вопросов. Данная статья посвящена работам отечественных и зарубежных археологов, занимавшихся изучением ножей как с типологической, так и с технологической точки зрения. И хотя основной упор был сделан на историю изучения коллекции, происходящей с территории Гнёздовского археологического комплекса, имеющей в своем составе около 1000 ножей и их фрагментов, тем не менее раскрыть проблему полностью, без привлечения сторонних исследований, невозможно. Круг публикаций, так или иначе затрагивающих проблемы изучения средневековых ножей и определение технологии их производства на основе анализа структуры металла, представляется практически неохватным. Данная статья включает обзор наиболее ранних публикаций, содержащих сведения о ножах из раскопок Гнёздова и их оценку в последующей историографии, а также основные классификационные схемы, предложенные для ножей в отечественной историографии Б.А. Колчиным, А.Е. Леонтьевым и Р.С. Минасяном. Учитываются также работы, освещающие результаты применения этих схем к коллекции Гнёздова, и итоги исследований с применением металлографического анализа. Дополнительно были рассмотрены некоторые ключевые исследования, касающиеся регионов, с которыми в Гнёздовской коллекции обнаружены многочисленные аналогии. Это работы, в которых исследуются ножи и кузнечное ремесло Северной Европы, Англии и салтово-маяцкой культуры. Автором статьи впервые собраны вместе и рассмотрены все работы, касающиеся богатейшей коллекции ножей Гнёздова, прослежена эволюция использования этих данных как исторического источника. Результатом, в частности, стал список литературы, который может оказаться полезным не только для интересующихся конкретным археологическим памятником, но и для желающих ознакомиться с ножами как категорией находок в более широком контексте.

Научная школа В.И. Бовыкина своим становлением и развитием связана с историческим факультетом МГУ имени М.В. Ломоносова. Школа, которая существует уже несколько десятилетий и объединяет несколько поколений историков, продолжает развиваться и в XXI в. В статье предпринимается попытка обрисовать становление В.И. Бовыкина как исследователя, поиск им главных направлений своих научных интересов, постоянное расширение и обогащение исследовательского диапазона. Автор обращается к сохранившимся архивам ученого, воспоминаниям его учеников и коллег. Труды учеников В.И. Бовыкина разнообразны по проблематике. Не все его последователи работают в парадигме экономической истории, но ядро школы образуют исследования, посвященные именно данной тематике. В.И. Бовыкин формировался как специалист по истории России рубежа XIX–XX вв., и первоначально его школа была локализована в пределах истории России этого периода. Но постепенно проблематика последователей, развивавших традиции экономической истории, вышла за эти хронологические рубежи и сегодня включает уже исследования по экономической истории ХХ в. В новых экономических реалиях 1990-х гг. сам историк на многие вопросы экономической истории рубежа XIX–XX вв. стал смотреть под новым, «современным» углом зрения. Главные признаки научной школы В.И. Бовыкина определяются творческим интересом к историографии, источниковедению. Но эти составляющие исторической науки становятся средством для глубокого проникновения в экономическую историю России нового и новейшего времени. Важной чертой школы В.И. Бовыкина стала гуманитарная составляющая исследования экономической истории. Значителен вклад последователей и учеников В.И. Бовыкина в изучение личного фактора в экономической истории. Школа знаменита работами учеников, владеющих биографическим и генеалогическим методами. Благодаря усилиями последователей В.И. Бовыкина создан коллективный портрет отечественного предпринимательства. Несколько поколений последователей ученого развивают устойчивый интерес к экономической истории, ее гуманитарным проявлениям. Регулярно проводятся конференции, посвященные памяти В.И. Бовыкина.

Деятельность советской военной миссии в Соединенных Штатах Америки в начальный период Великой Отечественной войны впервые становится предметом исследования как в отечественной, так и в зарубежной историографии. Изучив материалы российских и американских архивов, а также публикации американских средств массовой информации, автор делает выводы о первых результатах переговоров, которые вели высокопоставленные советские военные с политическим руководством США. Хотя масштаб американской помощи Советскому Союзу в избранный хронологический период — с июля 1941 г. по февраль 1942 г. — был ограничен, да и американские поставки в СССР в самом начале Великой Отечественной войны осуществлялись в основном не в рамках программы ленд-лиза, а путем предоставления кредитов Советскому Союзу на прямые закупки вооружения, тем не менее, именно тогда были заложены основы союзнических отношений между СССР и США и определены основные параметры американской экономической помощи, выработаны логистика доставки грузов в Советский Союз, финансовая составляющая программы и произведена оценка возможностей американской оборонной промышленности. Важнейшей задачей представителей советской военной миссии в США было убедить американское руководство в том, что военное положение СССР не является катастрофическим, а Красная Армия сохраняет боеспособность. Материалы американской периодической печати дают важную информацию о развернувшейся летом 1941 г. борьбе как в средствах массовой информации, так и в политических и военных кругах США по вопросу о необходимости оказания помощи СССР и о формировании нового образа советского государства — союзника по совместной борьбе, а не идеологического оппонента. Особое внимание в статье уделено визиту главы советской военной миссии в США А.К. Репина в феврале 1942 г., характеру переговоров с президентом США и последовавшим решениям, которые способствовали реализации программы ленд-лиза в отношении Советского Союза.

Начало массовой иммиграции в США из Российской империи приходится на последние десятилетия ХIХ в. Статистика обоих государств отражает стремительный прирост потока отъезжающих/прибывающих за океан накануне Первой мировой войны. Изменение состава переселенцев в сторону преобладания выходцев из Восточной Европы, в основном евреев, еще современниками было охарактеризовано как «новая» иммиграция в Америке, своеобразие которой обуславливалось «культурной» замкнутостью, традиционализмом, религиозной ортодоксальностью. Проблемы, вызванные «новой» иммиграцией, являлись злободневными и острыми как в русском, так и в американском обществе. В России массовая экономическая (трудовая) эмиграция в Америку была спровоцирована во многом национальными и религиозными конфликтами. Эта тема поднималась на страницах отечественной прессы и в отдельных изданиях, инициаторами дискуссии выступали ведомственные чиновники, которые оперировали статистикой, и выступали с рекомендациями по урегулированию ситуации. В Соединенных Штатах возросший приток иммигрантов вызвал изменения в законодательстве и иммиграционной политике, в сторону введения ограничительных мер, а также привел к усилению влияния движения нейтивизма, создании специальной комиссии У.П. Дилинхэма для изучения всех аспектов, связанных с иммиграцией. В данной статье анализируется иммиграционная политика США, в частности рестрикционистское законодательство. Интеллектуальная элита США включалась в обсуждение проблемы «новой» иммиграции и транслировала свое видение проблемы через прессу. В существующей отечественной и американской историографии не уделялось должного внимания прессе Новой Англии. Между тем новоанглийская пресса проявлялся устойчивый интерес к проблеме «новой» миграции из России, а именно к ее значительной еврейской составляющей. Публицисты отмечали тенденции на трудовом рынке, сложности, вызванные адаптацией переселенцев, и восприятие их жителями Новой Англии. Волна «новой» иммиграции из Российской империи, обладавшая ярко выраженными специфическими чертами, оказала влияние на социально-экономические и общественно-политические процессы в Соединенных штатах в конце ХIХ — начале ХХ в.

Деятельность первого дворцового коменданта (начальника царской охраны) П.П. Гессе и его роль в окружении Николая II продолжает оставаться историографической лакуной. Изучение данной проблемы позволит приблизиться к решению вопроса о самостоятельности государственного курса последнего самодержца в начальный период царствования. В 1884 г. П.П. Гессе был назначен командиром Сводно-гвардейского батальона, осуществлявшего охрану царской резиденции. Безупречная репутация, храбрость, а также знакомство с наследником престола Николаем Александровичем стали причинами назначения генерала в 1896 г. на пост дворцового коменданта, хотя современники были склонны видеть в этом повышении влияние вдовствующей императрицы Марии Федоровны, а также выгодный для генерала брак. П.П. Гессе принимал участие в процессах назначения министров внутренних дел И.Л. Горемыкина, Д.С. Сипягина, В.К. Плеве и П.Д. Святополк-Мирского, однако попытки генерала провести на ответственный пост собственных кандидатов потерпели поражение. Также П.П. Гессе был причастен к решению вопросов внешнеполитического характера. На западном направлении (Франция) информатором генерала выступал заведующий заграничной агентурой департамента полиции П.И. Рачковский. Формально Гессе был членом дальневосточного кружка А.М. Безобразова, однако принимаемые им меры были направлены против агрессивной политики России на Дальнем Востоке. Накануне первой русской революции, в декабре 1904 г. дворцовый комендант выступал за проведение либеральных политических реформ, в частности, за введение общественных представителей в Государственный совет, что, однако, было отклонено царем. После событий 9 января 1905 г. и убийства великого князя Сергея Александровича в феврале 1905 г. генерал изменил свое отношение к необходимости преобразований и стал выступать с умеренно-либеральных позиций. Изучение биографии царедворца позволяет сделать вывод о том, что на рубеже XIX–XX вв. попытки окружения влиять на принятие царем тех или иных решений чаще всего терпели фиаско.

В статье рассмотрен процесс обсуждения и принятия в Западном комитете (1862–1864 гг.) временных правил для народных школ в губерниях Виленской, Гродненской, Ковенской, Минской, Витебской и Могилевской 23 марта 1863 г., а также роль в их корректировке обер-прокурора Святейшего Синода А.П. Ахматова. Правила допускали возможность использования «местных наречий» при обучении Закону Божьему католиков-белорусов и литовцев. В этой установке нашли отражение предложения попечителя Виленского учебного округа князя А.П. ШиринскогоШихматова и виленского генерал-губернатора В.И. Назимова, которые и после начала польского восстания 1863–1864 гг. не отказались от идеи сочетания в начальном обучении «местного наречия» с русским языком. Сменивший В.И. Назимова на посту главного начальника Северо-Западного края М.Н. Муравьёв стремился избегать радикальных подходов в конфессиональной сфере. Поэтому он предпочитал, в частности, не форсировать процесс «изъятия» польского языка из преподавания католического Закона Божия и введения вместо него русского (или белорусского) языка. Однако решающим фактором, определившим в 1863–1865 гг. практику применения временных правил 23 марта 1863 г., стало внесенное в журнал Западного комитета, но не опубликованное в «Полном собрании законов Российской империи» дополнение к ним. Это дополнение, вставленное по инициативе А.П. Ахматова, предполагало, что публикация любой литературы для народа на «местном наречии», касавшейся религиозного образования католиков, должна быть отложена до обсуждения и окончательного решения Святейшим Синодом. Вплоть до 1865 г. и назначения виленским генералгубернатором К.П. фон Кауфмана неопубликованное дополнение к временным правилам учитывалось Министерством народного просвещения в качестве основного аргумента для отказа от введения в Северо-Западном крае русского языка в религиозное образование католиков-белорусов. В 1864 г. именно на этом основании было отклонено подобное предложение попечителя Санкт-Петербургского учебного округа И.Д. Делянова в отношении Витебской и Могилевской губерний.

Предметом исследования настоящей статьи являются проекты административной реформы, подававшиеся на имя императора и его приближенных в 1856–1860 гг. Авторы этих записок (которые в основном отложилось в фондах Государственного архива РФ) видели своей главной задачей убедить власти в необходимости полноценной реформы системы управления. Однако в отличие от последователей модных в тогдашнем обществе идей децентрализации и самоуправления (проводившихся, в частности, в нашумевшей книге француза А. де Токвиля «Старый порядок и Французская революция»), авторы рассматриваемых проектов настаивали: необходимо в полной мере восстановить централизацию. Эти идеи, которые условно можно назвать «традиционалистскими», подразумевали, прежде всего, возвращение императору действенного контроля над всеми отраслями управления. Для этого следовало, в первую очередь, освободить государя от уймы рутинных дел; положить конец бесконтрольному положению министров, создав коллективный орган, подотчетный государю; создать своеобразную «властную вертикаль» на местах, восстановив и распространив на всю страну институт генерал-губернаторства; наконец, поднять престиж агентов царской власти на местах (губернаторов), расширив сферу их компетенции и упростив их сношения с монархом. Император благосклонно отнесся и к идее создания Совета министров, и к учреждению генерал-губернаторств, и к расширению полномочий местных властей. Совет министров был в самом деле создан, но так и не стал точным аналогом европейских правительств, а остался специфическим органом, дублировавшим Комитет министров. Что же касается идеи восстановления генерал-губернаторств на всей территории России, то она осталась лишь на бумаге. Правда, бурные общественные дискуссии о необходимости децентрализации также никак не повлияли на разработку правительством проектов реформ: наработки так называемой милютинской Комиссии, готовившей губернскую реформу на основе идеи децентрализации местной власти в конечном итоге легли под сукно. В этом смысле предреформенную эпоху можно назвать временем «административного бездействия».

В статье предпринята попытка проанализировать взаимоотношения государственного и общественного деятеля, археографа и литератора Александра Ивановича Тургенева с семейством Елагиных–Киреевских. Личность и жизненный путь А.И. Тургенева до сих пор остаются малоизученными. В работах филологов он обычно предстает «на вторых ролях», «в тени» других выдающихся личностей пушкинской эпохи, определявших ее культурную атмосферу. Историки же (за исключением И.В. Канторович) к данной фигуре специально не обращались. Представляется, что исследование некоторых (в силу ограниченного объема статьи) сюжетов из истории взаимоотношений А.И. Тургенева с семьей Елагиных–Киреевских позволит лучше осветить один из аспектов роли А.И. Тургенева в культурной и общественной жизни Москвы 1830–1840-х гг. Кроме того, статья вносит уточнения в принятые датировки ряда событий биографии Тургенева (таких, например, как время и место его очного знакомства с И.В. Киреевским). На основе опубликованных и архивных источников (в том числе впервые вводимых в научный оборот) показано, что А.И. Тургенев являлся частым посетителем салона А.П. Елагиной и собраний у Киреевских. Он не только принимал участие в горячих спорах о современной литературе и философии, которые там происходили, но также выступал как просветитель: Тургенев знакомил завсегдатаев московских «открытых домов» с интеллектуальными новинками Западной Европы, делился семейными воспоминаниями и рассказывал «исторические анекдоты». Через посредничество В.А. Жуковского А.И. Тургенев был привлечен к созданию журнала И.В. Киреевского «Европеец», принял в нем активное участие и в дальнейшем старался поддерживать это издание. Кроме того, характерные и для западника А.И. Тургенева, и для славянофила И.В. Киреевского терпимость к идейным противникам и широта взглядов позволили в начале 1845 г. напечатать в журнале «Москвитянин» последнюю тургеневскую «Хронику русского в Париже».

Автор обращается к проблеме реконструкции английской уголовно-исполнительной практики XVIII в. с применением междисциплинарного подхода и принципов нарративной юриспруденции. В свое время историки права описали систему уголовного законодательства Англии XVIII столетия в рамках политико-юридического подхода, более чем на сто лет задавшего оценочную парадигму для последующих поколений исследователей. Исключение из предметного поля исследования исторического контекста вело к упрощению правового дискурса рассматриваемой эпохи. Нарративная юриспруденция, относительно новое направление в философии права, представляет собой особый способ осмысления права, исходящий из того, что оно конструируется из историй, представленных в публичном виде. Ее методология позволяет рассмотреть проблему с точки зрения различных участников дискурса о противодействии криминальной активности, связать в единое целое правовые коммуникативные практики эпохи. В качестве аутентичного источника выбран популярный в профессиональных кругах справочник мирового судьи из Кембриджа Майкла Далтона «Государственное правосудие с описанием практики, обязанностей и полномочий мировых судей во время сессий и вне оных». Оригинальным новаторством судьи Далтона стал алфавитный порядок судебных прецедентов по вопросам, относящимся к юрисдикции мировых судей, — дороги, штрафы, налоги, оружие, мятежи и разбой и пр. Подобный принцип организации отличается от более поздних канонических описаний английской правовой системы, составленных У. Блэкстоном и Дж.Ф. Стивеном. Репрезентация историко-культурного контекста, в котором «вызревал» «кровавый кодекс» и усложнялся правовой тезаурус, базируется на уникальном алфавитном справочнике криминальных биографий арестантов знаменитой лондонской тюрьмы — «Ньюгейтском календаре». С опорой на компаративно-аналитический метод автор данной статьи сопоставляет категорию из разряда фелоний «взлом» с точки зрения ее трактовки в соответствующих главах «Государственного правосудия» и криминальной биографии, где подробно описываются обстоятельства совершения соответствующего преступления, а также ход судебного процесса над конкретной персоналией.

Статья написана в ответ на недавно опубликованные в «Вестнике Московского университета. Серия 8. История» «размышления» А.Л. Расторгуева, специалиста по средневековому искусству, по поводу книги Ролана Рехта «Верить и видеть. Искусство соборов XII–XV веков» и ее перевода. Эти размышления представляют собой самый подробный и неравнодушный с 1999 г. (года выхода книги) по сей день отклик на работу французского историка искусства. Автор подверг жесткой критике и ее саму, и русский перевод. При этом он затронул целый ряд вопросов истории средневекового искусства и искусствознания в целом. Поскольку рецензия А.Л. Расторгуева, пусть и запоздалая, поставила под вопрос научный характер рассматриваемой книги, а заодно научную компетенцию автора и переводчика, последний посчитал необходимым ответить на большую часть сделанных в рецензии замечаний. Многие из них вполне обоснованы, перевод действительно грешит неточностями и пропусками отдельных слов, рецензент внимательно сверил перевод с оригиналом. Однако немалая часть замечаний представляет собой предмет дискуссий в науке или основывается на личных предпочтениях и вкусах автора рецензии. Таковые не могут считаться истиной в последней инстанции, а значит, не могут служить и аргументом для тотального осуждения книги и ее перевода. В своей полемике рецензент, естественно, и сам допускает досадные неточности, не предлагает никакой позитивной программы, а некоторые его претензии к оригиналу и к переводу вовсе противоречат фактам. Целый ряд высказанных А.Л. Расторгуевым сомнений касается болевых точек науки об искусстве в целом, а это свидетельствует о том, что рецензируемая им книга Р. Рехта — событие. Полемика вокруг нее говорит сама за себя. Поэтому в настоящей работе предлагается как апология французской книги, так и попытка реабилитировать ее русский перевод.

Микеле Анджело ди Пьетро Мембрини (1460–1525) — художник позднего Кватроченто, в 1480-е гг. сотрудничавший с Бернардино Пинтуриккьо в Риме, а на рубеже XV–XVI вв. работавший в Лукке и ставший одной из наиболее ярких фигур местной живописной школы. В этот период живопись Лукки находилась под мощным влиянием флорентийского искусства 1470–1480-х гг.: композиционных схем Верроккьо и Лоренцо ди Креди, уравновешенного и нарядного стиля Гирландайо, лиричной манеры молодого Филиппино Липпи. Она представляется удивительной смесью манер различных флорентийских художников, оставивших городу свои работы. В стилевом отношении не является исключением и Микеле Анджело ди Пьетро, однако его отличает специфический интерес к декоративному языку в античном вкусе, который был освоен им в Риме, во время работы в мастерской Бернардино Пинтуриккьо. Микеле Анджело ди Пьетро активно использует в своей зрелой религиозной живописи античные мотивы, которые сводятся к довольно «стандартному» набору элементов, характерному для мастеров-эклектиков, и имеют преимущественно декоративную, а не смысловую функцию: это орнаментированные на классический манер архитектурные элементы, пюпитры, канделябры, изображения фантастических существ. Однако иконография и фантасмагорическая трактовка этих мотивов, разнообразие их источников указывают на самостоятельность художника в его отношении к классическому наследию, которое он мог изучать в подлинниках в римские годы. При большом сходстве в трактовке формы оно отнюдь не определяется воздействием работавших в Лукке художников, признанных мастеров декорации all’antica, — Амико Аспертини и Филип- пино Липпи, с которым Микеле Анджело ди Пьетро гораздо больше роднит интерес к нидерландской художественной традиции. Не исчерпывается оно и взаимодействием с лидером художественной школы Лукки Маттео Чивитали, который был приверженцем строгого классического языка, но выдает привязанность к некоторым решениям, воспринятым еще в римские годы из монументальной живописи Пинтуриккьо.

Жюль Мишле, тексты которого отличаются ярко выраженным авторским началом, определил многие ключевые вехи в научной биографии Ролана Барта, заявившего о «смерти автора» как научной концепции. Обращение к текстам французского семиолога дает основание видеть и в них следы авторского присутствия, выраженные, однако, совсем не так, как у французского историка. Указанные проявления сходства и различия между обоими мыслителями становятся более явственными, если представить, что Барт в своем восприятии стилистики исторических работ Мишле прошел круг. В начале творческого пути он восторженно воспринимал четко выраженную и даже нарочито демонстрируемую авторскую позицию Мишле. В представлении Барта историк представал во многом не как академический ученый, а как создатель страстного и психологически насыщенного нарратива. Подобная манера воспринималась Бартом как оптимально подходящая для описания прошлого. Высокий градус эмоциональности и крайний субъективизм оценок создавали возможность складывания богатого набора интерпретаций, что для будущего выдающегося семиолога представлялось наиболее принципиальным действием при об- ращении к историческому материалу. Следующей вехой бартовского восприятия Мишле стало время после появления концепции «смерти автора». Теперь взгляд и манера историка видились ему архаичными, изжившими себя и не соответствующими требованиям, предъявляемым к современному гуманитарному дискурсу. Однако столь неожиданная резкая оценка своего прежнего кумира является для Барта не столь прямолинейной и однозначной, как может показаться на первый взгляд. Констатируя несовременность Мишле, Барт одновременно переоткрывает его для эпохи нового гуманитарного знания, заявленной на Западе в рамках структуралистского подхода. Доминирующее личностное авторское начало у Мишле рассматривается Бартом одновременно и как одно из возможных означающих, интерпретирующих историю как означаемое. Богатство исторических фактов становится при такой проблемной фокусировке фактически бескрайним пространством для неограниченного семиозиса, что соответствовало разрабатываемой Бартом семиологии.

В статье рассматривается влияние «холодной войны» на общую динамику международных отношений во второй половине ХХ — начале XXI века. В центре внимания авторов вопрос о причинах устойчивости этой формы конфликтного взаимодействия США и нашей страны. Подчеркивается, что, несмотря на обширную зарубежную и отечественную историографию, посвященную «холодной войне», целый ряд вопросов, затрагивающих ее фундаментальные характеристики, остается недостаточно проясненным. Среди них, в частности, вопрос о критериях отнесения того или иного конфликта или события к проявлениям «холодной войны». Авторы обозначают эти вопросы и указывают пути поиска ответов на них, разбирают наиболее распространенные историографические концепции «холодной войны», анализируют в контексте этого явления такие основополагающие понятия международных отношений, как «суверенитет» и «безопасность». В статье предлагается объяснение причин продолжения «холодной войны» после распада СССР и прекращения блокового противостояния. Специальное внимание уделяется трансформациям «холодной войны», разным ее фазам, объясняются причины, приводившие к подобным изменениям. Авторы отвечают и на вопрос о том, какие факторы оказывали влияние на интенсивность «холодной войны», стимулировали ее накал и в то же время не допускали ее перерастания в полномасштабную «горячую войну» с использованием всего арсенала накопленных средств уничтожения. Предлагается авторская точка зрения на вопрос о том, следует ли рассматривать «холодную войну» как опасную аномалию, угрожающую нормальному развитию мирового сообщества, или же, наоборот, подобное глобальное противостояние позволяет трансформировать конфликтную напряженность между двумя крупнейшими в военном отношении державами в относительно приемлемую ситуацию стратегической стабильности. В работе указываются проблемы истории «холодной войны», требующие дальнейшего изучения или же уточнения объясняющих их концепций. Особое внимание уделено распространенному в настоящее время подходу, в соответствии с которым наиболее значимые противостояния конца XX — начала XXI века анализируются в категориях «холодной войны».

Вторая мировая война стала многомерным, сложным конфликтом, в котором происходили и переплетались, взаимодействуя и оказывая влияние друг на друга, сразу несколько масштабных и малых вооруженных конфликтов. Часть из них уже имела место, начавшись до 1939 г., часть была межгосударственными конфликтами, не перешедшими ранее в фазу вооруженного противоборства, часть возникла и стала осевой для системы международных отношений уже после сентября 1939 г. В связи с таким переплетением конфликтов возникает необходимость уточнить вопрос о причинах Второй мировой войны. В целях выдвижения научной гипотезы о причинно-следственной связи между структурными особенностями системы и условиями начала войны стоит вести речь прежде всего о наличии функционального ядра в системе (обеспечивающего ее стабильность) и о его состоянии накануне войны. Другой комплекс проблем связан с существованием полюсов (центров сосредоточения мощи и принятия военно-политических решений) в системе, равно как и с процессом поляризации (наращивания противостояния интересов) этих центров. В основе предлагаемой концепции происхождения Второй мировой войны и условий ее начала лежит тезис о том, что сложившееся в период между двумя мировыми войнами системное состояние не было многополярным. Поляризация (как процесс резкого расхождения интересов внутри группы великих держав) привела к складыванию биполярности как нового макроструктурного принципа организации системы. На определенном этапе это положение дел дополнила смена лидера по мощи на глобальном уровне. Состояние системы международных отношений в 1939 г. приобрело принципиально новое макроструктурное качество — незавершенную (или кластерную) биполярность. Эта особенность возникла в силу незаконченности процесса формирования противоборствующих военно-политических союзов. Таким образом, центральный комплекс теоретических проблем, поставленных в статье, будет связан с оценкой той роли, какую накопление мощи и борьба за лидерство в этой области сыграли в формировании условий для возникновения Второй мировой войны.

Впервые в отечественной историографии на основе документов из фонда лорда Бивербрука под названием «Московский нарратив» из парламентского архива Великобритании показана деятельность главы британской миссии на Московской конференции по снабжению (сентябрь 1941 г.) лорда Бивербрука. Лорд Бивербрук был личным другом премьер- министра Уинстона Черчилля, он получил от британского правительства обширные полномочия по выдвижению предложений, обсуждению и подписанию Протокола по линии британской помощи СССР. Тема эта в отечественной и даже зарубежной историографии является относительно мало изученной, хотя значение Московской конференции по снабжению для формирования антигитлеровской коалиции исключительно велико. В ходе конференции союзники максимально шли навстречу заявкам СССР. Принципиально важным было заявление лорда Бивербрука о том, что Британия готова отказаться от доли американской помощи в количествах, требуемых России. Записи лорда Бивербрука показывают его впечатления от поведения И.В. Сталина, изменения атмосферы встреч союзников, что не зафиксировано в официальном протоколе советской стороны. По выражению Бивербрука, предъявляя Сталину список возможных поставок, англичане и американцы развивали тактику в форме «кумулятивного эффекта», т.е. часто шли на уступки, соглашаясь поставить те или иные товары, затем следовали списки товаров, которые не могли быть «уступлены» и далее длинный список материалов, которые они соглашались поставить. В результате свою задачу они выполнили, советская сторона осталась довольна, и создалось настроение, которое лорд Бивербрук назвал «солнце после дождя». В ходе встреч между союзниками был установлен доверительный личный контакт. Руководитель американской делегации У.А. Гарриман высоко оценил работу лорда Бивербрука. В результате переговоров был подписан Московский протокол, который дал старт программе ленд-лиза для СССР. В первый год войны Великобритания передала СССР почти всё, что ей поставляли по ленд-лизу американцы, и сделала максимум возможного для выполнения своих обязательств по поставкам в СССР.

Обостренное внимание российского общества к начавшейся в 1914 г. мировой войне побуждало преподавателей, ученых и общественных деятелей организовывать лекции для разъяснения причин и характера войны, ее хода и возможных последствий. Особенно активны были образовательные и общественные организации, органы самоуправления, прежде всего Московское общество народных университетов (МОНУ), уездная и городская управы. С началом войны процесс согласования лекций кардинально не изменился, так как Московская губерния не относилась к территориям «полной» военной цензуры. Тем не менее, губернатор и градоначальник были полномочны запретить любую лекцию, и обстоятельства военного времени стали для этого универсальным объяснением. Во второй половине 1914 г. без объяснения причин были запрещены все лекции о войне, подготовленные МОНУ. С 1915 г. подход властей стал более гибким: на фоне затягивания войны необходимо было активизировать провоенную пропаганду, и лекции могли быть в этом деле полезны. Кроме того, многие лекторы за первый год войны сумели «зарекомендовать» себя тем, что не выходили за рамки оговоренной программы и не касались вопросов внутренней политики. Наконец, лекции нередко разрешались, так как были частью благотворительных мероприятий. Однако на фоне послаблений сохранялась практика отказов, как и подозрительность властей к общественным организациям и общественным деятелям. Значимую роль играла военная цензура, с мнением которой московские власти считались при принятии решений о публичных лекциях на военные темы. Процесс согласования мог затянуться и закончиться противоречивым решением. Нередки были случаи, когда лекция разрешалась в одном населенном пункте, но потом запрещалась в другом. В целом количество лекций и народных чтений о войне не соответствовало запросам населения, а пустующее информационное пространство заполнялось слухами негативного характера, что стало одним из важнейших факторов приближения революции 1917 г

Спустя примерно два месяца после кончины Александра III сначала в Нью-Йорке, а затем в Лондоне вышла первая посмертная биография этого русского императора. Ее автором был британский журналист Чарльз Лоу. Он не знал русского языка и не был глубоко осведомленным в вопросах российской внутренней и внешней политики. Отсюда возникает вопрос об источниках, которыми пользовался Лоу при написании своей книги. Поиск ответа на этот вопрос затрудняется тем, что британский журналист писал не научное исследование, а историко-публицистический очерк о недавно скончавшемся монархе, поэтому он крайне неполно указывал свои источники. Следовательно, восполнение и систематизация информации об источниках биографа являются обоснованными и актуальными задачами, решение которых позволит ответить на вопрос, какие именно и чьи конкретно представления повлияли на формирование коммеморации эпохи и образа Александра III в европейском общественном мнении. Источники книги Лоу можно классифицировать по четырем группам: монографические исследования, статьи из периодических изданий, газетные материалы и цитаты, которые подразделяются на высказывания, приведенные без отсылок к источникам, и фрагменты официальных (в разной степени: либо относящихся к делопроизводству, либо рассчитанных на публичную трансляцию) документов. После такой первичной классификации для решения поставленных задач автор анализирует распределение источников из этих групп по конкретным проблемам, сформулированным Лоу для раскрытия основных вех биографии и характерных черт личности Александра III. Поскольку подобные проблемы разнятся по своему влиянию на складывающуюся в книге коммеморацию, появляется возможность проследить соотношение тенденциозности того или иного источника и степени его задействования биографом. В результате изучения этого соотношения можно сделать однозначный вывод, что на оценочную концепцию Лоу наибольшее влияние оказали наблюдения и суждения ирландского писателя и журналиста Эмиля Диллона, писавшего свои работы о России под псевдонимом Е.Б. Ланин.

В статье рассматриваются история создания и особенности индийской части уникальной коллекции вырезок из отечественных и заграничных периодических изданий, составленной М.Д. Хмыровым. Особое внимание уделено сипайскому восстанию 1857–1859 гг., широко освещенному в отечественной печати, но мало — в Хмыровском собрании. Диспропорция объясняется бóльшим вниманием библиографа к событиям отечественной, а не заграничной истории, пристрастным выбором прессы для пополнения коллекции (ее создатель предпочитал редкие издания, а не массовые «ведомости»), а также интересом М.Д. Хмырова к систематизации всего доступного массива вырезок, а не к подбору вырезок по отдельным вопросам. Так, в коллекции отсутствуют небольшие заметки по Индии, которые типичны для публикаций об этом регионе в прессе середины XIX в. Весь массив материалов, включая и вырезки по Востоку, должен был стать основой для «Энциклопедии русского отчизновения» — грандиозного, но неосуществившегося проекта по созданию сборника всевозможных материалов, касающихся истории России и ее периодической печати. С учетом масштабов замысла М.Д. Хмырова сбор небольших публикаций был технически невозможен, поэтому в его коллекции практически отсутствуют сведения о военной стороне сипайского восстания — они выходили в прессе 1857–1859 гг. очень часто, но в виде коротких заметок. Кроме того, изучены сообщения об Индии, находящиеся в разделе «Англия», и сообщения, не касающиеся индийской тематики, но помещенные составителем в индийский раздел. На основании этих материалов выдвигается тезис о механическом собирании вырезок по Индии М.Д. Хмыровым. Вместе с тем, отмечена тенденция к отделению заметок по Индии от заметок по Велико- британии, хотя в годы создания коллекции в отечественной и заграничной периодической печати был принят совершенно иной подход. Новости о главной британской колонии чаще всего публиковались вместе с новостями с Британских островов.

«Повесть» о явлении Корсунской иконы Богоматери в Юрьевце Повольском — неучтенный в библиографии исторический и литературный памятник раннего Нового времени. Известная ныне в единственном экземпляре рукопись выявлена нами в московском библиофильском собрании и имеет большую ценность, во многом благодаря близости ее датировки — конец XVII в. — ко времени описанных в ней чудесных событий. Вновь открытая «Повесть» о явлении Корсунской иконы многое добавляет к истории почитаемых святынь Юрьевца Повольского, прославившегося в XVII в. Юрьевец — знаковое место на исторической и литературной карте, связанное с именами Симона Юрьевецкого, протопопа Аввакума, изографа Кирилла Уланова. «Повесть» типологически сходна с другими подобными сочинениями XVII столетия, однако каждое из них по-своему уникально и тесно связано с локальной иеротопией и историческими реалиями. На сегодняшний день память о Юрьевецкой иконе утрачена и оставила след только в рассматриваемой рукописи, что еще больше повышает научную ценность этой археографической находки. Сама церковь, в которой произошло чудо в 1695 г., описываемое в данной «Повести», не сохранилась, однако на ее месте поныне находится действующая церковь XIX в., с тем же посвящением и, по-видимому, сменившая деревянную церковь XVII в. Всё это позволяет более осязаемо представить описанное в «Повести». Уникальность Юрьевца как места действия тех событий еще и в существовании там другой особо почитаемой богородичной иконы — списка с чудотворной Иерусалимской иконы письма Кирилла Уланова, подвизавшегося в располагавшейся в самой ближайшей округе Юрьевца Кривоезерской пустыни. На сегодня Юрьевец лишен практически всех своих сакральных объектов, что отчасти восполняется обнаружением изучаемого списка «Повести» о чуде 1695 г. Это произведение анонимно, что является одной из важных исследовательских перспектив в отношении «Повести».

И.В. Клюн (1873–1943), один из ярких представителей русского авангарда, на протяжении нескольких десятилетий исследовал теорию цвета и возможности работы с цветом на практике. Он считал цвет ключевым «элементом» живописи, отличающим ее от других видов искусства. Одновременно художника интересовали закономерности, по кото- рым цвет взаимодействует с другими «элементами» живописи — светом, формой, фактурой и т.д. Наиболее плодотворным результатом этой работы можно назвать группу произведений, которые были написаны Клюном в первой половине 1920-х гг. по принципу «свет-цвет» и представляли собой оригинальный вариант беспредметного искусства, выросшего на основе супрематизма. Эта часть наследия художника до сих пор не привлекала специального внимания исследователей. В настоящей статье прослеживаются предпосылки перехода Клюна к работе по принципу «свет-цвет», выясняется, как им была продолжена и теоретически обоснована тенденция «распыления» цвета, которая появилась в среде русских художников-беспредметников около 1917 г., но по разным причинам не получила долговременного развития в творчестве большинства из них. Предпринимается попытка вписать группу работ по принципу «свет-цвет» в художественный контекст эпохи и сопоставить ее с творчеством К.С. Малевича, О.В. Розановой, А.М. Родченко и др. Исследуется концептуальное обоснование Клюном принципа «свет-цвет» и его укорененность в мировоззрении художника, увлеченного идеей всеобщего ритма, по которому, как он считал, развивается вся Вселенная и который становится явным в произведениях искусства. Свои композиции, где геометрические формы наполнены динамикой и светом, лишены четкости и как бы «распыляются» в пространстве, Клюн программно противопоставлял «застывшим формам» супрематизма Малевича, с которым у него завязалась полемика. Работы по принципу «свет-цвет» рассматриваются как особый вариант геометрической абстракции, созданный Клюном в качестве оппозиции не только супрематизму, но и производственному искусству начала 1920-х гг.

Выборы 1999 г. сыграли важную роль в деле становления современной партийно-политической системы России. Среди исследователей бытует мнение, что данные выборы стали полем противостояния двух группировок российской элиты. Одну из них представляла федеральная власть, озадаченная реализацией плана «преемник», другую — региональная элита, представители которой пытались оспорить кремлевский сценарий. Каждая из сторон, сообразно логике партийных выборов, обзавелась собственными избирательными объединениями. Прокремлевский блок был представлен Межрегиональным движением «Единство», а губернаторскую фронду олицетворяла коалиция «Отечество — Вся Россия». В ходе напряженного противостояния «партия Кремля» сумела одолеть объединение губернаторов, изначально обладавшее гораздо бóльшими шансами на победу. В качестве слагаемых этой победы исследователи называют эффект информационных войн, успех контртеррористической операции в Чечне и, наконец, личную популярность преемника, открыто поддержавшего «Единство». Однако все эти факторы не позволяют объяснить, как избирательное объединение, зарегистрированное всего за два месяца до выборов, сумело добиться рекордных результатов. Цель данной статьи — проанализировать особенности электоральной стратегии «партии Кремля» в ходе реализации первого этапа операции «преемник». Предметом исследования является механизм кризисной консолидации, который использовала президентская власть для продвижения своих электоральных интересов в условиях политического цейтнота. Формирование очередной «партии власти» рассматривается в контексте российской электоральной политики конца 1990-х гг. Такой подход позволил сформулировать вывод, согласно которому залогом успеха «Единства» стала смешанная избирательная система, с которой так упорно боролся президент после 1993 г. Кремлевские политтехнологи, опасаясь партийных выборов, пытались увести избирательную кампанию «Единства» от сугубо партийной проблематики, фактически превратив ее в голосование в «федерально-одномандатном» округе, где исподволь баллотировался один-единственный кандидат с высоким персональным рейтингом. Так Кремль, проиграв кампанию за отмену выборов по партийным спискам, сумел частично навязать свой сценарий «одномандатного голосования» в общефедеральном округе .

В статье проанализированы основные направления и приоритеты военной политики Республики Корея в период IV–V Республик в 1979–1987 гг. Предпринята попытка охарактеризовать внутри- и внешнеполитический контекст выработки военной политики Южной Кореи, выявить основные инструменты ее реализации и дать оценку тем изменениям, которые были привнесены администрацией Чон Духвана. В военно-политическом курсе Чон Духван продолжил многие инициативы своего предшественника Пак Чонхи, однако внес и значительные коррективы, имевшие более компромиссный характер. Итогами военно-политического курса в этот период можно считать значительный прогресс в военно-техническом развитии государства и переход от единичных проектов к массированному производству военной техники южнокорейского производства; снижение опоры на финансовую поддержку США и внедрение более эффективной системы планирования и бюджетирования; трансформацию отношений с США, игравших роль ключевого военного союзника Республики Корея, в результате которой Сеул стал скорее равноправным партнером Вашингтона, нежели клиентским государством. Тем не менее, несмотря на снижение экономической зависимости, Южной Корее не удалось достичь полной политической независимости от США: режиму Чон Духвана, пришедшему к власти в результате военного переворота, требовалась поддержка со стороны союзника, в связи с чем руководству страны пришлось пойти на ряд уступок. К таковым можно причислить отказ проводить разработки в рамках военной ядерной программы, инициированной предыдущей администрацией, заморозку развития ракетной программы и роспуск значительной части научно-исследовательских кадров, занятых в развитии ракетных вооружений, а также добровольное согласие Южной Кореи придерживаться ограничений в разработке баллистических ракет согласно условиям двусторонних договоренностей с США 1979 г. Источниковую базу исследования составили Белая книга обороны Республики Корея (основной документ военной политики страны) и другие официальные документы, а также документы внешней политики США.

Цель данной статьи — изучение практики проектирования и преобразования сельского расселения Куйбышевской области в 1970-е — первой половине 1980-х гг. Основное внимание уделено проблеме сселения «неперспективных» сельских населенных пунктов, являвшегося в изучаемый период основой расселенческой политики в стране. Этим обстоятельством, а также тем, что основная нормативно-проектная база данной политики в Куйбышевской области была разработана лишь к на- чалу 1970-х гг, а к середине 1980-х государство отказывается от разделения сельских населенных пунктов на «перспективные» и «неперспективные», обусловлены хронологические рамки исследования. Кроме того, именно в эти годы в Куйбышевской области в целом и Ставропольском районе в частности (на материале которого преимущественно и рассмотрена практика сселения «неперспективных» сельских поселений) расселенческая политика на селе осуществлялась особенно активно. Реорганизация сельской поселенческой сети была призвана стать фактором качественного подъема уровня жизни сельчан и одновременно — роста сельскохозяйственного производства. В регионах начинают разрабатываться схемы районных планировок с выделением «перспективных» и «неперспективных» сельских на- селенных пунктов. В отечественной исторической науке с начала 1990-х гг. наиболее распространенной является точка зрения, что отнесение десятков тысяч сельских населенных пунктов к категории «неперспективных» привело в конечном счете к интенсивной миграции населения. Но для всей ли территории России такая взаимосвязь являлась характерной? Для Нечерноземья, где государство, так или иначе, финансировало расселенческую политику, данный фактор действительно имел существенное значение. Однако целенаправленная реализация ее осуществлялась далеко не во всех региональных зонах РСФСР. Подтверждением тому является история данного вопроса на территории Среднего Поволжья, в частности, современной Самарской области. Результаты данного исследования позволили в определенной степени переосмыслить сложившийся в отечественной исторической науке подход к проблеме ликвидации «неперспективных» деревень в нашей стране в 1970-х — первой половине 1980-х гг.

Предметом исследования настоящей статьи являются усилия дипломатии республиканской Испании, ключевой фигурой которой являлся видный общественный и политический деятель Фернандо де лос Риос (1879-1949), направленные на получение американской помощи в годы гражданской войны (1936-1939). Рассмотрен каждый аспект деятельности Ф. де лос Риоса как посла республиканской Испании в Вашингтоне в 1936-1939 гг.: усилия, направленные на отмену американского эмбарго на продажу вооружений Испании; привлечение внимания руководства США и американской общественности к итало-германской интервенции; ведение активной кампании в поддержку республиканской Испании посредством публичных лекций, выступлений и культурной дипломатии, направленной на то, чтобы американское общественное мнение окончательно солидаризировалось с делом Республики. Как правило, в рамках исследования гражданской войны в Испании и позиции США большее внимание в отечественной историографии уделяется выработке американского законодательства о нейтралитете. Меньшее внимание уделено анализу политики собственно республиканской Испании в отношении США в этот период. В настоящей статье впервые в отечественной литературе были использованы материалы из личного архива посла Фернандо де лос Риоса - документация посольства Испании в Вашингтоне в 1936-1939 гг. (г. Мадрид). Среди итогов дипломатии республиканской Испании в США в указанные годы можно выделить как позитивные, так и частично либо полностью безуспешные. Активная кампания в поддержку Республики, проводимая Фернандо де лос Риосом, в значительной степени способствовала формированию образа Испании как жертвы фашистской агрессии и внесла определенную лепту в критику политики нейтралитета. Однако, несмотря на все усилия посла и симпатии к делу Республики президента Франклина Рузвельта и американской общественности, эмбарго на поставку вооружений в Испанию оставалось в силе до 1 апреля 1939 г., так как США сохранили твердую приверженность нейтралитету.

Феномен «русского штрейкбрехерства», ярко проявившийся во второй половине 1920-х — 1930-х гг., является важной составляющей революционной истории Шанхая. Его начало относится ко времени Движения 30 мая 1925 г. В условиях начавшейся всеобщей забастовки студентов, рабочих и коммерсантов белоэмигранты нашли свою «нишу» в контр революционной деятельности: усилиями бывшего генконсула В.Ф. Гроссе и Комитета защиты прав и интересов русских было организовано привлечение белоэмигрантов в силовые отряды Международного сеттльмента. В основном белоэмигранты входили в состав «добровольной» армии для защиты сеттльмента, привлекались к охране и патрулированию. Они также занимались расклейкой пропагандистских листовок в китайских владениях Шанхая, действуя «партизанскими» методами. Рядовые эмигранты, желая получить еду и крышу над головой, забывали о классовой солидарности с китайскими рабочими и поступали на работу, предлагаемую местными властями: в табачных и судоходных компаниях, Китайской импортно-экспортной компании пиломатериалов, портах, на почте и других социально значимых предприятиях. Особенно ярким примером стала ситуация на электростанции. В ходе длительных переговоров между китайскими рабочими и Муниципалитетом проблема русских штрейкбрехеров занимала центральное место. Белоэмигранты, получившие работу на электростанции, фактически стали инструментом в руках иностранцев в борьбе с забастовкой. В конечном итоге после завершения забастовки из-за русского штрейкбрехерства китайских рабочих массово уволили из Департамента по электричеству. Для иностранцев и Муниципалитета Международного сеттльмента русские рабочие являлись лишь временным средством для борьбы с забастовкой. Большинство рабочих, получивших работу в частных компаниях, портах и других местах, было уволено сразу

Целью исследования является выявление того, как теоретические установки руководителей советской медицины и физкультурного движения в 1923–1926 гг., прежде всего Н.А. Семашко, воплощались на практике в молодежной среде и какова была роль в этом процессе комсомола. В указанный период под руководством медиков были заложены основы организации массового физкультурно-спортивного движения, причем основной акцент делался на оздоровление населения страны в целом и молодежи в особенности на основе научных изысканий и медицинского контроля. Опыт, полученный в те годы, был положен в основу последующей политики государства по популяризации физкультуры и спорта среди населения. Путем проб и ошибок были выработаны основные принципы организации физкультурного движения в стране на основе самодеятельных кружков физкультуры на предприятиях и в ведомствах, а также в учебных заведениях, что позволило получить эффект массового вовлечения молодежи, минимизировав капиталовложения государства в данную сферу. Чтобы обеспечить контроль за движением предполагалось задействовать комсомол, который должен был занять лидирующие позиции в кружках. В этот период также был поставлен и решен ряд важных вопросов: о допустимости соревнований в советской физкультуре, о видах спорта, имеющих право на существование в СССР, о том, как решать проблему нехватки квалифицированных кадров и как обеспечить материальную базу. Совместные усилия Высшего совета физической культуры при ВЦИК РСФСР и комсомола дали свои плоды к концу обозначенного периода, когда значительно увеличилось количество участников физкультурного движения. На данном этапе советский спорт еще не был спортом больших достижений и мировых рекордов, но со временем была создана сеть самодеятельных физкультурных коллективов, охватившая всю страну, что позволило выявлять талантливых спортсменов в юном возрасте, а для всех остальных сделать физкультуру и спорт частью советского образа жизни.

После присоединения Приамурья к России во второй половине XIX в. начался процесс заселения и хозяйственного освоения обширных дальневосточных территорий. В числе колонистов были старообрядцы из центральных и сибирских губерний Российской империи. Кроме того, в 1908–1914 гг. на Амур стали переселяться русские старообрядцы-липоване из придунайских стран — Австро-Венгрии, Румынии и Болгарии. Во второй половине XIX в. для переселявшихся в Приамурский край крестьян предусматривались значительные льготы. В начале ХХ в. хозяйственное освоение региона продолжалось на основании утвержденных 22 июня 1900 г. «Временных правил для образования переселенческих участков в Амурской и Приморской областях». С 1 января 1901 г. каждому члену переселенческой семьи мужского пола вне зависимости от возраста полагался 15-десятинный земельный надел. Как правило, в новых местах старообрядцы селились отдельными обществами. При широком распространении различных промыслов основным занятием старообрядческого населения края являлось земледелие. Торговля не получила должного развития, оторванные от основных административных центров и путей сообщения старообрядцы практиковали преимущественно натуральное хозяйство. Вопреки распространенному мнению, амурские крестьяне не игнорировали применение сельскохозяйственной техники.

Предметом исследования в статье являются образ и социально-хозяйственные практики среднепоместного дворянина одной из губерний Европейской России и его отношение к роли сельского хозяйства в истории страны и взаимоотношениям крестьян и помещиков. Анализируются гражданская позиция рационально мыслящего прогрессивного помещика, его мировоззренческие установки и мотивы рационализации хозяйственной деятельности накануне отмены крепостного права и в пер- вые пореформенные десятилетия. Статья базируется на материалах семейного архива смоленских помещиков Нееловых, в частности, документах, принадлежащих перу П.Д. Неелова, владельца имения Пески Гжатского уезда Смоленской губернии. Автор показывает, что стремление к повышению хозяйственной эффективности имений диктовалось экономическими интересами и гражданской ответственностью владельца, связывающего процветание своего имения и будущее России с развитием аграрного сектора. Отношение дворянина к крестьянам имело рациональный характер, их связывала общая хозяйственная деятельность, которая в эпоху крепостничества держалась на господстве и подчинении, но не исключала хозяйствен- ной эффективности, а после отмены крепостного права — на экономической ответственности при сохранении элементов патернализма. Основой процветания имения в крепостническую эпоху являлось рационально организованное управление крестьянами в сочетании с применением достижений агрикультуры. В пореформенное время на первое место вышли специализация хозяйства и гражданско-правовые договоры с крестьянами. Применение рациональных методов ведения сельского хозяйства в глазах русского помещика имело универсалистское значение для обоснования его гражданской позиции во времена крепостничества и эмансипации. Новизна исследования заключается в изучении проблемы гражданской ответственности дворянина на примере жизни одного человека в переломное для истории России время. Обращение к истории дворянина Смоленской губернии вызвано убежденностью автора в возможностях регионального и «антропологического» подходов и жанра микроистории при изучении хозяйственных и социальных практик, а также проблем гражданственности, рационализма и «моральной» экономики в крепостнической и пореформенной России.

В статье на основе анализа трактовки категории «свобода» (libertas) у Овидия рассматривается его восприятие политического режима Августа. Целью исследования является определение ключевых значений данного понятия через подробное рассмотрение контекста его употребления, а также выявление особенностей его семантических отношений с тер- минами «своеволие» (licentia), «закон» (lex), «право» (ius), «стыд» (pudor) и «страх» (metus, timor). В эпоху Республики lex и ius считались гарантами по- литической libertas, предохраняющими ее от вырождения в свою крайнюю форму — licentia. Последняя понималась как один из признаков деградации политической системы и предпосылка установления рабства и тирании, господства страха, насилия, разврата и несправедливости. Эти представления нашли отражение в поэзии Вергилия и Горация, увидевших в Августе защитника от подобных бедствий. Незнакомый с тяготами гражданских войн, их младший современник Овидий был носителем других ценностей, резко антагонистичных республиканской морали и многим положениям официальной идеологии принципата Августа. Имплицитно сформулированный им концепт свободы, помимо прочего, имел вполне определенное политическое содержание, ориентировавшее молодое поколение римлян на сопротивление конкретным аспектам системы принципата. Исследование показало, что термин “libertas” в трудах поэта семантически близок к понятию “licentia”. При этом в большинстве рассмотренных случаев данная категория имеет положительную коннотацию и означает возможность реализации любовных страстей, а также право высказывать в частной жизни непристойные мысли. Касаясь темы свободы, Овидий выразил недовольство сугубо республиканскими чертами правления Августа. Законы (leges) и нормы (iura) режима принципата, воплотившие в себе строгие моральные императивы эпохи Республики, на взгляд поэта, не только не служили гарантом свободы, но, провоцируя стыд (pudor) и страх (metus, timor), сурово ее подавляли и тем самым препятствовали реализации важнейшей для элегика ценности — личного счастья (felicitas).

В статье подробно анализируется недавно переведенная на русский язык монографии Р. Рехта «Верить и видеть. Введение в искус­ство соборов XII–XV веков» (1999). Рассматривая как саму монографию, так и ее перевод, автор отмечает прежде всего глубокие недостатки автор­ской концепции. Помимо самой книги обсуждается полемика вокруг нее в зарубежной историографии, ставятся некоторые актуальные вопросы, касающиеся новейших исследований готического искусства. Проблема тек­ста Рехта — это сомнительная концепция об усилении визуальности со­ борного пространства, якобы связанного с новым обрядом демонстрации гостии. При этом игнорируется позднероманская архитектурная традиция, и «искусство соборов» французского автора превращается в малодосто­верную искусственную конструкцию, в которой научная мода и несколько поспешные, поверхностные выводы преобладают над реальным анализом архитектурной формы. Возможно, именно поэтому здесь много ошибок в конкретном описании архитектурных памятников. В статье привлечен об­ширный историографический материал, который подтверждает сомнитель­ность методов и выводов Рехта. Особой темой рецензии является качество перевода. Терминологически он не выдерживает критики, в то время как архитектурный анализ требует безупречной точности описания (чего нет и у автора, а переводчик усиливает эти ошибки и добавляет к ним свои). Ошиб­ки эти проверяются по современным и старым публикациям, равно как и по сайту mappinggothicfrance с его бесценным визуальным ресурсом. Кроме того, иллюстрации книги не соответствуют авторским, а в самых важных случаях (при анализе соборов Буржа и Шартра, равно как и в других местах) они просто помещены не на своем месте. В заключение ставится вопрос о том, что всё же следует переводить из классической и новой литературы о готической архитектуре, если, конечно, переводить не так, как это сделано в рецензируемой книге.

Оружие дальнего боя (лук и стрелы, дротики) западных балтов в основном осталось вне поля зрения европейских археологов. Ста­тья посвящена редчайшим в прусской археологии находкам — наконеч­никам стрел эпохи викингов. Ситуация с этим разрядом археологических находок в исторической Пруссии в корне отличается от подобной картины на территории Литвы. Если там находки наконечников стрел обрнаружены преимущественно на городищах и являются следствием штурма этих укрепленных поселений неприятелем, то в Янтарном крае стрелы связаны исключительно с погребальными памятниками археологии. Во многом это результат слабой изученности прусских поселений, что является следстви­ем объективных причин. В большинстве привлеченных в статье погребаль­ных комплексов находки наконечников стрел единичны, поэтому следует полагать наиболее вероятной причиной их присутствия в погребениях смерть погребенного. Это положение может объяснить факт нахождения в могилах наконечников стрел, не извлеченных при жизни погребенного. Представленность на могильнике в урочище Кауп (Kl. Kaup) наконечни­ков стрел с шипами позволяет провести аналогии с находками таких же наконечников на ятвяжском городище Kaukai. Упомянутый могильник, содержащий останки западнобалтских купцов, мастеров и общинников, обитавших здесь в IX–XIII вв., планиграфически связан с торгово-ремес­ленным поселением эпохи викингов. Это поселение являлось важным зве­ном в цепи центров торговой активности жителей балтийского побережья и занимает важное место на Неманском янтарном пути XI–XII вв. Можно высказать предположение о конфликтах прусских и куршских купцов с автохтонными жителями Верхнего Понеманья, пользовавшимися, судя по находкам на расположенном в указанном регионе городище Kaukai, именно такими наконечниками стрел. Видимо, для этих торговцев прохождение Неманским путем не всегда было безопасным. Ланцетовидные наконечни­ки стрел на Каупе могут быть свидетельством конфликтов местных обита­ телей со скандинавами — естественными конкурентами прусских купцов на торговых путях Балтии.

В статье раскрываются основные вехи биографии извест­ного белорусского историка, летописца Белорусского государственного университета, организатора исторической науки и одного из руководите­ лей Белорусского государственного университета начала XXI в. профес­сора Олега Антоновича Яновского. Профессор О.А. Яновский внес несо­мненный вклад не только в развитие белорусской исторической науки и университетоведения, но также во многом способствовал расширению со­трудничества Белорусского государственного университета и Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова. О.А. Яновский прошел путь от лаборанта кафедры истории СССР досоветского периода до первого проректора Белорусского государственного университета. В статье характеризуется деятельность О.А Яновского на посту декана историческо­го факультета БГУ в непростое время изменения образовательного процес­са в БГУ. Представлен его вклад профессора в становление россиеведения в Беларуси, в выработку образовательной концепции изучения истории Рос­ сии в белорусских университетах, подготовку учебной базы. О.А. Яновский стал одним из основоположников преподавания для студентов белорусских университетов дисциплины «Университетоведение», которая призвана показывать многогранное значение университетов в жизни современного общества. В статье показана его работа по осмыслению и обоснованию исторического направления «интеллектуальная история» при активном ис­пользовании просопографии. Это дало возможность приступить к изданию многотомного сборника «Интеллектуальная элита Беларуси». Отмечены основные направления деятельности ученого по реализации совместных программ БГУ и МГУ. С целью формирования более полного представления о личности О.А. Яновского в статье содержится материал о семье, увлечениях и направлениях творчества белорусского профессора. Особо значимыми видятся работы Олега Антоновича Яновского, посвященные страницам истории БГУ, личности его первого ректора и других ученых, которые объединяют славные страницы развития Белорусского и Московского государственных университетов. Авторы полагают, что жизненный путь ученого, представляющий собой яркий пример служения Отечеству и науке, будет интересен российскому читателю.

В статье впервые в русскоязычной литературе исследу­ются проблемы влияния негосударственных акторов международных от­ ношений — немецких аналитических центров (“think tanks”) — на процесс решения одной из основополагающих проблем Европейского Союза — ми­грационного кризиса. Обзор деятельности “think tanks” показывает, что эта тема является для них одной из важнейших. Исследование имеет междис­ципилинарный характер: помимо изучения материала источников, прежде всего самих аналитических обзоров и статистических данных, в нем применяется концепция множественных потоков Дж. Кингдона, а также ряд других политологических методов. С опорой на данный инструментарий про­ изводится оценка рекомендаций “think tanks” Германии по урегулированию ситуации с неконтролируемым потоком мигрантов в связи с событиями «арабской весны» в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Предложения оцениваются по степени влияния на процесс принятия решений, а также по уровню дальнейшей имплементации в действия Германии и Европей­ского Союза. Делается вывод о том, что, хотя предложения центров имеют рекомендательный характер, они нередко становятся основой для изменения политического курса страны и принятия новых документов. Таким образом, прослеживается связь между «проблемным потоком» и «потоком принятия решений» (в терминологии Дж. Кингдона). Так, идеи немецких аналитических центров стали основой для новой реформы Общеевропей­ской системы предоставления убежища, легли в основу предложения по созданию транзитных центров в ЕС и за его пределами. При их активном участии разрабатывается проблема начавшегося в 2015 г. сотрудничества между ЕС и Турцией по вопросу борьбы против нелегальной эмиграции. Большинство аналитических центров рекомендовало не создавать новых структур регулирования миграции на уровне ЕС, а действовать в рамках имеющихся механизмов. Дискуссия по проблемам миграционного кризиса продолжается в Европе до сих пор, и германские “think tanks” принимают в ней активное участие.

Проблема организации летнего детского отдыха приобрела особую актуальность в СССР в начале 1960х годов, что было вызвано целым рядом обстоятельств. Среди них - увеличение количества детей в городах, рост преступности среди несовершеннолетних и др. Состоявшийся в 1959 г. ХХI съезд КПСС поставил задачу приобщения школьников к производственной деятельности и одновременно стал отправной точкой для увеличения числа детских лагерей. В 1960 г. в школах были введены группы продленного дня, создававшиеся для того, чтобы школьники находились под присмотром. В летнее время такой присмотр осуществлялся в детских лагерях, однако их количество не соответствовало потребностям общества. Пионерские лагеря строились и содержались преимущественно на средства крупных предприятий и профсоюзов. активную роль в деле функционирования лагерей играли комсомольские организации. они занимались подготовкой вожатых, разработкой методических инструкций для внешкольной работы. Создание новых лагерей стало для них дополнительным направлением работы. Комсомольский бюджет в 1960-1970е годы был весьма скромным, поскольку формировался в основном за счет членских взносов. Это обусловило тесное сотрудничество комсомола с домоуправлениями, колхозами, школами. Комсомольские организации делали акцент на создании таких лагерей, содержание которых не требовало больших финансовых затрат. опираясь на широкий круг источников (документы Секретариата, Бюро и школьных отделов ЦК ВЛ КСМ, хранящиеся в фондах РГАСПИ), автор освещает ряд проблем, стоявших в сфере организации летнего отдыха детей в 1960-1970е годы. отчеты комитетов комсомола наглядно свидетельствуют, что в регионах страны пытались реализовывать различные формы такого отдыха, одновременно осуществляя поиск финансовых ресурсов. В частности, рекомендовалось во время летних каникул привлекать детей к хозяйственной деятельности. Таким образом, характерной чертой создававшихся в 1960-1970е годы лагерей труда и отдыха, школьных, производственных, спортивных лагерей, лагерей комсомольского актива стало их стремление к самообеспечению.

Согласно общераспространенному в историографии мнению, политические инициативы и идеи Коммунистической партии Германии были обусловлены исключительно волей советского руководства и догмами марксистско-ленинской теории. Целями участия лидеров КПГ в испанской гражданской войне 1936-1939 гг. называют «советизацию» Испании и поиск «троцкистов», враждебных СССР. В связи с этим можно констатировать серьезную недооценку вклада немецких коммунистов в антифашистское Сопротивление, что отражается на анализе исследователями планов будущего устройства Германии. При рассмотрении проектов переустройства послевоенной Германии 1944-1945 гг. ученые предлагают только модель Советской России 1917 г. в качестве эталона для размышлений лидеров КПГ. однако обращение к архивным источникам позволяет утверждать, что значительное влияние на указанные проекты имело участие немецких коммунистов в гражданской войне в Испании. Благодаря этому были разработаны формы Сопротивления, которые станут еще более востребованы и усовершенствованы в годы Великой отечественной войны (например, посещение делегациями писателей и политиков лагерей для военнопленных). Война показала, что теоретические понятия коммунистов претерпевали изменения под влиянием реальности. Это было свидетельством того, что идеи КПГ были схожи с мыслями современниковнекоммунистов. Порядки, установленные в испанской республике, которые лидеры КПГ не считали социалистическими, помогли усовершенствовать понятие «демократической республики», использовавшееся в обращениях КПГ к соотечественникам. идеи, заимствованные коммунистами из их испанского опыта и введенные в проекты будущей Германии, позволили подойти к 83 рассмотрению проблем с учетом национальной специфики. однако практических успехов участие коммунистов в испанской войне не принесло. Технические проблемы не давали возможности проводить полноценную пропаганду из Испании, в то время как успехи фашистов убеждали в непобедимости гитлеровских войск. наконец, сами члены КПГ, нелегально работавшие в Германии и сомневавшиеся в правильности предлагаемой тактики, способствовали неудачам лидеров.

В статье анализируется эволюция образа Константина Калиновского и других деятелей восстания 1863-1864 гг. в советской историографии, основные проблемы, которые рассматривались в трудах историков, и оценки, в то или иное время дававшиеся лидерам Январского восстания. Первым исследователем, придавшим К. Калиновскому черты деятеля белорусского национального движения, был филолог и историк Вацлав Ластовский в статье 1916 г. Эту традицию советская историография переняла благодаря Всеволоду Игнатовскому, который в 1920е годы создал национально-ориентированную концепцию истории Белоруссии. Конец 1920х годов характеризуется противостоянием В. Игнатовского и Самуила Агурского, выступавшего с иных позиций по отношению к событиям восстания 1863 г., обнаруживавшего в них проявления скорее польского шовинизма. В послевоенные годы акцент в изучении восстания 1863-1864 гг. меняется: вместо подчеркивания антипольских черт деятельности литовских «красных» советские исследователи выделяли прежде всего русско-польский революционный союз против самодержавия, общность подходов польских повстанцев и российских революционных демократов. изменения трактовок образа Калиновского рассмотрены на примере работ В.Н. Перцева. К началу 1960х годов Калиновский рассматривается уже не отдельно, а в составе целого ряда деятелей 1863 г. окончательно этот пантеон героев складывается к юбилейному 1963 г. благодаря исследованиям В.А. Дьякова, А.Ф. Смирнова, И.С. Миллера и других. еще в обобщающем труде 1954 г. «Герои 1863 года» он включает С. Сераковского, К. Калиновского, З. Падлевского, Я. Домбровского, А. Потебню, В. Врублевского, Р. Траугутта. В 1970-1980е годы советская историография вновь теряет интерес к изучению событий восстания 1863 г., вновь на передний план выходит рассмотрение деятельности Калиновского в строго установившихся идеологических рамках. однако конец 1980х годов заложил основы нового всплеска интереса к деятельности К. Калиновского, обусловленного изменением общеполитической ситуации, снятием ряда обязательных клише, присущих советской историографии.

После восстановления дипломатических отношений с Россией в 1731 г. Великобритания начала активно бороться за утерянные при Петре I торговые привилегии. российское правительство, в свою очередь, было заинтересовано в создании оборонительного союза с англичанами в период русско-турецкой войны 1735-1739 гг. для достижения этих целей британские и российские дипломаты включились в сложный и продолжительный переговорный процесс, завершившийся заключением в 1734 г. торгового договора, а в 1741 г. - союзного договора. если история заключения торгового договора в исторической литературе освещена достаточно подробно, то союзный договор изучен поверхностно. опираясь на анализ дипломатической переписки английского посла в России Эдварда Финча с госсекретарем лордом Гаррингтоном, автор статьи впервые рассматривает дипломатическую «кухню» подготовки и заключения союзного договора, а также стратегию и тактику британской дипломатии в переговорном процессе. Подготовка к заключению договора велась в условиях продолжительных и ожесточенных споров сторон. российская сторона проявила хладнокровие, выдержку и умение лавировать в сложных ситуациях, хотя отдельные государственные деятели (Э.И. Бирон) защищали интересы скорее англичан, нежели своей страны. Британская дипломатия приложила немало усилий, чтобы добиться для себя максимальной выгоды при заключении союзного договора. длительная эпопея с подписанием российско-британского оборонительного договора завершилась в 1741 г., однако 48 его претворение в жизнь было отложено из-за дворцового переворота в России, в результате которого к власти пришла Елизавета Петровна. Хотя английский король к тому времени ратифицировал союзный договор, Россия это сделать отказалась, поскольку Великобритания не выполнила одно из главных условий договора: не выслала эскадру кораблей в Балтийское море, когда Россия вступила в 1742 г. в войну со Швецией. Таким образом, договор, являвшийся камнем преткновений в дипломатической дуэли сторон, не был реализован на практике, а сохранился лишь на бумаге.

Идея о том, что петровские церковные реформы имели антицерковный характер, возникла в контексте философских споров о будущем христианской религии, которые шли в Европе конца XVIII - середины XIX в. Славянофилы полагали, что кризис западного христианства есть следствие его догматических заблуждений, и потому православие должно очистить свое вероучение от западных мнений, некритично усвоенных в ходе петровских преобразований. однако тезис о том, что Православная церковь должна быть освобождена от власти секулярного государства, окончательно сформировался лишь в пореформенной публицистике как аргумент, позволявший противопоставить церковь самодержавной монархии Романовых. В предреволюционные годы публицистический тезис об антицерковной направленности петровских реформ стал основанием для научных работ, призванных обосновать призывы оппозиционных деятелей к радикальным переменам в церковно-государственных отношениях. В этих работах идеи Макса Вебера о секуляризации как процессе трансформации культуры при переходе к модерну были применены к истории русской церкви: исследователи писали о секуляризации и обмирщении религиозной жизни России в XVII-XVIII вв. В трудах авторов русского зарубежья тезис об обмирщении Православной церкви после петровских реформ являлся одним из краеугольных камней новой концепции истории русского православия. исследования прот. Г. Флоровского, Г.П. Федотова 23 и их учеников стали классическими для западной историографии православия, сложившейся в послевоенный период. Через сочинения ученых тартусско-московской и ленинградской школ идеи авторов русского зарубежья пришли в советскую науку. отказ большинства ученых от теории секуляризации и возникновение новых концепций религиозной истории Европы привели к тому, что с 1980х годов устоявшийся взгляд на Православную церковь российской империи как на «служанку государства» стал ставиться под сомнение. однако и в начале XXI в. наиболее распространенным остался взгляд на петровские церковные реформы, восходящий к работам предреволюционных авторов.

Небогатый фонд сохранившихся данных о княжеских съездах на руси, игравших важную роль в политической жизни страны уже с XI в., хорошо известен и не раз скрупулезно изучался. новые возможности в изучении древнерусских княжеских съездов открывает анализ точных дат их проведения. данный подход возможен в свете распространенной среди светской и духовной элиты руси практики совмещения важнейших общественных церемоний, включая церемонии сугубо княжеские, с церковными торжествами недельного и годового кругов богослужений, а также уклонения от их проведения в определенные периоды и дни церковного года. источники домонгольского времени сохранили 14 точных дат княжеских съездов второй половины XI - первой трети XIII в., позволяющих выявить приуроченность этих событий ко дням недели, значительным вехам церковного календаря, а также датам именин и заупокойного поминания представителей правящей династии. рассмотрение данных, проводимое в статье впервые в историографии, позволяет говорить об устойчивой тенденции назначения княжеских встреч на канун и/или на самый день какоголибо из великих праздников, чтимого церковного торжества меньшего сакрального масштаба, воскресенья либо одного из «княжеских» дней, перечисленных выше. В некоторых случаях отмечается наложение названных «календарных стратегий». Такое положение дел позволяет предполагать, что существенным элементом церемониала княжеского «снема» являлась совместная молитва его участников за торжественным богослужением, которая не только духовно скрепляла достигнутое единство, но демонстрировала его современникам. Возможно, именно во время такого богослужения прохо 4 дило и принесение взаимной клятвы (целование креста) в случае принятия князьями какихлибо общих решений, обязывающих их к дальнейшим совместным действиям. Полученные автором результаты исследования интересны и для характеристики идейной составляющей княжеской культуры домонгольского времени, и для изучения темпоральной культуры руси первых веков после Крещения.

Рельефный цикл, обнаруженный в 1997 г. при раскопках театра Филипп, древнего македонского города, был создан в период римской реконструкции здания между 150 и 170 гг. н.э. Сюжет фигуративного ансамбля, размещенного на восьми пилонах, в научной литературе связывается с драмой Еврипида «Вакханки». из пяти сохранившихся фигур одна идентифицируется в качестве фракийского царя Ликурга в образе охотника, четыре другие - как менады. однако анализ композиции и выбор персонажей позволяет сделать предположение об опоре нарративного цикла на иную сюжетную линию, а именно - «Тетралогию Диониса» Эсхила. иконография менады, размещенной на третьем пилоне, идет вразрез с трактовкой мифа о Ликурге и принятой в римском (и в классическом) искусстве формулой изображения. Этот женский образ становится ключевым в реконструкции сюжета цикла, выступая смысловым центром композиции. Меч и отрубленная голова в руках указывают на военизированные оттенки культа Диониса в римской империи. Так, иконография фигуры имеет параллели с образами амазонок, которые становятся новыми спутницами Диониса и даже входят в состав его войска. образ отрубленной головы, с одной стороны, отсылает в теме варварского военного обряда, вошедшего в репертуар римского искусства, с другой - может быть связан с сакральным аристократическим обрядом, принятым на территории Фракии и имеющим отношение к орфическим представлениям. наконец, триумфальные мотивы в иконографии фигуры, ее очевидная связь с культом Диониса и ориентация нарратива на афинскую драму V в. до н.э. могут указывать на совмещение нескольких сюжетов в одном цикле. Таким образом, если общая композиция рельефного цикла театра в Филиппах обнаруживает преемственность по отношению к классической эпохе, то женский образ на третьем пилоне призван обозначить новый - римский - взгляд на театральную драму и культ Диониса.

За длительный период изучения средневекового сельско-хозяйственного инструментария накоплен богатейший материал, который был проанализирован отечественными исследователями. результатами исследований стали разработка классификаций и типологий основных типов земледельческих орудий, их хронология и периодизация. В процессе изучения материала сложился определенный круг дискуссионных вопросов, который связан, прежде всего, со временем перехода к пашенному земледелию на территории Древней Руси, а также появлением и эволюцией некоторых видов пахотных орудий. Предметом изучения данной статьи стали работы отечественных археологов, посвященные истории сельского хозяйства Древней Руси. Огромное значение для осмысления развития сельскохозяйственного инструментария имеют также работы отечественных этнографов, которые ввели в научный оборот обширный этнографический материал и подробно рассмотрели вопросы о конструктивных особенностях орудий и процессе их использования. В данной статье рассмотрены работы археологов и этнографов, в которых затрагивается широкий круг вопросов, связанных с развитием сельского хозяйства на территории Древней Руси и, в частности, земледельческих орудий. Последняя обобщающая работа по данной проблематике была проведена в 1961 г. советским историком А.Д. Горским. С того времени накопился обширный материал, требующий анализа. Выявленные А.Д. Горским проблемы отечественной историографии по вопросам изучения земледелия средневековой Руси были также дополнены в данной статье в связи с появлением новых данных. результатами исследования стало выделение условных хронологических периодов изучения сельского хозяйства и земледельческих орудий Древней Руси, выявление основного круга вопросов, рассматриваемых в отечественной историографии. автор приходит к выводу, что наибольший вклад в изучение сельскохозяйственного инструментария был сделан советскими исследователями. В настоящее время интерес к этому вопрос несколько угас. итогом работы можно считать подготовленный библиографический указатель, который может стать подспорьем для исследователей, интересующихся вопросами, связанными с сельским хозяйством Древней Руси.

Встраивание Китая в глобальный мир привело к тому, что прежде закрытое и гомогенное общество этой страны стало вбирать в себя мигрантов из разных частей света, в том числе из африки. отсутствие у Китая исторического опыта взаимодействия на своей территории со значительным количеством представителей иных этнокультурных сообществ, а также приверженность ханьского большинства многовековым и жестко регламентированным поведенческим стереотипам, к которым всегда было довольно сложно адаптироваться пришлым элементам, привели к тому, что растущее число мигрантов становится большой проблемой для граждан Кнр. В первую очередь это относится к выходцам из африки: их представления о допустимых практиках самопрезентации во многом противоположны аналогичным китайским взглядам. изменения, привнесенные в общественную жизнь Китая пандемией коронавируса, еще больше обострили эту проблему и привели к тому, что недовольство китайцев африканскими мигрантами стало выливаться в их персональных блогах. оно может принимать форму передачи китайцами жизненных историй африканских мигрантов, которые поведали они сами. Типовой сценарий подобных историй: мигранту так или иначе удалось социализироваться и занять определенную нишу, однако произошло это вопреки тотально негативному отношению со стороны местного населения. Более того, герои этих историй склонны обвинять китайцев в ксенофобии и на основании собственного опыта пребывания в Кнр делать иные негативные выводы о национальном характере китайцев. Кроме такого косвенного (путем передачи историй, рассказанных от первого лица) недовольства мигрантами, в блогах можно встретить и открыто артикулированное недовольство граждан Кнр переселенцами из африки. Китайцы опасаются за сохранение собственной идентичности, хотя этот страх выглядят явно преувеличенным, если учитывать численное соотношение ханьского большинства и мигрантов. однако выражаемая в блогах настороженность свидетельствует о наличии в современном китайском обществе очевидной проблемы.

Статья посвящена состоявшемуся в феврале 1975 г. визиту в СССр лейбористского премьер-министра Великобритании Г. Вильсона. Целью визита была нормализация двусторонних отношений между странами после долгого периода охлаждения. Встреча руководителей государств имела большое значение как в контексте процесса разрядки международной напряженности, так и в рамках англо-советских взаимоотношений. об этом свидетельствуют проанализированные автором дипломатические документы и публикации в прессе. В статье прослеживаются позиции глав государств по вопросам разрядки, урегулирования конфликтов на Ближнем Востоке и Кипре, развития двусторонних торговых связей. если Л.и. Брежнев был заинтересован в скорейшем проведении Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в европе, то Г. Вильсон старался не упустить возможности расширить торгово-экономическое сотрудничество. Таким образом, в успехе переговоров были заинтересованы обе стороны, по итогам саммита было подписано шесть документов, в которых страны договорились принять действенные меры по предотвращению распространения ядерного оружия, организовать политические консультации между Великобританией и СССр, реализовать программы сотрудничества в области экономики и промышленности, науки и техники, медицины и здравоохранения. В британской прессе значительным достижением визита считалась договоренность о предоставлении Советскому Союзу кредита в размере 950 млн фунтов стерлингов сроком на пять лет, что должно было способствовать увеличению объема торгового оборота. Также важным шагом в направлении друг к другу, по мнению журналистов, стала организация круглых столов для представителей общественности. Как в консервативной, так и в лейбористской прессе присутствовал, однако, разумный скепсис относительно результативности встречи. Советские издания отмечали вовлеченность Великобритании в возглавляемую СССр борьбу за мир. Визит Г. Вильсона, с одной стороны, предоставил новые возможности для развития англо-советских отношений, а с другой - продемонстрировал различие в подходах политических лидеров к пониманию разрядки.

В статье анализируются принципы работы и структура системы управления советским ракетостроением накануне Карибского кризиса, которая позволила создать передовую ракетную технику. Эта система постоянно реформировалась. Технический прогресс привел к расширению межотраслевых связей в производстве ракетной техники, необходимо было привлечь к производству ракет предприятия различных ведомств и регионов, множество ученых и технических специалистов. реформа органов управления промышленностью и строительством основывалась на принципах демократического централизма, что должно было активизировать кадровый потенциал страны. Министерства, основанные на пирамидальном принципе управления, были ликвидированы, а руководство промышленностью было передано региональным совнархозам (1957). однако новые разработки в сфере ракетной техники было решено оставить под контролем центральных ведомств. Важнейшие ракетостроительные научные и конструкторские организации были подчинены Государственному комитету Совета министров СССр по оборонной технике. По кооперации в разработках участвовали предприятия радиоэлектронной, судостроительной, машиностроительной и других отраслей. В 1958 г. серийное производство ракетной техники было поручено совнархозам. децентрализация советской системы управления ракетостроением позволила расширить производственные связи и увеличить кадровый потенциал ракетостроительной отрасли. однако пришлось создавать сложную систему снабжения и сбыта, а также устанавливать постоянный контроль за работой сотен предприятий. необходим был авторитетный координирующий орган управления. Важную роль в организации слаженной работы децентрализованной отрасли выполняла Комиссия Президиума Совета министров СССр по военно-промышленным вопросам, созданная в декабре 1957 г. реформы позволили мобилизовать ограниченные ресурсы и обеспечить к 1962 г. создание передовых образцов ракетной техники для защиты интересов страны в международных конфликтах (межконтинентальная ракета р-7, ракета малой дальности р-11, ракеты средней дальности р-12 и р-14, зенитно-ракетные системы С-75 и «даль», межконтинентальные крылатые ракеты «Буря» и «Буран», системы противоракетной обороны и т.д.). В результате СССр стал сверхдержавой, способной отстаивать свои международные интересы.

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках проекта проведения научных исследований «Опыт мобилизации промышленности СССР на производство ракетной техники накануне Карибского кризиса», проект № 16-01- 00250, руководитель А.В. Буданов.

Изучение истории специальных лагерей нКВд/МВд СССр является одним из важных направлений исследований советской оккупационной политики и функционирования советских оккупационных структур в послевоенной Германии. Целью настоящего исследования является рассмотрение основных исторических работ, посвященных истории спецлагерей, выходивших с 1950-х годов до настоящего времени. Выделяются два периода в развитии историографии рассматриваемой проблемы: «доархивный» (с 1950-х до середины 1990-х годов) и современный (с середины 1990-х годов до настоящего времени). анализируется преимущественно немецкая историография истории спецлагерей. рассматриваются источниковая база и содержательные выводы исследований, важные для понимания особенностей советской оккупационной политики в Восточной Германии в первые послевоенные годы в целом. если в исследованиях «доархивного» периода, опиравшихся на ограниченный круг источников, делался акцент на выявлении отдельных, хотя и важных аспектов истории спецлагерей (их дислокация, количество прошедших через них заключенных, критерии ареста и помещения в спецлагерь гражданского населения советской зоны оккупации Германии), то работы современных авторов касаются намного более широкого круга проблем. Это не только организационные вопросы функционирования спецлагерей, но и их место в системе советских специальных служб на территории Восточной Германии, их роль в осуществлении репрессий как против немецкого гражданского населения, так и советских граждан, оказавшихся после окончания войны в советской зоне оккупации Германии. В современной историографии спецлагеря определяются как особые места заключения, сочетавшие в себе функции временного содержания различных категорий контингента, их интернирования, фильтрации и накопления для дальнейшего распределения, в том числе и по лагерям ГУЛАГа. Важнейший вывод современных исследований истории спецлагерей состоит в том, что для послевоенной Германии они стали выразительным проявлением «экспорта» советских репрессивных практик, свидетельствуя о реальных и долгосрочных планах советского руководства по советизации Восточной Германии.

Автором реконструированы и проанализированы особенности функционирования кинотеатров Москвы в период Великой отечественной войны с точки зрения концепции «социального пространства» французского философа и социолога Анри Лефевра (1901-1991). Согласно данной концепции, социальное пространство применительно к кинотеатру включает три уровня. Первый - это «репрезентация пространства»: набор зафиксированных норм, которые устанавливаются «сверху», с позиций представлений власти о наиболее эффективном устройстве кинотеатра и его функционировании (архитектурный облик, репертуар, планы пропагандистской работы и т.п.). Второй - это «пространственные практики»: функционирование кинотеатра, реализуемое в деятельности его персонала, позиции которого в отношении наилучшей организации кинопросмотра могли существенно расходиться с установками «сверху». Третий - это «пространство репрезентаций» - «взгляд снизу», т.е. восприятие («переживание») «похода в кино» самими зрителями. на основе анализа репертуара, специфики работы кинотеатров Москвы военного времени, управленческой деятельности государственных и партийных структур в области кинопроката были сделаны следующие выводы. «Репрезентация пространства» кинотеатров значительно не изменилась по сравнению с предвоенными годами, они продолжали играть прежде всего роль места досуга и развлечения. Но при этом кинотеатры широко использовались как агитационная площадка для мобилизационной пропаганды. «Пространственные практики» кинотеатров в условиях войны значительно трансформировались в связи с усилением пропагандистской работы и необходимостью строгого соблюдения специальных инструкций. «Пространства репрезентации» кинотеатров были напрямую связаны со значительными изменениями в репертуаре, когда кинопрокатчики делали ставку, с одной стороны, на обучающие «оборонные» фильмы, а с другой — на то, в чем в первую очередь был заинтересован массовый зритель: стремление отвлечься и отдохнуть (мелодрамы и приключения), визуализация «образа врага» и получение информации с фронтов (военные драмы и хроникально-документальные фильмы). Кроме того, посредством знакомства с американской и британской кинопродукцией (фильмы союзников) советские зрители открыли для себя на экране «иной мир».

В статье рассматривается процесс становления научных исторических знаний в Западноуральском регионе. анализируются работы авторов, которые внесли существенный вклад в изучение истории, культуры данного региона, расширяли, обогащали научные представления о прошлом россии. Уделяется внимание такой важной отрасли отечественной культуры, как краеведение. Первые труды по истории Западного Урала относятся еще к XVIII в. наряду с исследованиями, отражающими общий ход развития социальных, экономических, культурных процессов в рамках территориального образования, в досоветский период появились труды специального характера (о развитии отдельных отраслей промышленности, о роли династии Строгановых в развитии Пермского Прикамья и т.п.). В XVIII в. зародилось и уральское краеведение, которое получило мощный импульс во второй половине XIX в. Краеведам уже тогда было присуще не только понимание важности исследования родного края, но и стремление увязать рассматриваемые ими вопросы с общероссийскими процессами. Показана плодотворная работа профессорско-преподавательского состава первого на Урале Пермского университета (основанного в 1916 г. как отделение Петроградского университета), его роль в развитии краеведческого движения и изучении региональной истории на принципах научного подхода, что сделало университет центром гуманитарных исследований на Урале, в частности, исторического ураловедения. Период «золотого десятилетия отечественного краеведения» продолжался до рубежа 1920–1930-х гг. С установлением полного идеологического контроля над гуманитарными исследованиями после принятия курса на форсированную индустриализацию стало насаждаться так называемое индустриальное краеведение. Краеведческие общества, преимущественно гуманитарного профиля, стали объявлять о самороспуске, так как подвергались критике и нападкам, которые все равно неизбежно приводили к их закрытию. Некоторым представителям академической науки пришлось покинуть университет, что, несомненно, сказалось на качестве научных исследований. Тем не менее, накопленный богатейший фактический материал, сформировавшиеся в тот противоречивый период научные методы и направления представляют большой интерес для современных исследователей.

В статье исследуется коммеморативная политика власти российской империи в период торжеств в честь 300-летнего юбилея династии романовых в 1913 г. в Царстве Польском. источниковая база исследования представлена архивными документами и материалами периодической печати. аудиторией небывалого по масштабам всероссийского праздника являлись все подданные империи. Царство Польское и, в особенности, чествовавшее своего православного царя польское и еврейское население, представляет в этом отношении особенный интерес. Все мероприятия, посвященные юбилею, проходили в соответствии с устоявшимися общероссийскими традициями: в основном это были богослужения, военные парады, народные гулянья, чтения в образовательных учреждениях и т.д. Соответствующим образом украшались города - в первую очередь портретами и инициалами основателя династии Михаила Федоровича и николая II. В газетах печаталось множество материалов, посвященных юбилею, это и история династии, и различные рассказы из жизни монархов, и описания и впечатления от торжеств в других частях империи, и др. хов, и описания и впечатления от торжеств в других частях империи, и др. Согласно свидетельствам губернаторов и уездных начальников Царства Польского, реакция населения на праздничные мероприятия была различной. Русские с энтузиазмом участвовали в торжествах и активно помогали подготавливать свои города к предстоящему событию. Евреи отнеслись к празднику с той же (а временами и большей) вовлеченностью, что и русские. Польское население, прежде всего интеллигенция, довольно холодно реагировало на юбилейные мероприятия. В некоторых уездах наблюдались протестные настроения, нередко выражаемые действием. У современников складывалось впечатление, что вопреки «высочайшей воле» поляки не особенно хотели демонстрировать свою общность с русскими и евреями в данном праздновании. В целом торжества в Царстве Польском прошли пышно и без заметных народных волнений. Власть ярко продемонстрировала заслуги династии за прошедшие 300 лет и утвердилась в убеждении о «духовном единстве царя с народом».

В статье рассматривается развитие промышленности Таврической губернии со времени окончания Крымской войны, приведшей к запустению края, и вплоть до начала ХХ в., когда регион стал одним из самых быстроразвивающихся в Российской империи. Исключение составили предприятия, занимавшиеся обслуживанием Черноморского флота, а также портовые заводы — ввиду того, что этому сегменту посвящен обширнейший материал источников и литературы. Целью настоящей работы является выделение наиболее важных и перспективных отраслей промышленности губернии во второй половине XIX в. В результате исследования автор пришел к выводу, что на протяжении 60-х гг. XIX в. промышленность Таврической губернии находилась в упадке, производство сохраняло архаические черты, что было вызвано прежде всего разорением в ходе Крымской войны. Однако проведение Великих реформ, строительство Лозово-Севастопольской железной дороги в 1872–1875 гг., соединившей не только уезды Таврической губернии между собой, но и саму губернию с другими административно-территориальными единицами Российской империи, а также успешное развитие сельского хозяйства, игравшего главную роль в экономике региона, стимулировало экономическое и социальное развитие края. Это привело к тому, что в промышленности начинает складываться отраслевая структура, появляются новые виды продукции, технологии и услуги. Вместе с тем автор отмечает, что промышленное развитие губернии хотя и шло ускоренными темпами, но тем не менее имело неравномерный характер в территориальном отношении и обеспечивало в большей мере местные нужды. Исключение составляла пищевая промышленность, развивавшаяся на территории всей губернии. Наиболее же успешными отраслями пищевой промышленности в указанный период стали винокуренная, пивоваренная, водочная, табачная, мукомольная, производство консервов, а также соляное производство, которые были направлены не только на удовлетворение потребностей местного населения, но и на продажу в другие регионы Российской империи.

Статья анализирует противоречивые аспекты художественной жизни и культурной политики 1920-х гг., в том числе связанные с именем Л.Д. Троцкого и его ролью в развитии советского искусства, проделавшего путь от «переходной эпохи» до эпохи «Великого перелома». Причиной обращения к данной теме стали размышления о выставке «Борьба за знамя. Советское искусство между Троцким и Сталиным. 1926-1936», которая прошла в Москве в 2008 г. опираясь на неопубликованные архивные материалы Коммунистической академии и периодику 1920-х гг., перечитывая статьи А.В. Луначарского и воспоминания художника Ю.П. Анненкова, обращаясь к высказываниям Л.Д. Троцкого, касающимся культуры в целом, литературы и непосредственно искусства, автор анализирует феномен искусства 1920-х гг., во многом еще открытого формальным экспериментам, что станет невозможным в последующие годы. разобщенность взглядов членов партии на культуру в значительной степени определила главный стержень дискуссий об искусстве пореволюционного периода, так или иначе сводившихся к проблеме пролетарского искусства. Принципу «классовости» культуры («искусство принадлежит классу») противопоставлялся радикальный призыв «навсегда покончить с классовой культурой и проложить пути для культуры человеческой». невнятность терминологии породила путаницу понятий, определяющих отношение искусства к революции и ее явлениям: пролетарское искусство, искусство революции, советское искусство и т.п. Л.Д. Троцкий выдвинул идею, что искусство революции должно подготовить базу для социалистического искусства. Под искусством революции он понимает искусство переломной эпохи, социалистического искусства он не дождался. Одним из парадоксов дискурса является категорическое неприятие Л.Д. Троцким формального метода в литературоведении и, в то же время, поддержка формальных опытов в литературе и в изобразительном искусстве. Данная статья является попыткой определить возможные связи между теорией «перманентной революции», «левизной» в партии, в искусстве и искусствоведении революционного десятилетия.

В статье предпринята попытка рассмотреть процесс формирования образа колон и обелисков в истории архитектуры, а также исследовать, каким образом античные образцы повлияли на архитектурные проекты подобных памятников в пространстве сада в Царском Селе. В России первое обращение к образу триумфальных монументов датируется первой четвертью XVIII в. При Петере I в 1720-е гг. были подготовлены проекты колонны и обелиска, но они не были реализованы. В период барокко подобные памятники не устанавливались. Екатерина II активно обустраивала свой новый сад в 1770-е гг. в честь побед, одержанных русской армией в русско-турецкой войне 1768-1774 гг., были поставлены ростральные колонны, обелиск и павильон «Башняруина». Семантическое значение обелисков - с момента появления в Древнем Египте до использования объектов, вывезенных из египетских храмовых комплексов, в античном Риме - изменяется от элемента сакральной постройки до композиционного акцента на площади или на арене цирка. В России в XVIII в. они устанавливаются как памятники воинской славы в память о победах. В ХХ в. обелиски ставятся как мемориалы на площадях и на могилах погибших воинов. образ колонн также меняется, ростральные колонны, появившиеся в древней Греции и древнем Риме, получают широкое распространение в дальнейшем. Этот тип памятника обретает широкий спектр символических значений. Для более полного представления историко-художественного контекста в статье рассматриваются и другие типы памятников. Обелиск с рострами на колонне, напоминающий образ Морейской колонны, представлен на листах Дж.-Б. Пиранези, возможно, ее прототипом является неизвестный античный памятник. Обращение к прототипам памятников воинской славы имеет важное значение для понимания их семантики и тех смыслов, что были заложены их царственной заказчицей. В выбранном нами аспекте памятники классицизма рассмотрены лишь в небольшом числе исследований.

Очень часто краткость и отрывочность письменных источников по истории древних и средневековых государств заставляет исследователей обращаться к дополнительным материалам, в частности к нумизматическим. нумизматика, тесно связанная с другими вспомогательными историческими дисциплинами, а также с искусством, топонимикой, палеографией, может служить важным источником для изучения прошлого. Так, по нумизматическим материалам можно судить об изменениях в условиях выпуска и обращения монет в городах Кавказа в эпоху Средневековья, о системе его торговых путей и связей, т.е. они могут быть использованы для изучения многих важных вопросов социально-экономической и политической истории. Монеты Сасанидов, Омеядов, Аббасидов, Багратидов, Саджидов, Сефевидов, Шеддадидов, Ширваншахов, Ильханидов, Джелаиридов и других правителей Востока привлекали внимание русских и зарубежных нумизматов-ориенталистов XIX-XX вв. Среди них особо следует выделить Х.Д. Френа, П.С. Савельева, В.В. Григорьева, В.Г. Тизенгаузена, а.К. Маркова, Р.Р. Фасмера, И. Бартоломея, Б. дорна, М.А. Добрынина, А.А. Быкова и др. новой вехой в развитии нумизматики Кавказа стала предпринятая известным коллекционером-нумизматом Евгением Александровичем Пахомовым (1880-1965) попытка воссоздать структуру денежного обращения Закавказья на основе описания ранее и вновь обнаруженных кладов монет. В монетных кладах, описанных в работах Е.А. Пахомова, наряду с монетами, чеканенными в административных и торговых центрах Сасанидской империи, Византии, а также арабского халифата и других государств Средневековья, приводились также монеты, битые на монетных дворах в существовавших на Кавказе средневековых государствах, что свидетельствует о развитых товарно-денежных отношениях. расширение в античный период и в период Средневековья на Кавказе товарно-денежных отношений способствовало дальнейшему развитию ремесленного производства, о чем также свидетельствуют и средне вековые письменные источники.

Автор выражает благодарность А. Акопяну, А. Варданяну и Г. Чеишвили за предоставление литературных источников.

Бурное развитие информационных ресурсов (ИР) и информационных систем (ИС), а также создание их на средства городского бюджета и использование в городском хозяйстве с неизбежностью поставило задачу оформить ИС и ИР как объекты собственности хозяйствующих субъектов, определить их юридический статус нормативно-правовыми документами, произвести учет, регистрацию и оценку их рыночной стоимости. Последнее позволяет произвести страхование ИС и ИР от киберрисков. нормативно-правовую базу для утверждения юридического статуса ИР и ИС в Москве составили законы г. Москвы, распоряжения мэра, постановления и распоряжения правительства Москвы, принятые в период 2001-2008 гг. в рамках разработки Комплексной программы движения Москвы к информационному обществу и реализации программы «Электронная Москва». Порядок проведения оценки рыночной стоимости ИС и ИР был определен постановлением правительства от 6 декабря 2005 г. В 2007 г. большой объем работ для Москвы проделала компания «ВАЛНЕТ», разработавшая методологию по оценке рыночной стоимости ИС и ИР. однако в кризисные 2008-2009 гг. и в последующий период работы по учету, регистрации и оценке стоимости ИС и ир сократились, а научные исследования приостановлены. В 2018-2019 гг. российские ученые-экономисты А.Г. Папцов, Ю.А. Цыпкин, С.В. орлов, Р.А. Камаев выделили ИС и ИР в качестве самостоятельного фактора производства и предложили свою методику оценки рыночной стоимости персональных данных. Последние становятся в наши дни «новым капиталом», за который идет борьба маркетологов, политтехнологов и мошенников. Проделанный обзор этапов оценки стоимости информации и ее материализации в гражданско-правовом обороте позволил выявить следующие важные тенденции: электронно-цифровой профиль (ЭЦП) человека сегодня становится его основным документом; в мире разворачивается борьба за «новый капитал» в форме ЭЦП человека; стоимость цифровой информации и права на доступ к ней будет возрастать; под воздействием социально-экономического смысла ЭЦП сознание начинает определять бытие.

Целью данной статьи является определение вклада Пия XII в развитие католического учения по проблеме войны и мира, которое за время своего существования претерпело заметную трансформацию: от одобрения вооруженного конфликта в определенных случаях оно постепенно перешло на позиции пацифизма, что было подтверждено решениями Второго Ватиканского собора (1962-1965 гг.). В связи с этим интересным представляется вопрос, как видел проблему допустимости войны последний «предсоборный» папа Пий XII. Он, на чей понтификат пришлась Вторая мировая война, регулярно призывал прекратить кровопролитие, а после завершения конфликта продолжал развивать идеи установления и поддержания мира на всей земле. Основными задачами правительств, по мнению Пия XII, должны были стать поиск компромисса в кризисных ситуациях и предотвращение военных столкновений в будущем, чему могли способствовать католическое учение и идея установления христианского порядка во всем мире. В ходе данного исследования, основанного на анализе речей и энциклик Пия XII, был сделан вывод о том, что папа не поддерживал войну и тем более не призывал к ней, а наоборот, в условиях нарастания международной нестабильности и противостояния двух противоборствующих блоков выступал за диалог и отказ от войны как способа разрешения конфликтов. Таким образом, его воззрения являются логическим продолжением миролюбивых идей его предшественников. Особое внимание папа уделял вопросам ограничения научных исследований, так как именно в период его понтификата было изобретено ядерное оружие, что при нарастании международной напряженности могло привести к беспрецедентному конфликту, грозящему обернуться всемирной катастрофой. Поэтому, оказавшись в более сложных условиях, нежели предыдущие римские понтифики, Пий XII более решительно осуждал войну, даже имеющую «справедливые цели», благодаря чему окончательно складывался идейный фундамент, на котором были построены решения Второго Ватиканского собора.

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 19-39-90026

По мере роста числа акционерных банков, усложнения экономических отношений и финансовых операций значение банкирских домов в россии начинает постепенно падать. Банкирским домам, ранее игравшим существенную роль в экономической жизни страны, становилось все сложнее конкурировать с акционерными банками, которые обладали более солидными капиталами, пользовались широкой поддержкой государства, имели тесные связи со многими иностранными банками, располагали разветвленной сетью филиалов и отделений в разных городах страны. некоторые из банкирских домов добровольно или вынужденно закрывались, другие приобретались акционерным банкам, третьи - акционировались, четвертые, в основном небольшие банкирские конторы, имевшие часто спекулятивный характер, - банкротились. В данной статье рассматривается процесс преобразования банкирских заведений в акционерные коммерческие банки, который наметился в россии с начала 1910-х гг. В качестве примера взят банкирский дом «Г. Вавельберг», имевший конторы в Петербурге и Варшаве, на основе которых были созданы два самостоятельных акционерных учреждения: Петербургский торговый банк (1912) и Западный банк в Варшаве (1913). еще до Первой мировой войны Западный банк в Варшаве стал одним из крупнейших банков в Царстве Польском. одновременно акционировались еще несколько известных банкирских заведений: «Братья рябушинские» - в Московский банк, «и.В. Юнкер и Кº» - в Коммерческий банк «и.В. Юнкер и Кº» (Московский промышленный банк). другие банкирские заведения в своем развитии шли в том же направлении. Западный банк представляет особый интерес для изучения в силу того, что, возникнув в период нахождения Царства Польского в составе российской империи, он сохранил свои позиции после получения Польшей независимости в 1918 г., несмотря на серьезные экономические кризисы, переживаемые Польской республикой в середине 1920-х и начале 1930-х гг. Просуществовал Западный банк в Варшаве фактически до 1949 г.

Предметом исследования настоящей статьи является отражение влияния русских приезжих на приграничное финское население Карельского перешейка на рубеже XIX-XX вв. в источниках различного типа. Данная тема раскрывается на примере селений этого региона, в которых фиксировалась наибольшая численность русских, - рядом с финляндской железнодорожной веткой Санкт-Петербург-Рийхимяки, обеспечивавшей транспортную доступность. Цель исследования заключается в отображении нового вектора русско-финских отношений, получивших свое развитие вследствие заметного миграционного потока из центра империи. На территорию Карельского перешейка прибывал разнообразный по социальному составу контингент русских приезжих: столичная интеллигенция, рабочие, крестьяне, а также революционные элементы, скрывавшиеся от полицейского надзора. Фактор границы, т.е. менее контролируемой российскими властями территории, давал возможность революционерам проводить собрания, относительно открыто взаимодействовать с финскими оппозиционными группами, при этом избегая наказания по причине невмешательства финских властей. Примечательно, что география миграционного процесса не ограничивалась только близлежащим мегаполисом: приводятся случаи миграций из Минской, Ярославской и Владимирской губерний, что ранее в историографии не отмечалось. Помимо дачного отдыха, развлечений и туризма, Великое княжество Финляндское привлекало возможностью заработать: у финских жителей покупали землю для последующей перепродажи по более высокой цене, оказывались различные услуги для обеспечения нужд дачников (строительство, обслуживание дач, продуктовая торговля). Встречались и случаи нелегальных заработков русских, связанные с продажей спирта из России, провоз которого на территорию Финляндии был запрещен, карался солидными штрафами и даже тюремным заключением. Тесные контакты с русским населением оказывали непосредственное влияние на местных финских жителей, которые стали говорить на смеси русского и финского языков, отказывались от крестьянского традиционного быта, перенимая столичные привычки. Рубеж веков ознаменовался формированием взаимности в пограничных русско-финских контактах, которые стали более личными и неформальными после отказа сторон от существовавших стереотипов, насаждаемых политической повесткой.

Статья посвящена опыту изучения истории дачного строительства на Южном берегу Крыма в конце XIX - начале XX в. как социально-экономического и социокультурного феномена на примере дачного поселка новый Симеиз (1902-1920 гг.). До последнего времени история Южного берега Крыма периода модернизации императорской России (1861-1917 гг.) не привлекала должного внимания историков, оставаясь уделом краеведческих и искусствоведческих описаний, а феномен «дачи» как особого, характерного только для России института ускоренного формирования идентичности нарождавшегося «среднего класса», вынесенного за пределы города, применительно к Южному берегу Крыма, также переживавшему в начале XX в. дачный бум, практически не изучался. Из многочисленных дачных поселков Южного берега Крыма новый Симеиз выбран как наиболее организованный и благоустроенный: за неполные 20 лет в нем было продано почти двести участков и построено 66 дач. Важная особенность Симеиза заключается в том, что он практически не был затронут перестройками ХХ и XXI вв., что делает весь поселок пространством исторической памяти, а здания и объекты ландшафтной архитектуры - вещественными историческими источниками. В статье проанализированы социальный (сословный, профессиональный) профиль покупателей дач в новом Симеизе, состоятельных жителей Санкт-Петербурга, Москвы и Центральной россии, особенности складывавшейся в новом Симеизе новой культуры повседневности, а также причины, побудившие прежних владельцев имения Симеиз, наследников промышленника С.И. Мальцова, к распродаже фамильных земель. Для объяснения полученных данных привлечены парадигмы «истории досуга» и «праздного класса». Немаловажен источниковедческий аспект работы: проведена систематизация источников различной типовой и видовой принадлежности (письменно-текстовых, визуальных, монументальных), в том числе вновь выявленных благодаря цифровизации и пополнению онлайновых баз данных, проведен их анализ с точки зрения ценности и познавательного потенциала, а также осмыслен опыт создания электронной базы данных «дачи Симеиза» и ее презентации в виде историко-ориентированного тематического сайта в сети интернет.

В XIX в. Европа погрузилась в эпоху промышленных революций и была охвачена двумя взаимосвязанными процессами - индустриализацией и урбанизацией. На фоне бурного развития промышленности и экономики городам пришлось столкнуться с серьезными социальными проблемами, такими как эпидемии, нехватка жилья, антисанитария, преступность и др. В этих условиях города становились источниками социального напряжения и постоянных волнений, что подрывало стабильность политических институтов. Ситуация серьезным образом обострялась и ухудшалась, поскольку городское пространство не успевало вовремя реагировать на новые социальные вызовы. Так, одним из главных недугов городов того времени были разраставшиеся трущобы. Это вынуждало правительства и градостроителей искать выходы из сложившейся ситуации и вырабатывать грамотные стратегии дальнейшего городского развития. Во Франции, с приходом к власти Наполеона III, в середине XIX в. начинается широкомасштабная реконструкция Парижа, проведенная под руководством префекта барона Ж. Османа, которая была направлена на решение как социальных, так и политических задач. Предполагалось, что осуществление реконструкции должно не только избавить город от растущих социальных проблем, но и предотвратить возможность социальных волнений и протестных выступлений в будущем. Целью данной работы является анализ основных градостроительных решений, реализованных в данный период, и выявление ключевых социальных последствий проведенных работ. делается вывод, что в результате «османизации» Париж стал современным политическим, культурным и экономическим центром, избавился от средневековых оков и пережитков прошлого, а жители города обрели новый стиль жизни и новые повседневные городские практики. особое значение имеет то, что проведенная реконструкция французской столицы продемонстрировала роль и возможности городского планирования как инструмента управления обществом. Во многом современный облик Парижа сформировался именно в результате «османизации», основные направления и социальный смысл которой рассмотрены в данной статье.

Статья является первым опытом интеллектуальной биографии Ивана Григорьевича Кулжинского (1803-1884) - забытого русского консерватора, известного сейчас лишь исследователям биографии Н.В. Гоголя. Творческий путь И.Г. Кулжинского принято делить на два этапа: увлечение романтической «народностью» и малороссийской этнографией; отстаивание принципов «уваровской триады» и служение «реакционной» правительственной политике. опираясь на публикации и письма И.Г. Кулжинского, автор показывает прямую преемственность между этими двумя этапами, а также неоднозначное отношение писателя к сословному консерватизму. В публицистических романах «Эмерит» и «Уездный судья нашего уезда» сформулированы основы этики и мировоззрения служилого интеллектуала николаевского царствования, позднее в значительной степени повлиявшие на общественную атмосферу и ход Великих реформ. Считая главной задачей литературы не «эстетику», а нравственную проповедь, И.Г. Кулжинский активно критиковал левые тенденции в литературе, критике, педагогике и общественной жизни второй половины XIX в. отстаивал он и необходимость цензуры. Пореформенный «прогрессизм» представлялся ему скорее «регрессивным» течением, ведущим к деградации христианской цивилизации. Таким же отказом от истинного общественного прогресса видится ему и нарождавшееся украинофильство - навязывавшее малороссийскому простонародью «испорченное полонизмами» крестьянское наречие. однако во второй половине 1860-х гг. Кулжинский вступает в полемику и со сторонниками сословного консерватизма, проявляя себя защитником реализовывавшейся в Северо-Западном крае «системы Муравьева». на протяжении многих десятилетий И.Г. Кулжинский отстаивал принцип национальной самобытности и призывал к отказу от использования в быту иностранных языков. однако в отличие от славянофилов он никогда не критиковал петровских реформ, считая, что последние не затронули основ русской идентичности - церкви и самодержавия. И.Г. Кулжинский призывал к созданию системы выдержанного в национальном духе женского образования, а позднее, в 1870-е гг., - к переходу начальных школ под полный контроль церкви.

Исследование выполнено в рамках гранта No 19-18-00073 «Национальная идентичность в имперской политике памяти: история Великого княжества Литовского и Польско-Литовского государства в историографии и общественной мысли XIX–XX вв.» Российского научного фонда.

Гуманистическое образование и работа в художественной мастерской эпохи ренессанса - две сферы, на первый взгляд не имевшие прямого пересечения в XV-XVI вв. и изучаемые дисциплины, и цели у гуманиста и живописца не были идентичными. Традиционные подходы к изучению художественных мастерских ренессанса как правило выделяли какие-то конкретные аспекты их существования. Школа знаточества уже с конца XIX в. занималась постановкой вопроса атрибуции стиля мастерской как круга художников, не всегда связанных между собой. Приверженцы изучения истории искусства как истории идей видят в мастерской сообщество мастеров, разделявших общие ценности. Социальная история искусств, напротив, рассматривает мастерскую как вполне конкретную группу, работавшую совместно. Современные технико-технологические исследования позволяют раскрыть секреты творческого процесса мастеров и их помощников. наиболее интересные и новаторские мысли относительно ренессансных мастерских возникают сейчас на пересечении указанных выше подходов и с включением новых проблем в исследовательский дискурс. В частности, может быть интересна проблема гуманистического воспитания, имеющая собственную сложную историю изучения от позитивистских подходов к идеализации, а затем и критической оценке. Параллели между гуманистическими подходами к образованию и устройством живописных мастерских на примере рима XVI столетия не получили в настоящий момент освещения в научной литературе. Можно отметить, что на этот период оказал существенное влияние опыт педагогов Кватроченто. Так, особый интерес среди гуманистов-воспитателей представляет Витторино да Фельтре, до 1446 г. руководивший мантуанской школой «радостный дом». В мастерских рима Чинквеченто многие из образовательных подходов гуманистов предшествующего столетия получили практическое воплощение в работе с подмастерьями и ассистентами. В частности, это касается специализации мастеров на различных техниках и жанрах. изменявшийся на протяжении столетия, такой подход сквозной нитью проходит через историю римских мастерских.

В археологической науке давно существует несколько проблем, связанных с кизил-кобинской культурой и таврским этносом, по которым ведутся дискуссии. одна из самых сложных - проблема расселения тавров. После того как в науке утвердился тезис о тождестве кизил-кобинской культуры с таврским этносом, о территории расселения тавров стало возможным судить по ареалу памятников этой культуры. однако возникли противоречия со сведениями письменных источников, основным из которых было сочинение Геродота. Геродот подробно описывает «страну тавров» как гористую местность. но археологические материалы свидетельствуют о существовании памятников кизил-кобинской культуры и в степной части Крыма, и на Керченском полуострове, хотя Геродот не включает эти области в районы обитания тавров. из сообщения Страбона явствует, что когда-то тавры занимали весь Крымский полуостров. один из исследователей сделал вывод, что территория обитания тавров со временем менялась, и к V в. до н.э. их племена полностью переместились в предгорные и горные районы. жаркие дискуссии развернулись в связи с определением границ Таврии. Западная граница, по Геродоту, находилась около города Каркинитида. После длительных споров вопрос был решен, так как в евпатории были открыты руины Керкинитиды, которую и посчитали пунктом, упомянутым Геродотом. Восточную границу определили до Феодосии. но открытие памятников на территории Боспора с таврской керамикой, догреческих поселений, свидетельствует о присутствии здесь тавров, хотя Геродот не включает Керченский полуостров в «страну» тавров. Поскольку тавры были автохтонным народом Крыма, должна была быть археологическая культура, предшествовавшая кизил-кобинской. ею оказалась белозерская культура, что также расширило представления о расселении тавров. Таким образом, археологические материалы памятников степного, горного и предгорного Крыма меняют представления о территории расселения тавров и уточняют сообщения древних авторов.

Работа выполнена при финансовой поддержке РФФИ в рамках проекта №18-09-00742.

Предметом исследования данной статьи являются представления о влиянии пищевых продуктов на продолжительность жизни человека, распространенные в конце XVIII - первой четверти XX в., а также концепции долголетия, принятые в этот период. рассматриваются пищевые продукты, способствующие увеличению продолжительности жизни при правильном их употреблении в соответствии с возрастом, телосложением, темпераментом и полом человека. Целью данной статьи является создание общей картины научно-медицинских представлений о достижении долголетия на стыке диетологии, философии и истории медицины. их новое переосмысление представляется весьма актуальным ввиду возобновляющихся практик долголетия в современном обществе, возвращения к гипотезам и теориям о «секрете долгожителей» и т.п. В настоящее время имеются исследования, рассматривающие медицинские концепции и конкретные рецепты прошлого с целью поиска новых подходов к развитию современной медицины. Так, ряд инноваций в науке и медицине современности (например: омолаживащий эффект от крови, сунамитизм, коррелирование возраста матерей с долголетием детей, «кровати для долголетия» и др.) уже были описаны специалистами в области долголетия в XVIII - XIX вв. изучение подобных концепций и введение в научный оборот сведений о различного рода поисках и изобретениях в данной области в прошлом позволят обогатить научную базу по теме. данное исследование базируется на материалах медицинской и научно-популярной литературы конца XVIII - первой четверти XX в. Внимание фокусируется на продуктах, популярных в современном повседневном употреблении, которые, как считалось, оказывают геропротекторный эффект, а также омолаживают и оздоравливают организм человека. Это такие продукты, как кофе, чай, сахар, шоколад, корица и др. результатом исследования является выявление общих представлений о секрете долголетия, основанных на анимистической концепции, которой придерживались представители научной медицины, философско-религиозного врачевания и магико-мистических целительских традиций в России на рубеже XIX - ХХ вв.

Выборы во II Государственную думу (1995 г.) привели к победе оппозиционных партий, чему способствовали не только объективные факторы, но и особенности избирательной системы РФ. В этой связи президент и его окружение стали активно продвигать стратегию, предусматривавшую отказ от мажоритарно-пропорциональной модели и переход исключительно на мажоритарный принцип избрания думы. Предполагалось, что это позволит сделать депутатский корпус более лояльным или же деструктурированным. В данной статье на основе комплексного использования различных источников (нормативно-правовых актов, материалов Федерального Собрания, данных периодической печати) рассматривается обострение политических противоречий между президентом и депутатами II думы в связи с намерением главы государства кардинально поменять правила «электоральной игры». Предметом исследования является политический конфликт, развивавшийся в контексте определенной исторической ситуации, разрешение которого имело гораздо более масштабные политические последствия, нежели просто выбор избирательной модели. новизна исследования обусловлена отсутствием работ, посвященных попыткам электоральной реформы 1997-1999 гг. как системной политико-правовой проблеме. Столкновение между президентом и парламентом по вопросу процедуры избрания депутатов думы явилось одним из многочисленных конфликтов, которые составляли суть российского политического процесса 1990-х гг. однако после принятия Конституции 1993 г. эти противоречия разрешались правовыми средствами в рамках публичной политики. Проблема выбора оптимальной электоральной модели также стала достоянием открытой дискуссии, в ходе которой предлагались возможные пути совершенствования российского избирательного права. особую роль сыграл Конституционны Суд, участие которого в противостоянии двух ветвей власти позволило преодолеть тупиковую ситуацию и завершить работу над обновлением избирательных законов. Таким образом, совместные усилия трех ветвей власти, а также научного сообщества помогли сделать российскую избирательную модель более совершенной и адекватной конкретной социально-политической ситуации, что, однако, не гарантировало проведение по-настоящему честных выборов.

С окончанием холодной войны в мировой политике установилась однополярная система, в основе которой лежала военная мощь, а также экономическая и культурная гегемония США в разных частях мира. Кризисы, возникшие на Балканах в 1990-х гг., показали, какими методами и во имя каких целей великие державы проводили свою политику в этом регионе. После окончания холодной войны, с распадом СССР и Федеративной республики Югославия, обстановка на Балканах дестабилизировалась. В период правления И. Броз Тито потенциал межнациональных и межконфессиональных конфликтов, который уже существовал в Югославии, был заморожен, но в 1990-х гг., при С. Милошевиче, он проявился в полную силу, приведя к распаду страны и гражданской войне. Это открыло возможности для установления здесь американского влияния. Вначале, однако, США, которые имели возможность показать всю свою военную мощь для предотвращения конфликта в Боснии, занимали позицию пассивного наблюдателя. Военнослужащие США впервые появились на территории бывшей Югославии в декабре 1992 г., в непосредственно граничащей с Косово Македонии в составе миротворческой группы организации объединенных наций. По мере увеличения активности США вмешательство осуществлялось без дальнейшей эскалации конфликтов, а в 1995 г. при их действенном участии были заключены дейтонские соглашения. С началом же косовского кризиса политика США стала гораздо жестче, а их действия намного более наступательными. Возглавляемая США военная операция НАТО в Косово, игнорирующая нормы международного права, стала важнейшим показателем этого. В данном исследовании анализируется балканская политика США после окончания холодной войны, во время кризисов в Боснии и Герцеговине и в Косово. Также в этом исследовании были предприняты попытки провести сравнительный анализ тех факторов, которые повлияли на действия Вашингтона в условиях указанных кризисов.

Приближающееся 150-летие Государственного исторического музея как нельзя лучше располагает к тому, чтобы вспомнить не только имена выдающихся ученых и организаторов, стоявших у его истоков, но и отдать дань памяти рядовым труженикам музея, без которых невозможно его развитие и процветание. В статье ставится задача реконструировать научную биографию многолетнего сотрудника ГИМ Людмилы Петровны Минарик. В силу специфики избранного профессионального пути библиография историка невелика. Большая часть научных результатов ее работы приобрела недолговечную форму выставок либо запечатлелась в анонимной для посетителей постоянной экспозиции музея. Учитывая глубокую научную проработку экспозиции ГИМ, ее вполне можно признать историографическим фактом, так как наполнение залов музея является не просто собранием экспонатов, но несет глубокую смысловую нагрузку, опирается на научную концепцию, которой следует авторский коллектив. реконструкцию научной биографии Л.П. Минарик осложняло отсутствие сохранившегося личного архива исследовательницы и, как следствие, источников личного происхождения, позволяющих осветить эволюцию ее научной лаборатории. для восполнения этих лакун к исследованию были привлечены документы ведомственного архива исторического музея. наряду с личными делами Л.П. Минарик в качестве аспирантки, а позже - научного сотрудника музея была изучена делопроизводственная документация ГИМ за период 1955-1993 гг.: годовые планы и отчеты о работе музея и его экспозиционных отделов, протоколы заседаний Ученого совета ГИМ, тематико-экспозиционные планы. для определения круга документальных памятников из собрания ГИМ, которые Л.П. Минарик задействовала при подготовке экспозиций, а также для написания своих научных статей, была проанализирована документация по учету исследовательских обращений в ОПИ ГИМ за тот же период. В результате удалось наметить основные вехи профессионального пути, пройденного Л.П. Минарик. Были выявлены основные направления ее деятельности: музейно-экспозиционное, исследовательское и коллекционное. Была сделана попытка охарактеризовать их внутреннее содержание в рамках информационных возможностей привлеченных источников.

В декабре 2020 г. исполнилось сто лет со дня рождения видного советского и российского историка, авторитетного педагога высшей школы, заслуженного профессора Московского государственного университете Нины Степановны Киняпиной. Она является основателем научной школы по изучению истории внешней политики России в имперский период, российской политики на восточном направлении и на национальных окраинах империи - Кавказе и Средней Азии. Статья посвящена памяти Н.С. Киняпиной, ее научному наследию и школе, основанной на историческом факультете МГУ имени М.И. Ломоносова. Прослеживается весь научный путь Нины Степановны и ее долгая педагогическая деятельность в Московском университете, начиная от первого появления в его стенах и до получения звания заслуженного профессора. рассмотрены кратко ее диссертационные работы, а также основные вехи ее научно-исследовательской деятельности. особое внимание в статье обращено на выбор Н.С. Киняпиной исследовательских тем и направлений, разбираются ее крупные работы, а главное - ее взгляды по ключевым вопросам выбранной исследовательской проблематики, оценки различных политических фигур и их деятельности как внутри империи, так и в сфере внешней политики, а также трактовка нюансов управления окраинами в XIX в. - начале XX в. Показана реакция российского научного сообщества на ее исследования, с привлечением некоторых рецензий на них. Перечислены все известные представители научной школы Киняпиной, в первую очередь те из ее учеников, кто внес заметный вклад в развитие советской и российской исторической науки. не забыты и многие ее зарубежные ученики, особенно с Балкан и из Закавказья. на конкретных примерах прослежена преемственность в профессиональной специализации, уточняются и все современные научные работы, написанные представителями школы разных поколений в последние десятилетия. автором статьи привлечены фрагменты из личных воспоминаний учеников профессора Н.С. Киняпиной, представляющих старшее поколение, что позволило создать более полное и объемное представление о ее личности.

К концу XIX в. на Крымском полуострове сформировались основные направления экономического развития. В силу климатических и географических особенностей этой части империи ими стали сельское хозяйство и санаторно-курортная сфера, куда направлялась основная часть капиталов. В статье рассматривается операционная деятельность нескольких отделений Государственного банка на территории Таврической губернии в конце XIX - начале ХХ в. В частности, достаточно подробно исследована работа Севастопольского и Феодосийского отделений банка как наиболее активных филиалов этого учреждения. Менее подробно автор остановился на деятельности Ялтинского отделения, которое начало свою постоянную работу лишь накануне Первой мировой войны. Столь же бесперспективным оказалось решение открыть в 1915 г. отделение в Симферополе, когда курс на сокращение кредитной деятельности Государственного банка стал очевидным. За краткий промежуток времени операционной деятельности этому филиалу удалось лишь пополнить штат своих чиновников и служителей и освоить методы работы, которые в основном были направлены на производство пассивных операций. Учитывая характер деятельности отделений Государственного банка, автор подробнее всего описал производство вексельного учета и способы предоставления подтоварных ссуд. В работе рассматриваются методы ведения кредитной деятельности главного кредитного учреждения россии в Таврической губернии, его успехи и неудачи в предоставлении своих средств деловым кругам края. В частности, уделено внимание сотрудничеству Севастопольского отделения с учреждениями мелкого кредита по обеспечению ссудами крестьян под зерновой хлеб. Благодаря посреднической деятельности институтов мелкого кредита отмеченный филиал смог довести к 1912 г. размер выдаваемых средств под залог зерна крестьянам до 1 млн руб. и более. автор также рассмотрел деятельность учетно-ссудных комитетов отделений и методы их работы. дан анализ вексельного материала, который поступал в портфели Севастопольского и Феодосийского отделений банка, источники их происхождения.

Данная статья является продолжением работы автора «Из истории учреждения и деятельности отделений Государственного банка в Крыму во второй половине XIX — начале XX в.», опубликованной в: Вестник Московского университета. 2020. № 3. С. 56–77.

В статье рассмотрены взгляды китайских исследователей на функционирование системы провинций в Китае. Система провинций была сформирована в Китае в XIII в., во время правления монгольской династии Юань. Эта система выступила моделью централизации империи и в дальнейшем стала основным административно-правовым режимом региона, получив развитие и пройдя определенные стадии трансформации. Система провинций оказала значительное влияние на развитие центральных и региональных органов власти Китая XIII-XIV вв. она имела большое значение во времена династий Мин и Цин, пришедших на смену династии Юань, и в конечном итоге повлияла на административную систему современного Китая. осмысление особенностей функционирования системы провинций в Китае позволит углубить представления ученых о периоде правления династии Юань, а также понять эволюцию административно-территориального деления Китая. Задача настоящего исследования - представить мнения ряда китайских исследователей о значении системы провинций в истории Китая. В статье изложены концепции наиболее авторитетных исследователей эпохи Юань, пишущих на китайском языке, сформулированы основные характеристики системы провинций, представлен собственный взгляд автора настоящего исследования на роль системы провинций в формировании административных институтов Китая. Статья состоит из нескольких частей. В них излагаются взгляды ученых на историю возникновения системы провинций, характер и функции этой системы в период империи Юань, выводы о значении системы деления империи Юань на провинции и ее будущем. В целом история формирования и развития системы провинций до сих пор остается малоизученной областью истории Китая. исследователи истории Юань непосредственно не рассматривали указанную проблему. Взгляды специалистов на особенности функционирования системы провинций изложены в трудах по истории Китая общего характера. настоящая работа позволит получить представление о степени изученности китайскими специалистами одного из важнейших административных институтов Китая.

Вопрос о месте гибели Луция Сергия Катилины, знаменитого противника Марка Туллия Цицерона, давно поднимался эрудитами и учеными. единственное сколько-нибудь детализированное описание тех событий Саллюстием позволяет выдвигать самые разнообразные гипотезы. доподлинно известно только то, что последняя битва Катилины состоялась in agro Pistoriensi - в окрестностях современного города Пистоя. античная традиция переплелась с политическими коллизиями средневековой Тосканы, что породило глубоко укоренившееся представление о пистойцах как о потомках солдат Катилины. если в ранних хрониках без приведения аргументации говорилось о сражении в Пиценском поле у замка Питеччо, то в XVII в. эрудитом М. Сальви было высказано предположение, что Катилина погиб на равнине Вайони. Эта точка зрения получила широкое распространение и стала первой научной гипотезой, поскольку ее автором была приведена система доказательств и инициирована дискуссия, которая также с полным правом должна быть признана научной. Сальви выдвигал доводы топонимического, археологического и логистического характера. он основывался на сообщении Саллюстия, стремясь согласовать его с предшествующей традицией хроник и местными легендами о происхождении названий населенных пунктов. В качестве дополнительного аргумента Сальви апеллировал к археологическим находкам в Вайони. Спустя 80 лет эту гипотезу оспорил другой пистойский эрудит, д. Чини, чья точка зрения преобладает и по сей день. Чини и позднейшие ученые опровергли большинство приведенных доводов, однако в рамках этой полемики были заложены основы современного подхода к поиску места гибели Катилины: комплексное использование различных исторических источников, учет топографических особенностей местности. С развитием научных методов фокус современных исследований сместился на изучение дорожной сети северной Тосканы, позволяющей трансапеннинские передвижения. Этот сдвиг был отчасти обусловлен дискуссиями сторонников и противников гипотезы о равнине Вайони как месте последней битвы Катилины. Таким образом, гипотеза М. Сальви, ныне отвергнутая, сыграла определенную роль в истории науки.

Автор выражает огромную благодарность Кристине Таддеи (музей «Древний епископский дворец (Antico Palazzo dei Vescovi)», г. Пистоя) за многократно оказанную дружескую помощь.

Статья посвящена особенностям организации пространства алтаря и хора в церкви Сан Франческо в Фолиньо и описанию сакрального пространства в «Откровениях блаженной Анджелы», оставленных неким францисканцем Арнальдо в начале XIV в. Внимание уделяется не только личности святой Анджелы из Фолиньо, но и истории текста «Откровений», его переводу на русский язык, осуществленному Л.П. Карсавиным в 1918 г., а также ракурсам его изучения. Упоминания о пространстве церкви в тексте «Откровений», безусловно, относятся к реальному пространству церкви конвента Сан Франческо в Фолиньо (ок. 1256 г.), с которым была тесно связана святая Анджела. Именно свидетельство Анджелы позволяет выдвинуть гипотезу о том, что планировка церкви Сан Франческо предполагала размещение хора перед алтарем, в пространстве наоса. Это важно, поскольку францисканское зодчество в Умбрии, подражая планировке главной базилики ордена в Ассизи, по всей видимости, обладало исключительной конформностью в расположении хора в пространстве апсиды. Зона пресвитерия в базилике Сан Франческо в Ассизи, в свою очередь, заимствовала планировку папских базилик в Риме, в которых алтарь располагался в средокрестии, а хор и трон папы находились вдоль дуги апсиды. Одновременно с этим выявляется отличие структуры прямоугольной в плане апсиды Сан Франческо в Фолиньо от формы полигональной апсиды, распространенной в других умбрийских церквях францисканцев (в Ассизи, Орвието, Тоди, Спелло, Сансеполькро, Читта-ди-Кастелло и др.). Кроме того, церковь францисканцев в Фолиньо рассматривается в художественном и архитектурном контексте города. В статье делается предположение, что бросающееся в глаза отличие интерьера церкви Сан Франческо в Фолиньо могло быть связано с динамикой социально-политической жизни города и окрестностей, обусловленной главным образом взаимоотношениями сторонников папы и императора, а также с ролью францисканцев в этих процессах.

После поражения Югославии в Апрельской войне 1941 г. большая часть страны оказалась оккупирована Германией и ее союзниками, также было создано Независимое государства Хорватия и сотрудничавшее с немцами правительство М. Недича. В стране широко действовало движение Сопротивления, представленное партизанами И. Броз Тито, ориентировавшееся на СССР, и четниками Д. Михайловича, выступавшими за воссоздание королевской Югославии и сотрудничавшими с западными союзниками. Вместо координации сил вскоре между ними началось военное противостояние. Более 70% погибших на всей территории Югославии пало от рук своих соотечественников. После того, как к власти в Югославии пришли коммунисты и Д. Михайлович был казнен по приговору суда, в историографии господствовала лишь официальная версия событий Второй мировой войны, движение четников осуждалось. В 1980-е гг. в сербской культуре и исторической науке стали появляться новые произведения и исследования о Второй мировой войне, разрушавшие старые и одновременно создававшие новые исторические мифы о непростых событиях того времени. В сербской интеллектуальной среде начинают формулироваться ревизионистские идеи. Вопрос о четническом движении приобретал все большее политическое звучание. Переоценке также стала подвергаться фигура М. Недича, главы коллаборационистского правительства. События распада Югославии послужили катализатором процесса реабилитации движения четников, окончательную точку в котором поставило решение суда об отмене приговора Д. Михайловичу в 2015 г. Стоит отметить, что инициированная и поддержанная частью сербского политического истеблишмента кампания по ревизии результатов и оценок Второй мировой войны в Сербии не привела к ожидаемому результату. Вместо обвинения СССР и Красной армии в оккупации, критике в большой степени подвергся И. Броз Тито и созданный им политический режим. В сербском обществе проявлялись подчас националистические настроения, которые в рамках курса на евроатлантическую интеграцию страны были охарактеризованы как неконструктивные.

Исследование церковной историографии украинской диаспоры в современных условиях обострения межцерковных взаимоотношений, связанных с украинским геополитическим фактором, является весьма актуальным. Работы историков диаспоры, их взгляд и оценки прошлого имели большое значение для формирования мировоззрения ученых на Украине в условиях падения идеологического барьера и становления независимого государства. В центре настоящего исследования - публикации представителей украинской диаспоры в научных изданиях, приуроченные к празднованию тысячелетия крещения «Руси-Украины». Целью настоящей статьи является сравнительный анализ публикаций историков из диаспоры и представителей научных центров Европы и Америки второй половины 1980-х гг. по проблемам русской церковной истории, выяснение на его основе характера взаимоотношений профессиональной и непрофессиональной литературы, особенностей методологии церковно-исторических исследований ученых из диаспоры, их места в развитии украинской церковной историографии, роли в формировании исторического знания и представлений о прошлом Русской православной церкви на территории Юго-Западной Руси. В научной литературе специального исследования данных публикаций не предпринималось. На основе проведенного анализа удалось выяснить, что большое влияние на подходы и характер осмысления прошлого в работах украинских историков из диаспоры имела среда, в которой рождались и излагались те или иные положения. Для многих авторов характерна тесная связь идеологии, эмоционально-личностного восприятия с их научными начинаниями, а также смешение научного подхода с беллетристикой. Лишь выход за рамки националистической идеологии и следование строгой научной логике позволял создавать действительно ценные исторические исследования. Для работ, созданных в русле слепого обоснования национально-идеологических установок, характерны следование признанным авторитетам, большая роль личностных оценок, эмоционального восприятия церковной истории. В исследованиях же, написанных в строго научном дискурсе, авторы уходят от односторонних оценок, большое внимание обращают на анализ исторических источников и стремятся интерпретировать факты прошлого в широком контексте всемирно-исторического процесса.

В настоящее время готовится к публикации дневник известного специалиста в области истории русской культуры и общественной мысли XIX в. Сергея Сергеевича Дмитриева. Цель данной статьи - показать, чем этот источник личного происхождения может быть интересен и полезен потенциальным читателям (как специалистам-историкам, так и тем, кто просто интересуется отечественной историей). Ценность дневника объясняется не только тем, что его автором был профессор, оставивший заметный след в истории исторического факультета МГУ, но и тем, что он охватывает полувековой период - с 1941 г. по 1991 г., а если учитывать так называемые мемуарные вкрапления, то содержит и сведения за 1920-е -1930-е гг. За это время жизнь страны и условия развития исторической науки не раз менялись: время господства «школы Покровского» в 1920-е - начале 1930-х гг. существенно отличалось от условий, сложившихся после 1934 г., когда было восстановлено изучение гражданской истории, а не только истории классовой борьбы; условия 1930-х - начала 1950-х гг. - от тех, в которых наука развивалась после 1956 г., а затем в период перестройки. Все эти изменения можно проследить как на основе оценок и суждений самого Дмитриева, так и на примере судеб упоминаемых в дневнике его многочисленных современников - людей разных возрастов, профессий, социального (сословного) происхождения, широко известных и почти никому не известных; тех, с которыми автор жил и работал в течение длительного времени, и тех, с кем жизнь свела его на краткий момент - в эвакуации, во время путешествий по стране, в санаториях и больнице, на учебных занятиях в разных московских вузах. Особый интерес представляет переписка семьи Дмитриевых за 1941-1942 гг., ярко и подробно характеризующая быт советского тыла в начальный период Великой Отечественной войны.

Период 1940-1960-х гг. является этапным в развитии зарубежной, и прежде всего англоязычной, историографии России. Условная конечная точка рассматриваемого периода - «протестный» 1968 г., оказавший глубокое воздействие как на систему образования на Западе, так и на историческую профессию. С точки зрения истории науки главным содержанием периода является формирование профессионального историографического дискурса. Он выковывался под влиянием и в противостоянии с публичным дискурсом, который оперировал накопившимися стереотипами и клише о России. В любом случае образ России строился на сравнении ее с Западом, олицетворением которого к концу Второй мировой войны стали выступать США. Россия и ее преемник Советский Союз трактовались как полная противоположность «свободному» капиталистическому Западу. Проблема «Россия и Запад», являясь центральной для публичного дискурса на Западе, столь же важное место заняла и в историографии. В первой фазе холодной войны образ России в публичном дискурсе США и Западной Европы был резко негативным. Особенно популярной стала идеологема «Москва - Третий Рим», в рамках которой Россия представала страной, обладавшей целым рядом «восточных» черт, в которой ничего не изменилось со времен Ивана Грозного. К концу 1950-х гг. растет число специалистов и накапливается значительный корпус научных текстов по истории России. В исторической науке начинает утверждаться теория модернизации с ее идеей «догоняющего развития». Представители первого поколения американских историков-русистов многое унаследовали от русских историков-эмигрантов и от русской дореволюционной историографии. В их трудах 1950-1960-х гг. Россия XIX - начала ХХ в. представала страной, идущей по европейскому пути, но «запаздывавшей» в своем развитии. В 1960-е гг. в западной русистике сформировался профессиональный историографический дискурс. Наряду с богатством понятийного аппарата он демонстрируют высокий уровень профессионализма его участников, глубокое понимание ими истории России, владение многообразным методологическим инструментарием. По их единодушному мнению, только исторический подход, лишенный политизации, дает возможность адекватно анализировать проблему «Россия и Запад».

В рамках данного исследования проводится анализ политики Великобритании в Египте в контексте изменившейся расстановки сил в Восточном Средиземноморье. К середине 1930-х гг. Египет продолжал оставаться одним из ключевых элементов политики Великобритании, однако к тому моменту британское присутствие в стране оказалось под угрозой. Давление исходило как со стороны оппозиционных сил внутри Египта, так и со стороны Италии, во внешней политике которой все отчетливее стали проявляться экспансионистские тенденции. Вкупе с ограниченностью финансовых и материальных возможностей Великобритания была вынуждена изменить стиль управления Египтом и прибегнуть к более мягким подходам. Дипломатические средства применялись и в англо-итальянских отношениях. На пост верховного комиссара в Египет был направлен Майлс Лэмпсон. По прибытию в страну он занялся изучением ситуации в Египте, налаживая диалог с различными политическими силами. В то же время суть политики Великобритании в Египте не изменилась - в Форин Офис не рассматривали возможности появления здесь альтернативных политических сил. Что касается расстановки сил в Восточном Средиземноморье, то еще в 1934 г. Италия обозначила экспансионистский курс во внешней политике. В связи с этим в Форин Офис оценивали угрозу Египту как реальную. Однако, поскольку Египет стоял лишь на третьем месте в системе внешнеполитических приоритетов Великобритании, то в отношении Италии начали проводить политику «умиротворения». В то же время Египет по-прежнему считался ключевым элементом британских имперских систем коммуникаций. Вследствие этого, когда угроза военной безопасности Египта оказалась реальной, Великобритания стянула в Восточное Средиземноморье огромные военно-морские силы, что спровоцировало «средиземноморский кризис» августа 1935 г. Так было продемонстрировано, что Форин Офис готов к дипломатическим средствам разрешения проблем, однако в кризисной ситуации Великобритания способна на решительные меры.

В статье восстанавливаются основные вехи научной биографии видного историка искусства Дмитрия Власьевича Айналова (1862- 1939), анализируются материалы из Архива Российской академии наук, прежде не привлекавшие внимания исследователей, связанные с попытками избрания его в действительные члены Академии наук СССР. Биография Д.В. Айналова рассмотрена в контексте развития Академии наук СССР как научного и общественного института, в частности - истории реформ устава АН СССР. Движущей силой продвижения кандидатуры Айналова, ученика Н.П. Кондакова, был академик-антиковед В.П. Бузескул, однако его личные усилия оказались тщетны. Со второй половины 1920-х гг. давление государственной власти на Академию наук продолжало усиливаться, и выборы новых академиков начинали рассматриваться как одно из средств «советизации» академии. Сама академическая корпорация не была едина, в ней были ощутимы внутренние противоречия. В частности, значительное влияние приобрела группа академиков-востоковедов, и некоторые академики считали необходимым противостоять этой группе С.Ф. Ольденбурга и его коллег. В таких условиях выборы становились одновременно и пространством борьбы внутри самой корпорации и, одновременно, пространством противодействия внешнему давлению. На основании материалов частной переписки академиков авторы статьи восстанавливают контекст и обстоятельства выдвижения Д.В. Айналова на академическую кафедру. Впервые в статье опубликованы записки о научных заслугах Д.В. Айналова, в которых коллективы ученых пытались обосновать целесообразность его избрания. Борьба Академии наук СССР за самостоятельность в принятии ключевых решений оказалась безрезультатной, государственный контроль стал превращаться в тотальную советизацию академической жизни, приведшую к затуханию свободы научных дискуссий. В итоге Академия наук СССР из чисто научного института превратилась в инструмент политического давления, а академики-историки, пережившие период репрессий (С.А. Жебелёв, Д.М. Петрушевский), предпочитали не проявлять инициативу и следовать в русле, заданном сверху.

К началу XX в. завершался процесс самоидентификации сообщества московских историков. Важную роль в коллективной памяти представителей московской школы историков играл образ Сергея Михайловича Соловьева, многолетнего профессора кафедры российской истории, автора «Истории России с древнейших времен», ректора университета, наследника традиций Т.Н. Грановского. Формирование коммеморативных традиций о Соловьеве связано с попыткой коллег Сергея Михайловича, инициированной профессором кафедры всеобщей истории В.М. Герье, торжественно и публично отметить в Московском университете выход в свет 25-го тома «Истории России с древнейших времен», что произошло в 1876 г. несмотря на сопротивление министра народного просвещения Д.А. Толстого, запретившего официальные празднества, посвященные Соловьеву, в стенах Московского университета, почитатели Сергея Михайловича осуществили задуманное частным порядком. Юбиляру был преподнесен ценный подарок и адреса от различных научных институций. Следствием этого события стало появление первых биографов Соловьева в Московском университете, в качестве которых выступили всё тот же Герье и тогда еще доцент Московской духовной академии В.О. Ключевский. Тексты учеников Соловьева легли в основу так называемого неявного знания о Соловьеве, «предания» об учителе, формировавшегося в сообществе московских историков. Ключевский сделал всё возможное для того, чтобы образ Соловьева стал знаковым для студентов-историков Московского университета рубежа веков. даже формирование собственной школы, характерной чертой которой стали архивные исследования реформ в России в XVIII в., Василий Осипович попытался представить как следование заветам Соловьева. Однако Соловьев не стал столь же популярной фигурой в сознании студентов-историков университета, как Т.н. Грановский, память о котором активно сохранялась и в начале XX в. Во многом это связано с тем, что после смерти Ключевского в 1911 г. стала складываться мощная традиция поминовения самого Василия Осиповича, наследника Соловьева на кафедре.

Современный уровень историографии предполагает возможность использования нового исследовательского инструментария, в том числе моделирования исследовательской практики выдающихся ученых прошлого. на примере научного творчества С.М. Соловьева предпринята попытка реконструкции его представлений о модели исторического исследования середины XIX в. данная модель включает в себя раскрытие особенностей формирования познавательного интереса историка, взгляд С.М. Соловьева на историю как науку народного самопознания. Модель исторического исследования предполагает уяснение специфики видения историком предметной области изучения и связанных с ней когнитивных стратегий. Базирование исследовательской деятельности С.М. Соловьева на принципах научности и историзма вело к превалированию значения источника в историческом творчестве. на основе исследования трудов своих предшественников историк формирует свое понимание этих принципов. Большую роль С.М. Соловьев отводил способам познавательной деятельности, раскрывая методы научного исследования. историко-сравнительный, историко-типологический, историко-диахронный, историко-генетический методы, метод факторного анализа являются важными составными частями исследовательской лаборатории С.М. Соловьева, хотя зачастую прямо не называются. Важную роль в историографическом изучении творчества своих предшественников С.М. Соловьев отводил раскрытию их биографий. Подчеркивая влияние на научное творчество особенностей личности, талантов историков, С.М. Соловьев в то же время особо отмечал влияние эпохи на формирование научных взглядов и сложившихся исследовательских практик. При этом он подчеркивал значение не столько периода наиболее активной творческой деятельности историка, сколько времени формирования его личности. Сложившаяся модель исторического исследования позволила С.М. Соловьеву сформулировать концепцию развития исторической науки XVIII - первой четверти XIX в. на основе происходивших в обществе трансформационных процессов, с началом которых он связывает зарождение исторической науки в России. Эта концепция явилась базой для обобщающих оценок творчества историков предшествовавшего столетия, что позволяло уйти от простого дискретного изложения достижений и недостатков трудов отдельных исследователей к раскрытию непрерывного процесса приращения научного знания.

Статья посвящена малоизвестному и давно забытому роману советского писателя А. Бартэна «Творчество» (1952). Специфика подхода в данном случае заключается не в литературоведческой интерпретации текста, а в попытке осмысления историком искусства литературного произведения, посвященного изобразительному искусству и художникам. Роман «Творчество» интересен тем, что не только представляет своеобразную летопись искусства эпохи соцреализма 1930-х гг. (действие романа происходит в 1935 г.), но является отражением времени, когда он был написан, - периода идеологических кампаний 1946-1953 гг. Слабое в художественном отношении произведение (очевидно, поэтому не привлекавшее внимания литературоведов), являясь типичным конъюнктурным продуктом эпохи, непосредственно и «плакатно» воплощает природу тоталитарной культуры. В статье рассмотрены отраженные в романе коллизии искусства 1930-1950-х гг. (борьба с «формализмом» и «натурализмом», «безыдейностью» и «аполитичностью»), созданные писателем образы художников и сложности их взаимоотношений («передовой художник», «чиновник от искусства», гений социалистического реализма Веденин, «реалист, да не тот» Симахин, бездарный копиист и ремесленник Никодим Никодимович, художник «от станка» Семен, «импрессионист-космополит» Ракитин и, наконец, «формалист, приходящий к сознанию своего абсолютного творческого бессилия», Векслер), проблемы творчества («счастье быть в шеренгах» или «творческая свобода») и стремление к созданию «шедевра» в условиях «социалистического строительства». Обнаруживая неумение говорить об изобразительных средствах искусства, А. Бартэн наполняет речь героев своего романа газетной лексикой, клишированными фразами и пропагандистскими штампами, кочующими из журнальной и газетной периодики в художественную литературу. В большей степени агитационно-административный, чем художественный, роман А. Бартэна, в сочетании с критической статьей Т. Головановой и Ю. Непринцева «Без знания жизни», является наглядным образцом идеологической демагогии, далекой от реальных проблем литературы и искусства, типичным примером манипулирования читателями, направленного на формирование извращенных художественных вкусов.

В центре внимания автора - искусство передвижников и история Товарищества передвижных художественных выставок, требующие сегодня определенного переосмысления. Передвижничество - магистральное явление русской культуры XIX столетия, тесно связанное с развитием реалистических традиций, близкое по духу творчеству Толстого и Достоевского. Лучшие полотна передвижников составили национальную художественную школу, способствовали формированию национальной идентичности. В первые три десятилетия существования Товарищества художники были законодателями вкуса и моды, посещаемость их выставок росла в столицах и в провинции. Эти выставки изменили состояние художественной жизни, заставили общество пересмотреть отношение к современному искусству и к коллекционированию. Они подняли статус художника, однако мечты посредством выставок не только просвещать публику, но и зарабатывать (как было заявлено в Уставе ТПХВ) не были реализованы. Период расцвета передвижничества закономерно сменился периодом упадка, когда деятельность ТПХВ продемонстрировала консерватизм его старейших членов. Тем не менее, передвижники стоят у истоков тех процессов, которые впоследствии определили пути развития русского искусства, - импрессионизма, символизма, модерна. Передвижничество было одним из центральных предметов исследования советской искусствоведческой науки, однако в последней трети ХХ в. в среде критиков и специалистов начался процесс погружения в изучение искусства последующих десятилетий - Серебряного века и авангарда, что привело к падению интереса к творчеству передвижников, являвшемуся частью пропаганды марксистко-ленинской эстетики. Сегодня новейшее искусство, тяготеющее к концепту, к постановке серьезных вопросов бытия, находит самые неожиданные аналогии в искусстве передвижников, несмотря на существующий разрыв между классическим и ультрасовременным видением. Популярность передвижнических картин была использована и в массовой культуре XX в. Такой интерес к передвижникам объясняется тем, что на их полотнах было воспитано не одно поколение наших соотечественников, многие превратились в своего рода культурный код русской нации.

О фортификации средневекового Смоленска сохранилось очень мало письменных источников, а раскопки оборонительных сооружений проводились всего несколько раз. Материалы же шурфовок и наблюдений за строительными работами не предоставляют качественного источника для решения задач установления хронологии и реконструкции внешнего вида и инженерии таких сооружений. И данные письменных источников, и материалы археологических исследований рассматривались в прошлом через призму устаревшей концепции, видевшей в валах целенаправленно сооружавшиеся насыпи, поверх которых ставились частоколы или пустотелые срубы. На современном этапе появилось иное видение древней фортификации: валы являются руинами древо-земляных стен, представлявших собой цепочки дубовых срубов-городней, заполненных грунтом. Только после разрушения деревянной обшивки и высыпания из нее грунта формировались земляные гряды-валы с остатками деревянных срубных стен внутри. Новое рассмотрение материалов раскопок прошлых лет в Смоленске с этой точки зрения показывает, что открытые тут конструкции полностью ей соответствуют. Ценность смоленских материалов состоит также в том, что здесь изучались остатки стен, возведенных в XVI в., которые ни в одном другом русском городе не подвергались археологическим раскопкам. Между тем в это время, в связи с распространением огнестрельной артиллерии, шел быстрый переход от средневековых традиций строительства к новым приемам, направленным на противодействии пушечному огню. Археологическими методами установлено, что позднесредневековая стена Смоленска создавалась по нормам древнерусского оборонного зодчества, однако письменные источники свидетельствуют о наличии в этих деревянных стенах «нижнего боя» - камер для установки пушек. В Смоленске впервые в России была исследована центральная часть воротного прохода в стене XVI в., помещенного на дно естественной ложбины и снабженного дренажем. В статье рассмотрен также вопрос о датировке строительства этой стены с привлечением всего комплекса письменных и археологических источников, что позволило допустить два варианта такой даты - около 1530-х гг. и середина 1580-х гг.

Статья посвящена анализу тенденции развития исторической науки рубежа ХХ-ХХI вв., связанной с так называемым «мемориальным бумом», который определил появление в 1980-1990-е гг. особой области «исследований памяти», memory studies, в предметном поле истории вообще и истории России в частности. Несомненное влияние на развитие этой области исторического знания оказало появление новых электронных средств хранения и транслирования информации, а также форм репрезентации прошлого, цифровизации источников разной типовой и видовой принадлежности. Следствием этих процессов стало выделение категории «источников исторической памяти», освоение которой требует решения ряда важных теоретических и методологических проблем. Наибольший интерес для исторического сообщества представляют методологические и источниковедческие аспекты исследований исторической памяти. Так, критерием выбора из комплексов источников различной типовой и видовой принадлежности тех, которые могут быть включены в структуру источников изучения исторической памяти, является их информативный потенциал, позволяющий «увидеть» прошлое, обогатить историческое знание эмоционально-психологическим восприятием образа прошлого. Важным тезисом методологического характера является признание того, что работа историка включает также функцию воображения, не ограничиваясь реконструкций событий, а дополняя их «видением» и «представлением видения», извлеченного из источников памяти. В этой связи, с точки зрения источниковеда, весьма значимыми являются проблемы взаимодействия форм репрезентации прошлого и информативного потенциала источника в контексте современных практик memory studies, иерархии источников исторической памяти (письменных-текстовых, аудиовизуальных, монументальных) на основе критерия значимости отдельных типов, видов и комплексов источников для изучения богатого спектра проблематики исследований памяти, а также для общей оценки познавательного потенциала, пределов и возможностей этой категории источников. В статье показаны угрозы манипулирования образами истории и фальсификаций источников изучения исторической памяти, значимость научно-исторического подхода, который помогает спасти наше прошлое от забвения, не искажая и «обновляя» память о прошлом в его многообразных репрезентациях.

Статья посвящена истории создания района Большого залива Гуандун-Гонконг-Макао в Южном Китае. Сегодня это самый бурно развивающийся и густонаселенный регион страны, одна из ключевых точек глобального проекта «Морского Шелкового пути XXI века». В статье поэтапно рассматривается история заселения территории района Большого залива, а также выявляются различные факторы, которые явились предпосылками активного развития городского кластера в дельте реки Чжуцзян. В центре внимания автора - политические, социокультурные, экономические и географические особенности района Большого залива, эволюционировавшего в один из городских кластеров мирового уровня. Статья охватывает основные этапы существования торговых отношений в данном регионе, включая период расцвета культуры Линнань, «эру Кантона», а также периоды до и после образования Китайской Народной Республики. Характерные черты района, его обособленность и в то же время внешняя открытость, внутренняя интеграция и структурные реформы на протяжении веков формировали специфический контекст, ставший не только почвой для развития провинции Гуандун и специальных административных районов Гонконг и Макао, но и «локомотивом» значительного сектора всей китайской экономики. Дополнительно приводится краткий анализ эволюции концепции района Большого залива в наши дни. В качестве основных источников информации использованы исследования китайских авторов и правительственные отчеты, не опубликованные на русском языке. С ростом интереса к данному масштабному проекту и с достижением первых запланированных результатов китайским научным сообществом опубликованы данные, которые прежде оставались недоступными для широкой читательской аудитории. Использование таких материалов позволяет увидеть процесс формирования района Большого залива глазами китайских авторов, погруженных в культурно-исторические реалии, а также восполнить пробелы в русскоязычных исследованиях на данную тему, сложить отдельные факты в общую картину и представить более структурированный взгляд на историю всего Южного Китая.

В статье делается попытка дать оценку одному из примечательных эпизодов межвоенного периода истории международных отношений - итало-французскому сближению в первые месяцы 1935 г., которое нашло свое наиболее яркое воплощение в подписании соглашения «Лаваль-Муссолини» 7 января 1935 г. Одним из краеугольных камней внешнеполитической парадигмы Б. Муссолини было создание «новой Римской империи». В качестве первоначальных целей экспансии в официальных документах откровенно назывались Эфиопия и Восточное Средиземноморье. К этому периоду Италия осуществила небывалое обновление своих военных и экономических ресурсов, которых, тем не менее, было недостаточно для выполнения поставленных внешнеполитических целей. В качестве союзника в деле расшатывания сложившегося в Европе статус-кво Италией была выбрана Франция. В течение первой половины 1935 г. странами был пройден большой путь по дипломатическому сближению, пики которого пришлись на упомянутый договор Муссолини-Лаваля и переговоры военных штабов двух государств (зима-весна 1935 г.). Отдельным пунктом Италия предлагала разрешить накопившиеся колониальные противоречия, в частности, вопрос об итальянских гражданах в Тунисе и локальные проблемы в Восточной и Северо-Восточной Африке. Несмотря на улучшение отношений, Франция не была готова заключать с Италией более обязывающий договор по примеру Антанты начала века. На отношения между двумя странами влиял и постепенно обострявшийся германский вопрос. Тем не менее, январские договоренности были восприняты Муссолини как карт-бланш на эфиопском направлении, что вылилось в дальнейшем в развязывание итало-эфиопской войны. Однако вследствие уклончивости позиции Франции, для которой ценность Италии как союзника против Германии была не слишком велика, Муссолини свернул попытки сближения с Третьей Республикой. Финальной точкой стала конференция в Стрезе, после которой Италия окончательно покинула лагерь стран - гарантов Версальско-Вашингтонской системы международных отношений.

Предметом данного исследования являются некоторые особенности научного мировоззрения М.М. Хвостова (1872-1920), внесшего серьезный вклад в формирование нового образа исторической науки, в изучение различных аспектов истории Древнего мира. Делается попытка выявить корреляцию между рядом теоретико-методологических подходов к изучению истории М.М. Хвостова и трех главных его учителей - профессоров Московского университета П.Г. Виноградова, В.И. Герье, В.О. Ключевского. Впервые исследование проведено на основе компаративного анализа основных научных трудов М.М. Хвостова и его наставников. Отмечается заимствование у П.Г. Виноградова позитивистской гносеологии и исследовательской парадигмы, что не означало, тем не менее, их простого копирования. В творческом наследии М.М. Хвостова просматриваются рецепции взглядов и идей В.И. Герье: об органичности исторического процесса, о недопустимости как недооценки, так и переоценки роли личности в истории, об особенностях конструирования образа истории. Следуя в целом правилам историко-социологического дискурса В.О. Ключевского, М.М. Хвостов демонстрировал собственные представления о развитии общества, развил идеи своего наставника о движущих силах исторической эволюции. Он искал подтверждения повторяемости экономических циклов в истории народов древности, стремился понять принципы исторического детерминизма. Вслед за В.О. Ключевским М.М. Хвостов признавал решающую роль экономического фактора в историческом процессе, соотнося с ним все остальные изменения в жизни общества. В результате исследования доказано, что принадлежность учителей М.М. Хвостова к различным течениям российской исторической мысли не могла не сказаться на его подходах к решению узловых вопросов философии и гносеологии истории. Эклектизм и противоречия становятся очевидными при сопоставлении отдельных положений, представленных в его трудах разных лет. Тем не менее, М.М. Хвостов имел собственные научные приоритеты, был оригинальным исследователем, стремился адекватно реагировать на интеллектуальные вызовы рубежной эпохи XIX-XX вв. и вносить коррективы в свои теоретические представления.

Предметом данного исследования является состав поручительства, который представляет отдельный аспект деловых взаимоотношений у иностранцев, состоявших в московском гильдейском купечестве с середины XVIII до середины XIX в. Поручители - это несколько лиц из местного купечества, гарантирующие экономическую состоятельность (в том числе своевременную ежегодную уплату процентов с капиталов), а также отсутствие «штрафов и подозрений» у вступающего в купеческую гильдию. Подобная проблема впервые рассматривается в отечественной историографии. Автор вводит в научный оборот целый комплекс архивных материалов, состоящий из дел о причислении в московское купечество лиц иноэтничного происхождения. Для проведения данного исследования потребовалось изучить около восьмисот прошений и рапортов о причислении в московское купечество. Целью исследования является выявление преобладающих тенденций взаимоотношений по национальному признаку у причисленных к купечеству лиц иноэтничного происхождения, которые могли выражаться в выборе поручителем либо лиц из своей этноконфессиональной среды, либо из местных купцов «великорусского» происхождения. Данные тенденции рассматриваются отдельно по каждой представленной в московском купечестве национальной группе и изучаются в сравнении. Например, у французской, армяно-григорианской и мусульманской (представленной татарами, бухарцами и персами) общин была очень высокой степень поручительств, в которых фигурировали их соотечественники, в то время как у немцев и греков данная тенденция была выражена слабее. Соответственно, предпочтение выбора поручительств из местного купечества у последних было заметнее, чем у первых. Изучение поручительств позволило обнаружить наличие земляческих связей у купцов итальянского, швейцарского, британского, цыганского происхождения. На основе этих данных выявлена и проанализирована деловая взаимосвязь между разными национальными и конфессиональными группами, представленными в московском купечестве, которая нередко объяснялась однородным предметом торговли. Автором также представлена типологизация состава поручительств по национальным признакам по четырем группам.

В первой четверти XVIII в. по инициативе Петра I создается система военно-госпитальных учреждений и поощряется их организация частными лицами. Этот призыв нашел отклик среди чиновной знати и воплотился в завещаниях известного петровского дипломата князя Б.И. Куракина (1727 г.) и первого российского государственного канцлера графа Г.И. Головкина (1729 г.). В подробном регламенте, приложенном к завещанию, Б.И. Куракин прописал не только штат служителей госпиталя, который наряду с церковью следовало построить в Москве, состав выдаваемой инвалидам и персоналу пищи и одежды, но и уклад их жизни. Определялась также сумма, необходимая для строительства и содержания московской больницы-богадельни, и источник ее обретения, в том числе за счет процентов с капитала, размещенного в заграничных банках. Г.И. Головкин в своем завещании также описывает главным образом то, как следует содержать больничную церковь и госпиталь в cерпуховском Высоцком монастыре, где покоился прах его родителей и где он наказал похоронить себя. Впервые осуществленное сравнение текстов двух завещаний в части, касающейся благотворительной деятельности, высветило как общие черты древнерусского благочестия, присущего этим представителям политической элиты петровского времени, так и различия в проявлении усвоенного ими европеизма. Сознание и государственного канцлера Головкина, не покидавшего Россию, и князя Куракина, в соответствии с характером службы значительно более европеизированного, по-прежнему определялось религиозным мировоззрением. Проявлением его была забота о поминальных службах и храмостроительство. У Куракина они дополнялись перепоручением взятого на себя перед иконой Николая Чудотворца обета, угрозами Страшного cуда и проклятиями в адрес наследника в случае невыполнения его воли. В обоих завещаниях церковная благотворительность и древнехристианское нищелюбие, характерные для древнерусского благочестия, сочетались с формами и целями благотворительности Нового времени. Ее воплощением стали обозначенные примером верховной власти рационально обустроенные больницы-богадельни.

В статье анализируются возможности использования Разрядных книг при выяснении местнической «чести» городовых воеводских назначений. В условиях постоянного ведения Россией активных боевых действий в XVI в. городовые воеводские назначения могли служить важным преимуществом в местнических спорах, давали значительный воеводский опыт. Можно предположить, что в связи с изменениями тактической и стратегической обстановки «неформальный» статус, «статус чести» городовых воеводских назначений также менялся. Анализ документов Разрядного приказа в ряде случаев позволяет выявить динамику «статуса чести» воеводских назначений в конкретные города в разные периоды. Назначение в один и тот же город на одну и ту же воеводскую позицию в разное время и в разных условиях может быть интерпретировано как карьерный рост либо как форма опалы. В качестве примера выбран город Великие Луки, чья значимость менялась в период с конца XV до начала XVII в. и куда назначались воеводы, получавшие разный (в широких пределах) статус в воеводской иерархии. В работе очерчен круг воевод, получавших назначение в Великие Луки в указанный период, охарактеризованы их местнический статус и их позиция в воеводской иерархии. Выявляются периоды, когда в город активно назначались воеводы. Сделан вывод о корреляции между частотой воеводских назначений в город и положением на русско-литовском пограничье. Подчеркивается рост «статусности» и востребованности назначаемых в город воевод в периоды обострения дипломатических отношений и введения активных боевых действий. Были также сделаны предположения о влиянии иных причин на динамику «статуса чести» города. Анализируется влияние городового назначения в Великие Луки на карьеру ряда представителей русской военно-политической элиты. Подчеркивается необходимость учитывать «неформальный» статус города в конкретный момент в биографических исследованиях представителей русской военнополитической элиты конца XV - начала XVII в.

В основе настоящей статьи - сравнение графики русских деисусных изображений XV-XVI вв. детальный анализ прорисей большого числа деисусных икон разного времени и происхождения позволил сделать вывод, что их авторы широко использовали набор одних и тех же повторяющихся от иконы к иконе графических элементов. Последние применяются вне какой-либо зависимости от того, кто или что изображено на иконе: Спас или же Богородица, ангел или апостол, святитель, мученик или другой святой; вне зависимости от того, поясное это изображение или же ростовое; вне зависимости от особенностей позы и жестов изображаемого лица и характера его одеяний. особенно хорошо заметны эти типовые блоки в изображениях одеяний, драпировок и тканей вообще. Применяются эти типовые модульные элементы практически всегда, хотя набор их может быть весьма различен в разных случаях. При этом одни и те же блоки могут несколько различаться от иконы к иконе: могут меняться пропорции внутри блока и его размеры относительно других частей изображения, может варьироваться кривизна линий, часть блока может быть «срезана» другой деталью или, напротив, показана дважды; часть блока может быть зеркально перевернута, повернута под некоторым углом по часовой стрелке или против, сдвинута или удалена, - но структура блока остается той же самой. опытный глаз будет легко выхватывать раз обнаруженный блок в самых разнообразных иконных изображениях. данный феномен дает возможность существенно корригировать представления о принципах работы средневекового иконописца: рисунок деисусных икон не копировался буквально с одной иконы на другую, но и не изобретался каждый раз совершенно заново. изображения в большей или меньшей степени конструировались из уже имеющихся готовых блоков, причем некоторые фигуры состоят из них почти полностью.

Статья посвящена пока еще совсем не изученному вопросу о возможном антропоморфном восприятии древнерусских церквей. работа основана на изучении древнерусских письменных источников, в основном летописей, а также описей, грамот, житий, описаний путешествий. Сведения, извлеченные из письменных источников, сгруппированы в статье по отдельным словам, которые при описании церкви использовали древнерусские литераторы в качестве антропоморфных терминов: верх, глава, лоб, шея, подглавие, плечи, пояс, подошва. В некоторых документах встречаются единичные термины или их пары; есть примеры более последовательного употребления нескольких терминов сразу. Хронологически антропоморфные термины были распространены в древнерусской письменности на всем протяжении ее существования, т.е. с XI по XVII в. они встречаются в самом широком круге документов. В результате изучения терминов было выявлено, что древнерусская церковь описывалась примерно так же, как человеческая фигура, причем порядок описания был сверху вниз. Подобные описания с такой же последовательностью, с использованием похожих антропоморфных терминов находим в итальянском и поствизантийских руководствах по живописи, где дается пропорциональный анализ человеческой фигуры. некоторые схожие с древнерусскими антропоморфные термины встречаются в византийских описаниях храмов или в виде отдельных слов. Можно предположить, что древнерусский набор антропоморфных терминов имеет византийское происхождение. Сравнение с человеческой фигурой, возникающее при чтении подобных описаний, является вероятным ключом к пониманию пропорций древнерусских церквей, которые оценивались через призму человеческих пропорций и их стандартов того времени. на основе предлагаемого нами подхода возможно также более широкое употребление исторических, документированных терминов в современной искусствоведческой литературе. Круг антропоморфных терминов, описывающих архитектуру древнерусских церквей, достаточно широк и неплохо документирован, возможно, он будет еще расширен в дальнейшем, но уже сейчас на его основании можно обогатить наши представления о понимании архитектуры в средневековой Руси.

Последствия экономического кризиса, набиравшего обороты в Уругвае с середины 1950-х гг., первыми ощутили на себе сельско-хозяйственные рабочие северных провинций страны. их экономическое положение приближалось к катастрофическому. В 1961 г. на севере Уругвая возник Союз работников сахарной промышленности провинции Артигас (УТАА), возглавляемый юристом из Монтевидео, одним из руководителей Социалистической партии Раулем Сендиком. В отличие от других профсоюзов страны, руководство которых фактически находилось под контролем североамериканского капитала, УТАА начал бескомпромиссную борьбу за права рабочих. В 1962 г. р. Сендик совместно с рубщиками сахарного тростника из УТАА организовал марш в Монтевидео, чтобы представить экономические требования рабочих правительству Уругвая. Вскоре с целью оказания поддержки УТАА была образована группа молодых активистов из различных левых партий, которая стремилась скоординировать действия митингующих и дружественных им политических сил, получившая название «Координация». Постепенно участники «Координации» пришли к идее о необходимости перехода к вооруженным методам борьбы. Летом 1963 г. они осуществили экспроприацию оружия из стрелкового тира в городе Нуэва-Эльвесия. С этой операции, известной как «Швейцарский тир», фактически начинается новый этап в истории движения, вылившийся в 1965 г. в создание революционной организации, которая перешла к тактике «прямого действия» - движения за национальное освобождение - Тупамарос. Предметом данной статьи является деятельность радикального крыла несистемной левой оппозиции в Уругвае в первой половине 1960-х гг., которое в 1965 г. объединилось в единую организацию - Тупамарос. Цель статьи - показать зарождение и эволюцию оппозиционной организации через ее переход от легальных методов борьбы к вооруженным, вплоть до партизанских операций. В данной работе впервые в отечественной историографии проанализированы основные вехи становления революционного движения Тупамарос, рассмотрены экономические и политические предпосылки его возникновения.

Статья посвящена формированию и развитию молодежного лейбористского движения в рамках лейбористской партии Великобритании. После осуществления избирательных реформ 1918 г. и 1928 г., предоставивших всеобщее избирательное право молодым британцам, как мужчинам, так и женщинам, борьба за эту категорию электората обрела особую актуальность. автор останавливается на основных событиях, связанных с зарождением молодежного лейбористского движения в первой половине 1920-х гг., рассматривает дискуссию, развернувшуюся на ежегодной партийной конференции 1924 г., и связанную с одобрением специальной схемы создания молодежных лейбористских секций. С самого начала наибольшие сомнения активистов были связаны с тем, что штаб-квартира партии пыталась в основном сконцентрировать деятельность молодых людей на спортивных, развлекательных мероприятиях и по возможности не допускать их до непосредственного участия в обсуждении политики партии. В статье рассматривается положительная динамика роста молодежных секций в 1920-е гг., начало проведения ежегодных конференций Лиги молодежи лейбористской партии. В то же время автор отмечает, что на рубеже 1920-1930-х гг. наметилось некоторое замедление роста секций. В 1933 г. партия принимает важное решение о налаживании более масштабной административной и пропагандистской работы в сфере молодежного строительства. Мероприятия оказались успешными. Это проявилось как в количественном росте секций, так и в том, что в 1930-е гг. партия начала практиковать новые формы работы с юным электоратом, такие как организация специальных школ для пропагандистов, «дней молодежи» и «молодежных недель». оборотной стороной активизации молодежных секций стали их заметная эволюция влево и попытки наладить сотрудничество с компартией в рамках борьбы за создание единого антифашистского фронта в конце 1930-х гг. Это привело к тому, что лейбористская партия была вынуждена наложить запрет на созыв ежегодной молодежной конференции в 1937 г. и в 1939 г., а также временно распустить руководящие органы молодежного движения.

Одной из важных международных тем, обсуждавшихся в 1925 г. на страницах советских официозов - газет «Правда» и «известия» - был проект рейнского гарантийного пакта и возможные последствия его реализации для СССР. Во вступлении Германии в Лигу наций Москва видела угрозу для своих достаточно доверительных отношений с Берлином, сложившихся после заключения Рапалльского договора в 1922 г., опасность усиления международной изоляции и укрепления лагеря враждебных СССР держав во главе с Великобританией. Германия оставалась в центре внимания советских комментаторов Локарнского процесса вплоть до октября 1925 г. В это же время велись советско-германские переговоры о заключении торгового договора, облегчавшие контакты на официальном уровне. но печать позволяла влиять на германское общественное мнение, к которому власти Веймарской республики не могли не прислушиваться. Кроме того, в газетах озвучивались возможные варианты советской политики в случае, если державы Антанты не дадут согласия не привлекать Германию к участию в активной или пассивной форме в возможной агрессии против третьей стороны (читай СССР), как это было предусмотрено Статутом Лиги наций. один из таких вариантов - сближение СССР с Польшей и предоставление гарантий нерушимости всех ее границ, в том числе с Германией, - неоднократно был предметом изучения историков, прежде всего советских и польских. В настоящее время их мнение достаточно единодушно: СССР не собирался гарантировать польские границы, а Польша не думала так далеко заходить в сближении с ним. но в «известиях» был озвучен и другой вариант, реализованный уже в 1930-е гг.: сближение с Францией на антианглийской (а тем самым и антигерманской) основе. Сопоставление газетных комментариев с выступлениями официальных лиц (в частности Г.В. Чичерина и И.В. Сталина) показывает, что по основным моментам восприятия Локарнского процесса расхождений между ними не было. Советские официозы за 1925 г. можно считать хорошо информированными и точно излагавшими взгляды руководства СССР на поворот в международных отношениях, происходивший в Европе.

История фронтовой журналистики в России времен Первой мировой войны лишь в последние годы стала привлекать внимание исследователей. До сих пор мало изучены маршруты военных корреспондентов, их взаимоотношения со Ставкой, командованием фронтов, цензурой. Деятельность американского журналиста Стэнли Уошберна представляет особый интерес. K 1914 г. он уже был опытным и известным журналистом, побывавшим в разных точках планеты. Уже то, что Уошберн был приглашен на работу в «Таймс» и отправлен в трудную командировку на Восточный фронт, говорило о многом. его журналистский талант сочетался со знанием русской армии, полученным со времен русско-японской войны. Министр иностранных дел С.Д. Сазонов ратовал за его допуск на фронт для создания положительного образа России и русской армии в США. Хотя Ставка поначалу противилась допуску журналистов, доводы Сазонова вкупе с поражениями в Восточной Пруссии вынудили ее смягчить позицию. На фронте Уошберн выделялся среди других корреспондентов своей дисциплиной и увлеченностью делом. Не имея возможности постоянно посещать передовую, Уошберн сосредоточился на описании фронтовой повседневности, «переживании» человеком войны. Его статьи отличались корректностью и разнообразием сюжетов, на этой основе в 1914-1916 гг. были изданы четыре книги о русском фронте. Популярность Уошберна на Западе сказывалась на его положении в России: ему предоставили максимальную свободу передвижения по фронту, ему охотно давали интервью сановники и командующие фронтами, дважды его удостаивал аудиенции Николай II. Уошберн часто высказывал свои идеи по развитию военной пропаганды на фронте и по улучшению образа союзников в русском обществе. Вступление США в войну в 1917 г. и коренная ломка общественного строя в России побудили Уошберна резко изменить область интересов, оставить журналистскую профессию и покинуть Россию навсегда.

В статье рассматриваются усилия Государственного банка российской империи по расширению своей филиальной сети в Крыму во второй половине XIX - начале ХХ в. Первые мероприятия Государственного банка на полуострове были проведены в Севастополе как одном из самых перспективных портовых городов в пореформенные годы. Филиал был там открыт в 1875 г. далее последовало учреждение отделений банка в Симферополе, Феодосии и Ялте. автор анализирует политику банка в деле подбора кадров, останавливаясь на истории поступления чиновников банка на службу в Севастопольское отделение. определенное внимание уделено трудностям, которые сопутствовали процессу открытия банковских филиалов. В процессе расширения банковской сети возникали и конкурентные настроения, не позволявшие руководству главного кредитного учреждения страны объективно оценивать необходимость создания того или иного отделения. желание открыть у себя филиал Государственного банка проявляли разные города Крыма, в частности, безуспешными были усилия городских властей Евпатории. на протяжении длительного времени отделения банка в Крыму испытывали трудности с наймом соответствующих их деятельности помещений. Так, Севастопольское отделение не имело своего здания на протяжении десяти первых лет своей истории, Симферопольское - пяти лет, а Ялтинское было вынуждено нанимать ежегодно новые помещения с 1882 по 1912 г. В статье лишь в общих чертах анализируется операционная деятельность крымских подразделений Государственного банка. Эта сторона их деятельности требует более глубокого и расширенного освещения в отдельной работе. Тем не менее, автор делает вывод, что Государственный банк на полуострове не смог оказать полноценного содействия в развитии края его деловым кругам, которые ощущали недостаток в доступном и дешевом кредите. настоящая статья написана на архивных материалах из фондов российского государственного исторического архива. основные содержащаяся в ней сведения публикуются впервые.

Статья посвящена истории политического салона К.Ф. Головина, действовавшего со второй половины 1880-х гг. до смерти его хозяина в 1913 г. Салон занимал видное место среди других подобных неформальных сообществ (салоны В.П. Мещерского, Е.В. Богдановича), влиявших на формирование правительственной политики того времени. Выросший из неофициального кружка экономистов «Элипсис», где обсуждались аграрно-экономические проблемы России, салон постепенно расширил тематику дискуссий до вопросов государственного устройства империи. В статье показано важное значение салона как неофициальной полититизированной структуры перед Первой русской революцией, когда его деятельность до определенной степени компенсировала отсутствие политических свобод. на «средах» К.Ф. Головина присутствовали как общественные деятели правого направления, так и чиновники средней руки, известны случаи апробирования в салоне некоторых мероприятий аграрной политики (В.И. Ковалевский, комиссия по оскудению центра), которые затем реализовывались. Салон К.Ф. Головина сыграл заметную роль при обсуждении проектов изменения государственного строя в 1905 г., особенно - учреждения Государственной думы, а именно вопроса о форме народного представительства и избирательного закона (смешанная коллегия выборщиков, выделение рабочей курии и др.). Параллельно К.Ф. Головин и постоянные посетители его «сред» приняли активное участие в попытках объединить умеренно правых и создать из них политическую партию. Эти попытки продолжались вплоть до 1912 г., но завершились неудачей. История салона также показывает важность неофициальной правой мысли прежде всего для власти: общественные деятели предлагали зачастую лучшие рецепты решения сложных проблем, а запрет на политическую деятельность создавал дефицит поддержки правительства со стороны благонамеренного общества, который невозможно было восполнить активностью бюрократического аппарата. «Среды» являлись частью сложных механизмов, которые связывали монархическое общественное мнение и власть, но в начале ХХ в. их было уже явно недостаточно.

Статья посвящена исследованию представлений о правде как социально-правовом и религиозно-нравственном идеале Древней Руси, систематизации указанных представлений и выявлению их эволюции. С этой целью были изучены древнерусские письменные источники, в которых можно обнаружить представления автора конкретного источника или лиц, о которых он повествует, о понятии «правда», которое, безусловно, являлось многозначным. Были выявлены упоминания правды, проанализирован контекст употребления данного слова в историческом документе, его смысловая нагрузка. Следующим шагом стало вычленение общих тем, в рамках которых в источниках происходила отсылка к правде, а также совпадающих взглядов на это понятие (если таковые имели место). По результатам исследования была предпринята попытка реконструировать некие типичные представления о правде, свойственные эпохе Древней Руси. автор статьи делает вывод, что христианская мировоззренческая парадигма практически полностью выхолащивает идею справедливости как неотвратимого воздаяния по заслугам: напротив, в рамках данной парадигмы господствует убеждение, что обидчиков нужно прощать, а не наказывать, благодеяния же следует совершать просто так, бескорыстно, а не за награду; Господь может воздать преступникам по справедливости, но также может и ниспослать несчастья праведнику без всякой причины, лишь ради испытания или даже за грехи других людей. Главной становится цель привести человека к спасению, на Страшном суде Господь будет оценивать не каждый конкретный поступок, а в целом земную жизнь человека и ее итоги. Такое понимание правды подразумевает ориентацию в первую очередь на жизнь после смерти, а не на земную жизнь. исследование призвано восполнить пробел, связанный с изучением древнерусского мировоззрения, поскольку в рассматриваемый период на Руси не создавалось сугубо философских трактатов, и те или иные абстрактные идеи приходится выявлять путем контекстуального анализа и синтеза отдельных высказываний либо косвенных упоминаний в различных источниках.

Проблемы средневекового русского менталитета, их вписывание в социально-экономический и политический контекст допетровской России остаются важными и перспективными направлениями исследований. Этим вопросам посвящена новая монография С.В. Перевезенцева «русские смыслы: духовно-политические учения России X-XVII вв. в их историческом развитии». В статье представлены размышления по поводу этой книги, ведется полемика с некоторыми из приведенных в ней интерпретаций и выводов. освещаются характеристики, данные в этом труде русской цивилизации, изложенные особенности принятия и распространения христианства, существовавших и популярных на Руси культов и т.д. автор соглашается с той последовательностью, с какой историк выстраивает своего рода реестр духовно-политических учений средневековой Руси, стремясь проследить линию развития смыслов не только в литературе и публицистике, но и в архитектуре и живописи. Эти наблюдения исследователя воспринимаются как вполне убедительные. особое внимание в статье уделяется подходу С.В. Перевезенцева: предложить взгляд на древнерусскую культуру через православную систему ценностей. В соответствии с общим замыслом монографии ее автор не проводит собственные источниковедческие изыскания, но анализируя дискуссии по этому поводу, поддерживает ту или иную точку зрения. его цель - собрать воедино разбросанные целостные или фрагментарные духовно-политические учения. автор статьи соглашается с утверждением С.В. Перевезенцева о том, что во второй половине XIII - начале XIV в. «православие становится главной составляющей всего общенационального сознания». В статье подробно анализируется главный тезис С.В. Перевезенцева о том, что древнерусские общественно-политические тексты следует читать глазами их автора - как правило человека глубоко религиозного и начитанного в христианской литературе. основным критическим замечанием автора статьи является указание на излишнее увлечение С.В. Перевезенцева церковной риторикой и патетикой, расплывчатость границы между языком науки и религии.

Статья посвящена вопросу о связи художественного наследия Новгорода с древней культурой Киева, о сохранении киевских традиций и привезенных артефактов. Так, мы предполагаем, что именно к киевской традиции восходят две огромные парные иконы XI в. - «Спас Златая риза» (попавшая в XVI в. в Успенский собор Московского Кремля) и «апостолы Петр и Павел» (новгородский музей). В Киеве было исполнено и остромирово евангелие 1056-1057 гг., служившее напрестольным апракосом в Софийском соборе Новгорода. Многие миниатюры созданной в Новгороде во второй четверти XIV в. Симоновской Псалтири (ГИМ, Хлуд. 3) восходят, как мы полагаем, к иллюстрациям утраченной киевской рукописи XI столетия. иллюстрации Псалтири к библейским песням воспроизводят скопированные киевскими миниатюристами древние византийские образцы IX-XI вв. другие миниатюры являются репликами утраченных киевских композиций, которые прославляли христианство и разъясняли основы христианской религии. Циклы новгородских миниатюр указывают на тесную связь культуры Киева и Новгорода на протяжении домонгольского периода. Вероятно, с киевского оригинала, служившего прототипом для новгородских книжников, еще в древности была скопирована иллюстрированная Псалтирь для Софийского собора в Новгороде, которая впоследствии послужила образцом для рукописей других значительных храмов и монастырей. При копировании сохранялись сюжетные особенности композиций, в которых содержалась проповедь христианской веры, но стиль изображений постепенно упрощался. исследование выполнено на основе изучения сохранившихся артефактов и письменных источников, с помощью иконографического и стилистического анализа произведений. В современном изучении художественного наследия Новгорода ведущую роль играет выявление своеобразия местной культуры. Между тем данная работа делает акцент на сохранении в искусстве Новгорода XIV в. древних киевских традиций, на роли преемственности в эволюции русской художественной культуры. не менее важна и возможность реконструкции некоторых явлений в культуре Киева древнейшей поры.

В традиционной культуре тувинцев культовая система почитания природы, связанная с сакрализацией ландшафта, занимает важное место. Среди природных объектов особо выделяется вода, а культ воды доминирует над всеми остальными в связи с отношением к воде как субстанции, дающей жизнь. Сложился и целый комплекс запретов и предписаний, связанный с отношением к воде и водным ресурсам - родникам, большим и малым рекам, целебным источникам - аржаанам, их истокам, озёрам. Представления об их духах-хозяевах - суг ээзи - раскрывают особое отношение тувинцев к природе и окружающему миру. авторы анализируют сущность и функции обозначенного культа с точки зрения ранних верований тувинцев: шаманизма, тенгрианства и традиционной религии - буддизма. В статье отражены сакральные представления о воде также и в общем социологическом измерении. Материалом для написания статьи послужили, наряду с научными работами по тувиноведению и религиоведению, полевые материалы, собранные в ходе экспедиций и научных командировок в 2013, 2014, 2017, 2018 гг. особо ценными оказались работы этнографов по ранним религиозным практикам, сакрализации природы, шаманизму и буддизму. результаты исследования позволяют говорить, что традиционные культовые практики, в том числе и культ воды, продолжают жить и функционировать в наши дни, взаимодействуя с другими культурными явлениями. Тем не менее, наблюдаются и подвижки, новые практики, направленные на воспроизводство традиционных представлений, инновации. авторы делают вывод, что в традиционной культуре тувинцев природа выступает источником и символом жизни, связующим звеном между макрокосмом и микрокосмом. Культ воды в жизни тувинцев является не пережитком прошлого, а одним из важных элементов традиционного мировоззрения и традиционной культуры, который функционирует и в современный период, что находит отражение в проведении обрядов и ритуалов, связанных с освящением истоков рек и родников, аржаанов.

На базе полевого исследования автора, проведенного в штате Джорджия (США), в статье рассматривается социальная работа церквей и созданных ими организаций среди беженцев. анализ миссионерской составляющей социального служения христианских организаций позволяет ставить вопрос о том, перерастает ли (или в каких случаях перерастает) миссионерство в прозелитизм. Соотношение миссионерства и прозелитизма в социальной работе конкретных религиозных организаций США среди беженцев с выявлением факторов, способствующих ограждению незащищенных слоев населения от прозелитизма, прежде не изучалось. В статье исследуются трактовки понятий «миссионерство» и «прозелитизм» в документах межконфессионального диалога и в академическом дискурсе. В первом случае основными критериями разграничения понятий служат методы несения Благой вести, а также уважение/неуважение свободной воли и достоинства адресатов миссии. В научной историографии эти критерии принимаются, а также подчеркивается, что прозелитизму присуща направленность на смену идентичности и принадлежности человека. Социальная работа церквей и их организаций анализируется в статье в контексте модели церковно-государственных отношений в США. Показано, как баланс между двумя основными принципами этой модели - свободное исповедание религии и отделение церкви от государства - делает сотрудничество государства с созданными церквами организациями не только возможным, но и плодотворным. Подобное сотрудничество не воспринимается как нарушение принципа отделения церкви от государства до тех пор, пока оно не относится к собственно религиозной сфере, само же социальное служение церквей и их организаций защищено положением о свободном исповедании. Государство ценит высокую мотивацию, эмоциональную вовлеченность и ответственность религиозных организаций, занимающихся социальной работой среди беженцев, одновременно становясь гарантом недопущения прозелитизма по отношению к незащищенным слоям населения. Миссионерская составляющая присутствует в социальной работе христианских организаций США среди беженцев, но в большинстве случаев благодаря сдерживающему действию разных факторов не перерастает в прозелитизм.

Изучение керамики предполагает обращение к этнографическим материалам при решении многих вопросов, связанных с гончарством. В 1959-1962 гг. А.А. Бобринским, одним из крупнейших отечественных специалистов по древнему гончарству, был проведен анкетный опрос населения, целью которого было выявление сохранившихся очагов гончарного производства в Европейской части РСФСР, частично на Украине и в Белоруссии. Всего было разослано более 6 тысяч писем со специально подготовленной анкетой, содержавшей вопросы о важнейших деталях гончарного производства. Материалы опроса представляют собой письма (рукописные, реже - машинописные, иногда сопровождавшиеся рисунками), авторами которых были представители местной власти, учителя, сотрудники краеведческих музеев, гончары, ответившие на вопросы анкеты с разной степенью подробности. Была получена информация приблизительно о 1000 очагов гончарного производства, преимущественно сельского. Эти документы хранятся в научно-отраслевом архиве Института археологии РАН (личный архив А.А. Бобринского) и только частично введены в научный оборот. Они содержат конкретную информацию по всем ступеням гончарного производства: отбор, добыча, подготовка исходного сырья и составы формовочных масс; способы конструирования посуды и обработки поверхностей; способы обжига; инструменты (в том числе конструкции гончарных кругов); теплотехнические устройства (печи и горны); категории гончарных изделий; лексика гончаров; обычаи и верования гончаров; торговые связи внутри микрорегионов и на более широкой территории и т.д. Это ценный источник, который отражает развитие гончарства в первой половине - середине ХХ в., содержит конкретные этнографические данные, важные также и при технологическом изучении керамики из археологических раскопок. Эти уникальные документы могут вызвать интерес не только археологов и этнографов, но и лингвистов, а также специалистов по фольклору. «Письма гончаров» можно рассматривать и как источник для изучения вопросов, касающихся положения сельского населения СССР в данный период.

В статье рассматривается один из ведущих для прусской археологической культуры тип погребальных керамических сосудов-биконические «временные урны». В этих сосудах обломки кальцинированных костей переносили с погребального костра, после чего высыпали в могилу. В VI-VII вв. «временные урны» бросали вслед за костями в могилу и, возможно, преднамеренно разбивали. Путем типологического анализа, традиционного метода типологии в археологии земли пруссов, получена сериация биконических сосудов. При наложении на нее составляющих сериации арбалетовидных фибул, найденных в комплексах с конкретными сосудами и своими формами отражавших временные изменения, выявлена сначала относительная, а затем и абсолютная хронология изучаемых керамических форм. Выяснилось, что и формы и параметры фибул, и формы сосудов являются хронологическими индикаторами. Полученные в результате работы выводы таковы. Во-первых, биконические сосуды использовались частью западных балтов при погребальных церемониях еще в эпоху римского влияния. Во-вторых, с начала V в., на заре становления прусской археологической культуры, жители Самбии от урновых трупосожжений переходят к трупосожжениям подтипов 1.2 и 2.1 (безурновые группы костей или же кости, рассеянные в остатках погребального костра). Эти формы обрядности предполагают (как и некоторые более ранние урновые кремации) использование «временных урн» для переноса костей с костра в могилу. Этими «временными урнами» стали биконические сосуды. В-третьих, на протяжении VI-VII вв. сосуды биконической формы утрачивают свою орнаментику, увеличивается их высота и сужается диаметр горла. Эти изменения имели, очевидно, культово-церемониальный смысл, динамика которого пока не ясна. В-четвертых. после конца VII в. биконические сосуды на погребальных памятниках прусской археологической культуры не прослеживаются. на завершающем этапе эпохи викингов и до XIII в. (как показывают раскопки могильника Kl. Kaup) «временными урнами» для пруссов служат бронзовые блюда.

Предметом исследования в статье являются политическая и социально-экономическая системы современного кубинского общества, прослежена эволюция этих систем в свете институциональных перемен, закрепленных в принятой в 2019 г. Конституции. Введением в проблему служит краткая характеристика тяжелого социально-экономического положения Кубы после распада СССР. Далее в фокусе статьи оказывается анализ ключевых нововведений в общественно-политической системе страны, в ходе которого автор опирается на основной источник - новую Конституцию Кубы, сравнивая ее с предыдущим вариантом основного закона (1976). Подчеркивается попытка реализовать принцип разделения властей на Кубе, введение должностей президента, губернаторов и мэров, снижение роли марксистско-ленинских идей в жизни общества и сдвиг в сторону идейного наследия Хосе Марти и Фиделя Кастро. Впервые в литературе выдвигается гипотеза о попытке кубинцев модифицировать идеологию, внедрив в нее элементы в духе дискурса о разнообразии (diversidad) современных левых сил. Подчеркивается, что роль Коммунистической партии Кубы остается краеугольным фактором в жизни страны, что зафиксировано в новом основном законе. Также исследуются изменения в области политического лидерства, особое внимание уделяется новому президенту Кубы - Мигелю Диас-Канелю. анализируются его путь до высших ступеней политической иерархии и его видение текущей ситуации на Кубе. Автор показывает, что смена поколений и включение в государственный аппарат новых молодых лидеров происходят поступательно и под контролем «исторического поколения» (участников революции 1953-1959 гг.), что обеспечивает преемственность политического курса. Отдельно освещается положение Вооруженных сил - их влияние на управление страной, связь с государственными предприятиями. В заключительной части анализируется внешнеполитический фактор, отражается динамика отношений Кубы с такими ведущими игроками на международной арене, как Китай и Россия, сохранение проблем в отношениях с США, а также положение Кубы в латиноамериканском регионе в свете происходящих там актуальных изменений.

История пребывания японских военнопленных в лагерях НКВД (МВД) на территории СССР вообще и в Хабаровском крае в частности представляет собой сложный и в настоящее время неоднозначно интерпретируемый предмет научного исследования. В данной статье на основе впервые вводимых в научный оборот материалов, хранящихся в архиве УМВД по Хабаровскому краю, анализируется ход развертывания в регионе осенью-зимой 1945 г. сети лагерей для военнопленных и интернированных лиц. документы дают информацию о структуре лагерной сети, штатах сотрудников, их укомплектованности. Материалы проверок и приказы о дисциплинарных взысканиях позволяют составить картину условий проживания и труда военнопленных, их обеспечения продуктами, предметами первой необходимости, медицинском обслуживании и т.д. архивные материалы НКВД позволяют восстановить историю формирования лагерной сети для военнопленных японцев на территории Хабаровского края, учитывающую особенности деятельности органов НКВД в ее региональном срезе, видение возникающих проблем руководством краевого УНКВД и действий, предпринимаемых для их решения. реализуя задачи по размещению военнопленных, органы НКВД края столкнулись с комплексом проблем, связанных с нехваткой квалифицированных кадров, отсутствием необходимых материально-технических ресурсов, сжатыми сроками, обусловленными наступлением холодов, неожидаемо большим количеством пленных. Результатом стала неблагополучная ситуация в местах содержания военнопленных, рост заболеваемости, обморожений, большое число побегов. Среди личного состава лагерей имели место нарушения служебной дисциплины и законности: несоблюдение режима охраны, пьянство, незаконное изъятие вещей у пленных японцев. Вместе с тем исследованные документы показывают, что тяжелое положение пленных японцев не было проявлением репрессивного, злонамеренного характера действий органов НКВД. Руководство последних принимало максимальные усилия по обеспечению надлежащих условий содержания пленных, организации питания и медицинской помощи, а также по пресечению незаконных действий со стороны личного состава лагерей.

Александр III был не первым российским императором, чей уход из жизни сопровождался особым «режимом секретности». реконструкция и анализ информационного фона подобных событий может многое дать для понимания функционирования верховной власти и механизмов ее «транзита». В начале осени 1894 г. здоровье Александра III стало резко ухудшаться, в конце сентября царская семья переехала в свою крымскую резиденцию в Ливадии, где через месяц государь скончался. на протяжении всего этого времени общество переполнялось слухами о болезни царя, о ее возможном протекании и вероятном исходе. Между тем официальная информация о состоянии императора была крайне скудна. Специальные бюллетени стали выходить лишь за две недели до его кончины, причем они содержали довольно обтекаемые формулировки. Тем, кто их читал, оставалось выискивать какие-то скрытые намеки и на их основе реконструировать собственную «клиническую картину». К тому же в официальном «Правительственном вестнике» бюллетени публиковались с задержкой на сутки. Более оперативно они вывешивались в нескольких точках крупных городов, куда людям приходилось специально добираться. но и там бюллетени обновлялись не в определенное время, а по мере их поступления из Ливадии. Такая нерегулярность усугубляла и без того усилившиеся в обществе настроения неопределенности и тревоги. Благодатной почвой для разного рода домыслов и предположений явилось противостояние мнений в ближайшем окружении государя относительно того, как и насколько подробно следует транслировать за пределы крымской резиденции информацию о его болезни. Возникший информационный вакуум вселял растерянность даже в представителей высшей бюрократии, а также лиц, которые в силу своего положения обычно располагали эксклюзивными сведениями. Всё это способствовало появлению неправдоподобных версий об отношениях внутри императорской семьи и о якобы готовившихся сценариях престолонаследия. Эти версии впоследствии использовались для дискредитации самодержавия.

Одним из достижений эпохи Великих реформ стало быстрое развитие женского образования: появлялись новые типы учебных заведений, росло их число, ширилось движение за высшее образование для женщин. Всё это являлось серьезным фактором социальных перемен, приводило к расширению сферы женской самодеятельности. для сторонников консервативного лагеря, в целом выступавших за распространение просвещения, главной заботой было сохранение социально-политической стабильности всех существовавших институтов. ответом на демократические перемены в области образования в эпоху Великих реформ стала целенаправленная политика правительства александра III: изменение учебных программ в сторону сокращения, упор на религиозное воспитание, попытка возвращения к сословному принципу формирования состава учащихся. В 1884 г. начала работу «Комиссия для рассмотрения некоторых вопросов о женском образовании», в состав которой вошли чиновники Ведомства учреждений императрицы Марии, Министерства народного просвещения и духовного ведомства. Предлогом для формирования Комиссии стала «Записка» помощницы императрицы Марии Федоровны в управлении мариинскими учебными заведениями баронессы Э.Ф. раден. Позиция раден нашла полную поддержку и в Мариинском ведомстве, и в Министерстве народного просвещения; обсуждение реформ женской школы в основном шло по направлениям, сформулированным в ее записке. Баронесса полагала ошибочными чрезмерный рост числа гимназий при недостатке начальных и профессиональных училищ и предоставление права преподавания в учебных заведениях лицам, не имеющим специального педагогического образования, считала опрометчивым решением открыть бесконтрольные высшие курсы, ратовала за усиление нравственного воспитания в школах и установление строгого надзора за учащимися. Комиссия, работавшая с 1884 по 1890 г., подготовила проекты и предложения по реформированию женского образования, которые по большей части оказались нереализуемыми: часть из них противоречила российским законам, другие - жизненным реалиям того времени, получившим общественную санкцию. итоги деятельности Комиссии продемонстрировали необратимость тех тенденций, против которых выступали ее члены.

Изменение методологии исследований в исторической науке, а также в целом в гуманитарных науках, делает актуальным изучение проблемы организации купеческой торговли в ракурсе межличностных отношений, что позволяет дополнить картину развития социальных связей. наиболее репрезентативным источником для этого представляется личная корреспонденция купцов, являющаяся практически единственным способом коммуникации для людей, находящихся даже в незначительном отдалении друг от друга. до наших дней сохранился большой комплекс переписки великоустюгской купеческой семьи Булдаковых, охватывающий период рубежа XVIII-XIX вв. однако изучение социальных связей только по частной переписке делает его неполным ввиду неизбежного упущения людьми, хорошо знающими предмет разговора, важных биографических сведений о лицах, фигурирующих в письмах. Эти пробелы могут быть восполнены путем привлечения делопроизводственных материалов различных ведомств. В результате исследования удается выявить значительную роль семейно-родственных отношений в жизни купцов. Так, наиболее удобной и устойчивой формой организации торговой деятельности предстает семейное партнерство, в котором каждый был уверен в опыте и добросовестности компаньона. Кроме того, молодые купцы делали первые самостоятельные шаги в коммерции именно в среде своих родственников, находясь у них «в обращении в услугах». они получали необходимые знания, устанавливали деловые контакты и усваивали опыт своих хозяев, тем самым приобретая ментальный капитал для своей дальнейшей торговой деятельности. В вопросах, непосредственно связанных с доверием (дача денег в долг, выступление в роли поверенного), купцы прежде всего обращались к своим родным. Уверенность в добросовестности контрагентов происходила из осознания того, что их поведение регулировалось небольшим кругом лиц, в который все они были включены. Причем не было никакого различия между теми, кто был связан кровными узами, и теми, кто породнился через институт свойства.

Гентский алтарь привлекал внимание любителей и знатоков искусства с момента своего создания в 1432 г., однако первые научные исследования появились лишь в начале XIX в. исследователи XIX в., начиная с Иоганны Шопенгауэр и заканчивая Уильямом Уилем, посвящали свои монографии заказчикам алтаря, атрибуции панелей полиптиха и социально-культурному контексту создания произведения. При этом створки Гентского алтаря после его создания более десяти раз меняют свое местонахождение - в связи с наполеоновскими войнами, продажей части панелей, появлением первых значительных музейных собраний. После Первой мировой войны панели Гентского алтаря воссоединись. Это привело к тому, что появилось гораздо больше исследований, посвященных полиптиху; среди них можно отметить работы главного хранителя Королевского музея изящных искусств Поля Фиренса, немецких и нидерландских ученых Германа Беенкена, Макса Фридлендера и Карла Фолля. однако после короткого мирного периода 1918-1939 гг. панели алтаря снова были перемещены в результате захвата территории Бельгии немецкими войсками. и только после 1945 г. «путешествия» створок Гентского алтаря завершаются. история бытования алтаря после 1432-1435 гг., когда он был завершен Яном ван Эйком, заслуживает дополнительного анализа, что даст возможность по-новому взглянуть на методологию исследования этого произведения. историки искусства как XIX, так и первой половины XX в. не могли выносить полностью обоснованных суждений о Гентском алтаре из-за сепарации панелей алтаря, произошедшей в силу различных политических и экономических обстоятельств. Метод сопоставления искусствоведческих работ и нахождения панелей Гентского алтаря в промежутке между 1781 и 1945 гг., когда в результате военных действий и политических решений панели алтаря оказались разобщены, дает возможность по-новому взглянуть на его историографию. Целью статьи является выявление дополнительных условий, которые повлияли на изучение полиптиха.

Иконы, привезенные в Италию с Востока в первые века христианства, особенно почитались среди верующих, и впоследствии даже их копии зачастую были почитаемы ничуть не меньше. После захвата Константинополя крестоносцами в 1204 г. греческие иконы стали появляться в тех областях Италии, где ранее были большой редкостью, с них создавали списки - но теперь это были не просто копии святых образов, а самостоятельные живописные изображения, выполненные на заказ и, следовательно, обладающие своей специфической семантикой. В первой половине XIII в. в Сиене появилась искусно выполненная византийская икона Богородицы - Одигитрия. После победы над флорентийцами в битве при Монтаперти сиенцы в 1261 г. объявили Богоматерь своей покровительницей. Вскоре с византийской иконы был создан список, предназначенный для того, чтобы занять место в новом алтаре главного городского собора. Впоследствии работа сиенского мастера стала не менее почитаема, чем привезенный византийский образ и получила наименование «Мадонна дель вото» (Madonna del voto). история появления иконы говорит о том, что она имела важнейшее значение для жителей города. Вполне вероятно, это был первый прецедент подобного рода. Сам факт создания местным художником образа, олицетворяющего, с одной стороны, заступничество Богоматери за его родной город, а с другой - наглядно демонстрирующего сознательное, но не полное следование византийскому прототипу, весьма значительно повлиял на развитие живописи конца XIII в. в Сиене. В зарубежной и отечественной литературе рассмотрению этого события уделено относительно мало внимания. однако подобного рода исследования причинно-следственной связи между спецификой заказа сакрального образа и его живописным исполнением позволяют шире рассмотреть как проблему копирования греческих образов на территории Италии, так и становления живописного искусства Сиены второй половины XIII в.

В статье рассматриваются изменения в советской политике в области культуры в послевоенное десятилетие 1946-1956 гг. на примере управления сферой театрального искусства. Указанная проблема рассматривается в двух аспектах. С одной стороны, анализируются действия по обеспечению цензурного контроля над драматическими постановками. С другой стороны, разбираются попытки партийно-государственного руководства страны и профильных ведомств поддерживать на достаточно высоком уровне качество и уровень ставившихся на советских сценах драматических произведений, чему идеологические и цензурные ограничения объективно препятствовали. В этой ситуации власти приходилось изыскивать самые разные способы противодействия явственно обозначившейся тенденции - утрате зрительского интереса к театрам, репертуар которых оказался ограничен преимущественно малоинтересными произведениями современных драматургов. Театры пытались переводить с государственного дотирования на самофинансирование, повышалась роль театральной администрации, которой была передана часть функций художественных руководителей - в ущерб роли последних, учреждались художественные советы как своеобразные экспертные инстанции, оценивавшие постановки именно с точки зрения их качества. на примере подобного сосуществования двух направлений в деле руководства советскими театрами со стороны партийно-государственных органов автор показывает, как сугубо административные решения могли влиять и на сферу собственно творческой деятельности. дискуссии о перспективах советского драматического театра, которые происходили в то время среди театральной общественности, оказывали определенное воздействие на принимавшиеся властью решения в этой области. В статье проанализирован накопленный в рассматриваемый период опыт ленинградских и других сценических площадок, сделаны выводы относительно его соответствия общесоюзной ситуации и присущих ему особенностей. оценено воздействие того сравнительно незначительного диапазона возможностей, который открывался благодаря административно-структурным переменам в сфере управления культурой, для сохранения политических идеалов оттепели и их последующего возрождения в годы перестройки.

Процесс завершения Гражданской войны и перехода к новой экономической политике в европейской части страны проходил крайне болезненно. на Северо-Западе Советской России это наглядно видно на примере двух самых крупных «дел», расследовавшихся Чрезвычайной комиссией региона - Кронштадтского восстания и дела «Петроградской боевой организации» (ПБО). Несмотря на желание руководства ВЧК перестроить политику органов госбезопасности в соответствии с условиями мирного времени, на практике, в условиях обострения антибольшевистского движения чекисты продолжали прибегать к чрезвычайным методам времен Гражданской войны. В статье показаны взаимоотношения между ВЧК и ПетрогубЧК, а также роль отдельных руководителей ВЧК в контроле за расследованием указанных дел. Также проанализирована история известного соглашения, заключенного между В.Н. Таганцевым, главой ПБО, и особоуполномоченным Секретно-оперативного управления ВЧК Я.С. Аграновым, назначенным вести расследование. Впервые был проанализирован текст этого соглашения и показаний В.Н. Таганцева. На основе историографии вопроса и деталей соглашения делается вывод о необоснованности ставшего популярным в эмигрантской публицистике образа В.Н. Таганцева как простой жертвы чекистской мистификации, сохраняющегося и в современной научной историографии. Подчеркивается неоднозначное положение петроградского антибольшевистского движения, в котором тесные контакты с руководителями белой эмиграции сочетались с внутренней слабостью и малочисленностью подпольщиков, а реальное раскрытие чекистами петроградского подполья не отрицало намеренной фабрикации дел в выгодном для власти виде. С привлечением воспоминаний современников событий была также показана общественная реакция на действия ВЧК в указанный период, проанализированы возможные «каналы», по которым до современников доходила информация об упомянутом секретном соглашении. В конечном счете, наряду с расширением полномочий и применением чрезвычайных мер в других регионах, действия чекистов на Северо-Западе в 1921 г. также повлияли на упразднение ВЧК и создание ГПУ при НКВД РСФСР.

Борьба за благорасположение США в годы Первой мировой войны традиционно рассматривается в историографии как противостояние английской и немецкой пропаганды, из-за чего менее масштабная, но эффективная деятельность Франции в этой сфере остается малоизученной. Между тем ориентированная на политические, финансовые и интеллектуальные слои североамериканского общества французская пропаганда обеспечила взаимопонимание и дальнейшее тесное сотрудничество народов двух республик в мировом конфликте. Социокультурная близость Франции и США, исторические связи, необремененность какими-либо крупными противоречиями позволяли французам применять методы, которые теперь принято причислять к категории «мягкой силы», так что американцы не воспринимали их как воздействие пропаганды. Кумулятивный эффект деятельности Франции и Великобритании позволил ускорить вступление в войну США, взявших на себя финансирование и промышленное обеспечение изможденных стран Антанты, а к 1918 г. транспортировавших в Старый свет двухмиллионный военный контингент. Уникальный и беспрецедентный по своему масштабу опыт формирования и манипулирования общественным сознанием, накопленный в течении Первой мировой войны, в дальнейшем лег в основу технологий изучения и влияния на общественное мнения, сознание масс. Исследование базируется на документах, хранящихся в дипломатических архивах, национальных архивах и архиве исторической службы Министерства обороны Франции, ранее не привлекаемых в отечественной науке для изучения данного вопроса. Автором предпринимается попытка обобщения накопленного научного знания по исследуемой проблеме в отечественной и зарубежной историографии. Основной фокус в статье делается на задачи, организацию и методы проводимой Францией пропагандисткой кампании. Все основные направления ее деятельности проиллюстрированы наиболее яркими примерами. отдельное внимание уделяется роли личностей, отвечавших за организацию проводимых мероприятий, создание пропагандистских структур, а также агентов, выполнявших особые миссии на территории США. Хронологические рамки исследования ограничены 1914-1917 гг. - периодом нейтралитета США.

Статья опровергает стереотип о том, что российские акционерные коммерческие банки XIX в. были учреждениями прежде всего для купцов и промышленников. действительно, в центрах развития промышленности, на общенациональных и международных рынках капиталов, как в Санкт-Петербурге и Москве, банки были средоточием торгово-промышленной элиты. однако в аграрных регионах помещики, занятые производством и сбытом сельскохозяйственной продукции, вместе с купцами принимали участие в управлении акционерными коммерческими банками. Это явление показано на примере орловского коммерческого банка (1872-1908), входившего в группу банков московского банкира Л.С. Полякова. Банк действовал в аграрных регионах: сначала в орловской губернии, а за 1890-е гг. его операции распространились на 12 губерний центра, юга и запада европейской России. По опубликованным и архивным источникам в статье собраны сведения о руководителях банка, воссоздана система их деловых и семейных связей. Делается вывод о том, что банк, действовавший в аграрном регионе, управлялся коалицией купцов, землевладельцев, губернских чиновников и земских деятелей. Глубокая интеграция в систему региональной элиты была одним из факторов устойчивости банка, потому что связывала с ним самую солидную клиентуру региона. Это помогало банку выживать в экономически очень тяжелый для Центрального Черноземья период второй половины 1870-х -1880-е гг. другим фактором устойчивости банка были его общероссийские связи, т.е. доступ через Полякова на московский финансовый рынок, возможности которого значительно превосходили любой региональный рынок. Если в 1870-е - 1890-е гг. принадлежность к поляковской группе расширяла возможности банка привлекать дополнительные средства, то в 1900-е гг. эта связь, наоборот, негативно сказалась на положении банка из-за личного банкротства Л.С. Полякова, однако сильная местная коалиция вокруг банка помогла сохранить его в составе Соединенного банка, созданного из поляковских банков в 1908 г.

Проект РФФИ № 18-09-00732 «Роль коммерческих банков и железных дорог в развитии торговли сельскохозяйственными товарами в России во второй половине XIX в. (по статистическим и картографическим источникам Центрально- Черноземного района)». Авторы выражают благодарность за советы и консультации П.В. Лизунову, А.П. Шевыреву и А.И. Миллеру, а также двум анонимным рецензентам.

В статье рассмотрены основные вехи жизненного пути А.А. Башмакова - русского правоведа, видного публициста и славянского деятеля рубежа XIX-XX вв., так или иначе связанные с Балканами. Хронологические рамки исследования - с 1880-х гг. (юные годы А.А. Башмакова) до 1913 г. (когда состоялась отставка с государственной службы). основное внимание уделено общественно-политической активности А.А. Башмакова и его поездкам на Балканы, т. е. практической стороне его деятельности, связанной со славянским вопросом. Подробно освещаются обстоятельства его пребывания в Македонии и Северной Албании, характеризуются труды, опубликованные по результатам этих поездок: путевые заметки, статьи, речи, фельетоны в периодической печати, книги и сборники. Кратко касаясь взглядов публициста по восточному вопросу, автор рассматривает приводимую А.А. Башмаковым аргументацию в пользу необходимости проведения Россией такой политики в отношении славян, которая позволила бы сохранить неоспоримое влияние страны в международных делах. В качестве источников используются мало проработанные архивные и опубликованные материалы. научная новизна работы обусловлена обращением к масштабной, но недостаточно изученной личности Башмакова, прежде всего к комплексному анализу балканского направления его деятельности, чего до сих пор не предпринималось в историографии. В статье впервые показано всё многообразие «славянской» деятельности А.А. Башмакова, изучена мотивация его поступков, уточнен ряд связанных с его издательской и научной работой вопросов, исправлены имеющиеся в историографии ошибки. на ряде примеров показано, что, совершая путешествия в опасные регионы османской империи, А.А. Башмаков действовал самостоятельно и вопреки господствовавшим в Министерстве иностранных дел настроениям, рискуя собственной карьерой. В заключение отмечено, что решающую роль в отставке А.А. Башмакова с государственной службы сыграла невозможность для него отказаться от публичных выступлений во время Первой Балканской войны

Аннотация. В первой четверти XIX в., в период формирования министерской системы Российской империи, встает вопрос о выделении государственного управления религиозными делами в самостоятельную отрасль. Идея создания ведомства по делам религий появилась на самых первых этапах министерской реформы. Однако учреждение такого ведомства затрагивало прерогативы Святейшего Синода, высшего органа управления православной Церковью. В 1810 г. было образовано Главное управление духовных дел иностранных исповеданий, объединившее дела всех религий империи за исключением православия. Но так как сфера деятельности нового учреждения казалась слишком незначительной, возникли проекты по его объединению с Министерством народного просвещения. В этих проектах формулируется представление о религии как фундаменте системы просвещения, что послужило основанием для включения в состав объединенного ведомства и духовных дел господствующего православия. Такая идея, как представляется авторам статьи, и была реализована при создании в 1817 г. Министерства духовных дел и народного просвещения. Как показывают обстоятельства появления текстов учредительных документов «двойного министерства», их составителям во главе с будущим министром князем А.Н. Голицыным было важно четко и недвусмысленно сформулировать, с одной стороны, идею связи просвещения с религиозным благочестием, с другой — характер отношений между Святейшим Синодом и новым министерством. Просвещение должно было пониматься как обучение и воспитание, основанные на религиозных истинах. Святейший Синод не мог быть подчинен министру духовных дел, что должно было ясно следовать из содержания манифеста об учреждении министерства. Однако включение православного исповедания в одну структуру с другими религиями не позволяло четко обозначить его «господствующий» статус. В 1824 г. министерство было упразднено, а дела православной церкви были выделены в отдельную структуру, положившую начало формированию в Российской империи ведомства православного исповедания.

Поводом к размышлениям автора стала монография А.В. Лаушкина, посвященная этноконфессиональным представлениям о соседних народах Руси домонгольского и раннего монгольского времени. В статье разбираются концепции о бытовавших в то время церковных предписаниях в сфере межконфессиональных контактов, о присущей оригинальным русским текстам лексике самоидентификации и размежевания с «чужими», о характерных для этих текстов провиденциальных моделях описания отношений с другими народами и сопутствующих им библейских параллелях. В статье показываются приемы, с помощью которых автор монографии анализирует язык представлений древнерусских летописцев, в частности, характеризуется применение «лексики отторжения», применявшейся в отношении соседей-иноверцев, и противоположной ей по своему оценочному содержанию «лексики самоидентификации», использовавшейся для обозначения соплеменников. Пристальное внимание уделяется оценке подходов автора монографии к изучению собственно религиозной образности летописного языка, присущего ему эсхатологизма и провиденционализма, аллюзий с сюжетами ветхозаветной истории (в частности, с вавилонским плененинем). В исследовании приводится детальная градация нюансов провиденциальных истолкований взаимоотношений с инокультурным окружением руси, и эта систематизация воспринимается как оправдывающая себя при анализе русского средневекового менталитета. основным критическим замечанием к монографии называется ее перегруженная структура, в которой проблемно-тематическая систематизация накладывается на систематизацию хронологическую, что заметно усложняет восприятие материала и делает его доступным лишь небольшому кругу специалистов. В качестве несомненных достоинств книги называется убедительное и подтверждаемое на обширном источниковом материале доказательство двух авторских выводов. Первый вывод - о том, что изображение в русских летописях представителей инокультурного окружения Руси рассматриваемого времени зависело от того, как складывались с ними отношения, при этом не было каких-то устойчивых стереотипов, связанных с их религиозными представлениями или иными особенностями жизни. Второй - о системообразующем для миросозерцания средневекого русского мыслителя провиденциальном характере понимания прошлого, настоящего и будущего.

Практически сразу после подавления заговора Катилины Марк Туллий Цицерон инициирует написание разными людьми нескольких поэм и как минимум одного исторического сочинения в свою честь. Едва ли не единственным, кто оправдал надежды Цицерона, был его лучший друг - Тит Помпоний Аттик. Он посвятил консулату Марка Туллия труд на греческом языке и надписи (epigrammata) в Амальтее. «Записки» аттика освещали события 63 г. до н.э. схоже с утраченным сочинением Цицерона. о влиянии «Записок» на современников почти ничего не известно. Будучи кропотлив и тщателен как автор, Тит Помпоний не обладал выдающимся литературным талантом, однако другое его произведение, “Imagines” (образы, портреты), наряду с «Гебдомадами» Марка Терренция Варрона легло в основу нового жанра - собрания портретов выдающихся людей с краткими стихотворными подписями. Отдаленным предшественником “Imagines” были помещенные в эпирском поместье аттика надписи в честь Цицерона, текст которых составил сам друг великого оратора. обращение к epigrammata может помочь уяснить, кроме прочего, суть и типологию Амальтея - таинственного сооружения или архитектурного комплекса. Насколько позволяет судить античная традиция, утрачены стихи на греческом языке, восхваляющие Цицерона, консула 63 г. до н.э., спасителя Вечного города от резни и поджогов. несмотря на то что впоследствии аттик сделался ревнителем отеческой старины, в юности он был эллинофилом и у него отсутствовали причины демонстративно воспроизводить на греческой вилле идеализированный Рим. Гипотеза об Амальтее как «галерее славы» и непосредственном прототипе форума августа не может быть принята. Язык надписей заставляет искать аналогии в эллинской традиции эпиграммы, скудность информации препятствует сколько-нибудь уверенно реконструировать Амальтей. Отсутствуют доказательства того, что он представлял собой регулярное пространство, с упорядоченной последовательностью статуй или бюстов. Наличие там портрета Цицерона хотя в высшей степени вероятно, но источниками не подтверждается.

24 марта 2020 г. отмечается юбилей Лидии Васильевны Кошман, доктора исторических наук, главного научного сотрудника и руко- водителя лаборатории истории культуры исторического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова

На материалах архивных источников, периодики и других печатных источников 1920–1930-х гг. в статье представлены сведения о том, как реализовывалась идея общедоступности искусства («искусство принадлежит народу») и проходило приобщение к культуре нового «пролетарского зрителя» — посетителя художественных музеев и выставок. Особое внимание уделяется ранее не исследованным материалам (таким, как книги отзывов посетителей художественных музеев и выставок, материалы социологических исследований, проводимых сотрудниками музеев, заметки экскурсоводов), позволяющим судить о реакции живого зрителя на «окультуривание» — на искусство вообще и на современное искусство в частности. Как правило, книги отзывов посетителей остаются за пределами внимания искусствоведов. По мнению автора данного исследования, обращение к этим материалам дает возможность увидеть новые повороты в изучении большой темы. Усилиями представителей художественной интеллигенции и музейных сотрудников предполагалось «приучить к искусству» рабочего и крестьянина, которые раньше не имели подобного опыта. Для большинства авторов отзывов посещение Третьяковской галереи и Музея изящных искусств имени А.С. Пушкина было первым опытом знакомства с картинной галереей и с картиной вообще («впечатление огромное», музей «великолепен», «произвел большое впечатление», «вне себя от восторга, на столько все неожиданно красиво»); зритель лучше понимал скульптуру («но только плохо, что фигуры изломаны»), ему нравилась станковая картина, но он нуждался в разъяснениях («без руководителя крайне затруднительно»), преимущество отдавалось классике и реалистическому искусству, не нравились авангард («мазня») и современная живопись («не хочется смотреть и тратить на это время»). Зрители не имели представления о формальных ценностях искусства и видели в картинах только сюжет. Материалы анкетирования художников и искусствоведов, опубликованные в 1929 г. в еженедельнике «Жизнь искусства», показали, что многие проблемы оставались нерешенными — искусство было по-прежнему «чуждым и непонятным широким рабоче-крестьянским массам».

Ф.Я. Алексеев, ведущий представитель жанра городских проспектов в русской академической живописи рубежа XVIII–XIX вв., многие годы совмещал художественную и педагогическую практику, одновременно выступая в роли главы мастерской и руководителя класса перспективной живописи Императорской Академии художеств. На примере деятельности Алексеева автор рассматривает содержание понятий «мастерская» и «школа» в эпоху классицизма в России, когда прежние цеховые формы работы мастера и подмастерьев соседствовали с новой академической системой подготовки профессиональных художественных кадров. Основой для анализа выступает практическая работа Алексеева над императорским заказом — написанием видов Москвы, образ которой символизировал в конце XVIII — начале XIX в. национальные исторические традиции и выступал своего рода анти- тезой столичному Петербургу. Особенности взаимоотношений мастера и его помощников отражены в совместной работе Алексеева и выпускников Академии — А.М. Кунавина и И.В. Мошкова — над графическими видами Москвы в 1800–1801 гг. (после командировки в первопрестольную столицу по заданию Академии художеств). Изучение произведений с точки зрения типологических особенностей изображений, их стилистики и манеры исполнения позволяет определить роль мастера и его подопечных в процессе создания видов. В статье прослеживается композиционная и смысловая трансформация видов от натурных акварелей к картинам, принесшим Алексееву славу первого мастера отечественного городского пейзажа. Опыт руководителя мастерской, непосредственно передающего свой опыт подопечным и определяющего конечный результат работы, нашел продолжение в деятельности Алексеева-профессора, возглавлявшего класс перспективной живописи в Академии художеств с 1803 по 1824 г. и продолжавшего практику.

Наряду с массовым импортом в раскопках средневекового Новгорода были найдены десятки индивидуальных предметов западноевропейского происхождения, в числе которых встречаются бытовые предметы и ювелирные изделия. Эта группа находок в отличие от массовых категорий обнаруживается лишь на нескольких раскопах (Неревский, Славенский, Ильинский, Дубошин, Михайловский, Нутный, Никитинский и Троицкий), где исследовались усадьбы новгородских бояр или купцов, торговавших с ганзейцами. В новгородской вещевой коллекции было выявлено около 200 индивидуальных находок западноевропейского происхождения. Новаторским аспектом авторского анализа, отраженным в содержании данной статьи, является распределение индивидуальных предметов по усадьбам. Кроме того, важный шаг был сделан для классификации раскопанных усадеб по критерию владения импортными европейскими предметами. Распределение западноевропейских предметов по новгородским усадьбам позволило дополнить имеющееся представление о социальном статусе владельцев импортных изделий. Кроме традиционно заметной роли боярства, можно отметить высокую плотность западноевропейских вещей на усадьбах, не связанных с новгородской аристократией. Импортные западноевропейские изделия могли приобретать и представители ремесленно-купеческой среды. Некоторые категории западноевропейских предметов могли попадать в Новгород из Карелии, где местное население усваивало отдельные элементы западной культуры, находясь в контакте с подданными шведской короны. Выделяются зоны скопления рядовых западноевропейских предметов, использование которых горожанами было маловероятно; эти зоны связываются с местами постоянного и длительного пребывания выходцев из Германии, что позволяет подтвердить и уточнить данные письменных источников. Отмечается синхронность распространения определенных типов вещей в Новгороде и на Западе, что коррелирует с данными об интенсивности развития торговли в период XIII–XIV вв. В то же время, эти факты позволяют судить о том, что западные модные тренды определенных периодов распространялись и на территорию средневекового Новгорода.

Движение духовных христиан молокан на Тамбовщине в 1990–2010-е гг. претерпело большие изменения. Цель данного исследования — анализ исторической перспективы развития движения в регионе. Со времени экспедиций Института истории АН СССР в 1959–1960 гг. общее изучение молокан Тамбовского региона не проводилось, имели место лишь локальные исследования отдельных молоканских общин, например в г. Рассказово. Стоит отметить, что тема старого русского сектантства до сих относится к числу мало разработанных в отечественной историографии. Данная работа основана на материалах полевых исследований, которые автор проводил в 2017 и 2019 гг. Расцвет молоканского движения на Тамбовщине пришелся на первую половину XIX в. На рубеже XIX– XX вв. молоканство испытывает кризис, численность молокан постепенно снижается, что происходит фоне распространения баптизма. В советский период молоканское движение в регионе переживает упадок, большинство молоканских общин исчезает. В 1990–2010-е гг. в Тамбовской области существовали три немногочисленные молоканские общины: в Тамбове, Уварово и Рассказово. Расцвет их деятельности пришелся на 1999–2010 гг., когда молоканами проводились съезды, велось активное общение между общинами, выходили самиздатовские журналы. Сегодня из трех общин сохранились две: в Тамбове и Уварово. Однако отсутствие активных и молодых членов в этих общинах не позволяет говорить о каких-то дальнейших их перспективах. Тем не менее, указанными общинами поддерживаются духовные и обрядовые традиции молоканства. В селах, где общинная жизнь прекратилась в советский период, молоканская традиция деградировала до отдельных религиозных практик, связанных преимущественно с погребением и поминовением умерших. Это позволяет сделать вывод о важности для молокан общинной жизни и воскресных богослужебных собраний. По мнению автора, упадок молоканства Тамбовщины в наши дни связан в первую очередь с отсутствием активных членов общин, отсутствием внутренней и внешней молоканской проповеди, неспособностью заинтересовать молодежь молоканским учением.

Почти на десятилетие растянулся процесс принятия закона о политических партиях в Российской Федерации. Когда в начале 1990 г. была отменена ст. 6 Конституции СССР, многим казалось, что этот закон должен был появиться в ближайшее время. Однако после окончательного решения «проблемы КПСС» работа над ним приостановилась. Постсоветская Россия погрузилась в пучину проблем, фактически парализовавших законодательную власть. Новая Государственная Дума, принявшая законодательную эстафету от прежнего парламента, определила указанный акт как приоритетный. Однако процесс согласования уже практически готового законопроекта (ибо основная работа все-таки была проделана Верховным Советом РФ) растянулся на весь период деятельности I Думы. Когда же на исходе своей легислатуры Госдума приняла закон о партиях, он (по формальным основаниям) был отклонен Советом Федерации. Российские правоведы и политологи, комментируя действующий с 2001 г. Федеральный закон «О политических партиях», как правило, не углубляются в предысторию, связанную с перипетиями его непосредственной разработки и принятия. Вместе с тем этот сюжет при более детальном рассмотрении вполне может составить отдельную тему для изучения. Цель данного исследования состоит в том, чтобы ответить на вопрос: почему в середине 1990-х гг. столь важный и столь ожидаемый закон о партиях, о необходимости принятия которого говорили представители политического истеблишмента, в итоге так и не был принят. Предметом исследования выступает политико-правовой процесс, связанный с разработкой, обсуждением и механизмом принятия нормативного акта в 1994–1995 гг. На основании изучения широкого круга источников, а также посредством применения междисциплинарного подхода (методов историко-политологического и правового анализа) делается вывод о том, что основная причина неудач крылась не столько в юридическом несовершенстве рассматриваемого акта (хотя оно имело место), сколько в стратегических интересах российской политической элиты 1990-х гг.

На современном этапе развития международных отношений вопросы, связанные с использованием элементов «мягкой силы», приобретают особую актуальность и рассматриваются в рамках гуманитарных и междисциплинарных исследований. Исходя из этого, изучение опыта Франции, которая обладает давней традицией культурной дипломатии, представляет особый научный интерес. Тем более что сюжеты, связанные с институционализацией внешней культурной политики Французской Республики, прежде не были предметом специального исследования. С конца 1950-х гг. культурное влияние стало восприниматься руководством V Республики как проводник ее политических интересов: требовалось в условиях продолжавшейся деколонизации сохранить бывшие колониальные страны в фарватере политики Франции. Экономические и политические интересы V Республики в освободившихся колониях находились в тесном соприкосновении с культурной политикой: опора на местную политическую элиту, торговая стратегия, рост экспорта, инвестиции напрямую зависели от увеличения числа специалистов, владевших французским языком и впитавших французские ценности и культуру. Эти факторы обусловили создание целого ряда государственных, межгосударственных и общественных учреждений, продвигавших французскую культуру за рубежом. Таким образом, характерной особенностью институциоанализации внешней культурной политики Франции являлось большое количество факторов. Внешняя культурная политика тесно связана с понятием «франкофония». Важную роль в осуществлении политики франкофонии играли межгосударственные организации, созданные в двух регионах мира: канадской провинции Квебек и бывшей французской Африке. Также в период президентства Ш. де Голля

Конфликт тверского губернатора П.Д. Ахлёстышева с губернским земством развивался на протяжении всего периода его пребывания на этой должности в 1890-х гг., однако с приходом осенью 1895 г. на пост министра внутренних дел И.Л. Горемыкина он перешел в новую фазу. Министр фактически встал на сторону оппозиционно настроенных земцев, что вынудило Ахлёстышева в конце 1897 г. подать в отставку. Позиция, занятая Горемыкиным в этом вопросе, обусловливалась двумя причинами. Во- первых, присущим его управленческой манере законничеством, в результате которого он отказывался расценивать противостояние земцев губернатору как их вызов самодержавному режиму в целом. Во-вторых, интригами внутри МВД, целью которых была дискредитация Ахлёстышева. На протяжении почти двух лет, с конца 1895 г., губернатор пытался убедить Горемыкина в правомерности своих претензий к земцам, однако МВД неуклонно усматривало причину нездоровой общественно-политической ситуации в Тверской губернии исключительно в недоработках со стороны ее руководителя. Переписка губернатора и министра в 1896–1897 гг. позволяет проследить развитие напряженности во взаимоотношениях между ними. То, что осталось за пределами этой официальной делопроизводственной документации, может быть восстановлено по переписке губернатора с близким к нему графом С.Д. Шереметевым, с которым Ахлёстышев делился подробностями своих взаимоотношений как с местными земцами, так и с министерством. На примере этой истории видно, что развитие политического процесса в Российской империи в конце XIX в. имело гораздо более сложную природу, нежели противостояние между консерваторами и либералами: среди представителей высшей бюрократии все очевиднее вызревала мысль о необходимости выстраивания конструктивных отношений с земством, несмотря на часто вызывающее поведение последнего, что наглядно прослеживается на примере Тверской губернии. Такая смычка между бюрократами-законниками и либералами задавала тренд, который обрекал охранителей на маргинализацию.

О родственных связях внутри деревень и крестьянских общин в настоящее время известно немного. Между тем изучение этих связей, несомненно, помогло бы лучше понять жизнь крестьян, которая почти вся проходила в рамках деревни и сельской общины. Наиболее информативным источником для изучения родственных связей в Российской империи являются ревизские сказки — материалы переписей, проводившихся с первой половины XVIII в. В них указано население отдельных дворов, показаны родственные связи внутри двора. Начиная с III ревизии (1760-е гг.), эти материалы содержат информацию не только о мужской, но и о женской части населения, что позволяет, сравнив несколько ревизских сказок на одну и ту же территорию за разные годы, с высокой степенью точности восстановить сеть родственных связей. В статье эта работа проделана для одной из вотчин Московской губернии на основе материалов третьей (1762 г.) и пятой (1795 г.) ревизий. Для этого был разработан макрос на языке программирования Visual Basic for Applications, интегрированный в Microsoft Office Excel. С его помощью была построена цепочка родственных связей, а результатом стала база данных с более чем 2 млн пар родственников. Для каждой из них указывался тип родства (кровное родство или свойство) и дальность родства. База данных позволяет выявить количество родственников у любого человека, узнать о наличии родственных связей между дворами, выявить «плот-ость» и равномерность распределения родственных связей. На изученной территории, согласно материалам ревизий, более 95 процентов населения были объединены родственными связями. Доля кровных родственников для разных жителей варьировалась от 0 до 11 процентов. Большая часть этих родственников жила в соседних поселениях. Применение данной методики в сочетании с использованием местных вотчинных архивов дает совершенно новые и чрезвычайно широкие возможности для изучения жизни крестьян и крестьянского мира

Рассматривая некоторые аспекты жизни и деятельности французских послов за границей, связанных с выполнением задач репрезентации королевской власти во второй половине XVII — начале XVIII в., автор сосредоточивает внимание на двух основных вопросах: каковы были критерии отбора кандидатов на пост дипломатического представителя; каким образом послы использовали пространство своей резиденции с целью обеспечения достойной репрезентации короля Франции. Историки уделяют внимание в основном придворному («внутреннему») дипломатическому церемониалу, в то время как «внешняя» его составляющая до сих пор не рассматривалась в историографии как целостная система. Это можно объяснить тем, что изучение «внешнего» дипломатического церемониала сопряжено с рядом методологических трудностей, таких, например, как его отделение от церемониальной практики иностранных дворов. Под «внешним» дипломатическим церемониалом автор подразумевает совокупность норм, методов и принципов поведения, которыми руководствовалась французская сторона, участвуя в церемониях, проводимых при иностранных дворах, но также и церемонии, организованные французскими дипломатами за рубежом. Именно эти церемонии — приемы, обеды, торжества, устраиваемые послами, и стали одним из объектов исследования в статье. Вторая половина XVII в. — эпоха наибольшего могущества Франции, ее политического превосходства на мировой арене и культурного подъема. Французская дипломатическая мысль стала в это время господствующей в Европе, а нормы придворного этикета, переживавшего свою лучшую пору, были образцом для многих европейских дворов. Можно утверждать, что изучение дипломатического церемониала периода расцвета придворного общества не только позволяет ближе подойти к пониманию феномена королевского двора как особого организма в социально-политической системе Франции, но и выводит нас на новый уровень задач — определения места французского двора в политической системе европейских дворов, дальнейшего анализа дипломатических церемоний других европейских стран и определения роли церемониала в дипломатии второй половины XVII — начала XVIII в.

Аннотация. Оттиск староассирийской печати из Кюль-тепе (начало II тыс. до н.э., коллекция ГМИИ имени А.С. Пушкина) несет изображение, не распознававшееся ранее и представляющее большой интерес: это сцена битвы героя со змееподобным демоническим персонажем. Редкость змееборческих сцен в дошедшем ближневосточном материале определяет важность изучения данного памятника, тем более что он является одной из немногочисленных печатей Кюль-Тепе с оригинальным, не повторяющимся на других печатях региона изображением. В статье рассмотрены композиция и сюжет печати вместе с параллелями, выявляемыми для их элементов в переднеазиатском материале, исследована изображенная сцена в контексте релевантных змееборческих мифов и мотивов, с целью установить связи ее сюжета (анатолийские, сирийские, месопотамские), учитывая, что Кюль-Nепе был центром взаимодействия и синтеза традиций Анатолии, Нижней Месопотамии и сирийско-верхнемесопотамского региона. Выясняется, что иконографически ближайшие параллели к змею на печати обнаруживает змей на восточноанатолийском позднехеттском рельефе из Малатии (чей облик также уточняется авторами), а предполагаемая интерпретация некоторых деталей сцены на печати находит переклички с сиро-анатолийскими мотивами. Для определения связей исследуемого сюжета привлечен широкий круг змееборческих мотивов в релевантных традициях Передней Азии. Неполнота дошедшего материала и плохая сохранность рассматриваемого оттиска (особенно третьей, крайней правой фигуры, композиционно уравновешивающей фигуру героя) не позволяют прямо указать конкретную культурологему, отраженную в исследуемой сцене. Однако ряд иконографических и содержательных ее черт позволяет полагать, что она отражает не месопотамские культурологемы (будь то миф о борьбе Нинурты со змеем или постулировавшаяся И.М. Дьяконовым, но с точки зрения авторов, скорее всего, вообще не существовавшая сцена борьбы Гильгамеша со змеем в «Эпосе о Гильгамеше» и т.д.) или не столько их, сколько восточноанатолийский круг сюжетов, формировавшийся на основе хаттско-хетто-хурритского культурного симбиоза.

На рубеже XVIII–XIX вв. придворный английский портретист сэр Томас Лоуренс (1769–1830) смог запечатлеть и раскрыть индивидуальность выдающихся личностей эпохи, которые были связаны одновременно и с Россией, и с Великобританией. Сам художник в России так и не побывал. Тем не менее, его творчество было здесь известно, российские заказчики и частные коллекционеры собирали его произведения. О популярности художника говорит тот факт, что было сделано несколько копий его лучших работ. В первой половине XX в. часть этих работ попала в коллекции российских музеев, в том числе, с 1924 г., они находились в Музее изящных искусств (позже получившем название Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина). Цель данной статьи — показать связи художника с Россией на примере небольшого, но разностороннего собрания портретов его работы из фондов ГМИИ имени А.С. Пушкина: Александра I, Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой (урожденной Браницкой), Николая Александровича Саблукова, Антонио Кановы, Джулии Пилл (урожденной Флойд), Салли Сиддонс. В статье проведены сравнения живописных изображений с их копиями и с письменными воспоминаниями современников, даны описания, проведена реконструкция истории создания портретов и их копий, кратко рассмотрено бытование этих работ. Также обозначены основные этапы биографий российских моделей Лоуренса, содержащие факты связи заказчиков и с Россией, и с Великобританией. Хотя в целом творчество Томаса Лоуренса довольно подробно изучено зарубежными специалистами, статья заполняет определенную лакуну. Это одно из первых исследований, посвященных связям художника с Россией, где дается характеристика работ Лоуренса из коллекции ГМИИ имени А.С. Пушкина. Автором приводятся уникальные данные из Архива внешней политики Российской империи, архива князя Воронцова, а также впервые публикуется на русском языке письмо Роберта Пилла Томасу Лоуренсу от 17 января 1825 г.

Основанная М.В. Ломоносовым в 1753 г. в деревне Усть- Рудица фабрика «делания изобретенных им разных цветов стекол, и из них бисера, пронизок и стекляруса и всяких других галантерейных вещей и уборов» прекратила свое существование не позднее 1768 г. Проведенный нами анализ составов смальтовых стекол, произведенных в химической лаборатории М.В. Ломоносова и на Усть-Рудицкой фабрике в 1749–1767 гг., позволил реконструировать уникальную технологию их производства. Она заключается в использовании двух фритт — высокосвинцовой «желтой фритты» и поташной «белой фритты», а также костной муки и извести. На первых этапах работы со стеклом ученый использовал готовые фритты, произведенные на других предприятиях. В качестве добавок, вызывающих глушение стекол, помимо кости ученый использовал белый мышьяк и антимоний. Таким образом, можно предположить, что именно М.В. Ломоносов впервые в России стал использовать кость для глушения стекла. Варьируя соотношение двух фритт, ученый получал стекла разной окраски при неизменном количестве одного и того же красителя. Именно этим объясняется уже давно установленный факт, что, используя сравнительно небольшой набор красителей (оксидов меди, железа, марганца, кобальта, сурьмы, соединений золота и серебра), ученый добился создания широкой палитры смальтовых стекол. Впервые проведенная нами математическая обработка данных по анализу смальт позволила рассчитать составы отдельных компонентов в стекле и соотношение компонентов шихты. Высказано предположение, что именно уникальность этой технологии и ее привязка к смальтовым стеклам послужила препятствием для ее использования на других предприятиях. Однако труды M.В. Ломоносова не пропали бесследно. Навыки «составления материи», опыт использования красителей, в том числе и создания стекла «золотой рубин», научный подход к технологическому процессу, безусловно, были заложены на его фабрике в Усть-Рудице.

Из источников известно, что сочетание «в Силах» использовалось в названиях самых различных русских иконографий; наиболее распространено и общеизвестно одно из них: «Спас в Силах». Вопрос происхождения и содержания этого образа во многом остается открытым, так же как не выявлен и смысл его названия: слово «силы» может быть понято и как «ангельские силы», и как «творческая сила и мощь». В статье обращается внимание на то, что во всех русских изображениях, в названиях которых присутствует эпитет «в Силах», налицо одна и та же характерная деталь — четвероугольные остроконечные формы с символами евангелистов в лучах. Автор находит возможным допускать, что слово «Силы» относится во всех этих случаях не к ангелам, как принято считать, а к названным звездчатым фигурам. Являясь наиболее заметной и характерной деталью иконографии «Спаса в Силах», как и других иконографий с подобными звездчатыми объектами, последние позволяют идентифицировать их даже издалека, что с высокой вероятностью могло дать повод называть их именно по ним, а не по никак не выделенным — особенно в иконографии «Спаса в Силах», — сравнительно мелким здесь и малозаметным «прозрачным» ангелам. Первичным, на взгляд автора, было употребление эпитета «в Силах» в определении располагавшихся в центре деисусного чина изображениях тронного Спаса на престоле в звездчатом «сиянии», где он имел значение «Божественная творческая Сила». Повторяясь в других иконных изображениях, эти (и похожие на них) звездчатые фигуры должны были вызывать ассоциацию с эпитетом «в Силах» и могли привнести его в их названия. Не исключается и тот вариант, что относили его как к ангельским силам, так и к звездчатым фигурам одновременно; последнее дало бы основание для употребления здесь слова «Силы» во множественном числе.

Столичные дворцовые комплексы Ахеменидского Ирана (VI–IV вв. до н.э.) в Пасаргадах, Сузах и Персеполе воплотили принцип большого синтеза искусств, в котором органично соединились архитектура и скульптура, а также ландшафтная среда. Именно в эпоху Ахеменидов возникает особый тип иранского регулярного сада — парадиза, следы которого были обнаружены археологами в центре дворцового комплекса в Пасаргадах. Анализ античных источников (трудов Ксенофонта и Луция Флавия Арриана) позволяет выявить специфику древнеперсидских садов-парадизов и охотничьих парков, их различные подвиды, особенности устройства и семантики дворцового сада. Изучение клинописных табличек из «фортификационного архива» и «архива сокровищницы» Персеполя также предоставляет ценные данные о найме специальных работников, ухаживавших за царскими садами. Кроме того, эламские клинописные таблички из Персеполя указывают на существование приусадебных садов (“partetaš”), которые заметно отличались от парадизов, поскольку имели преимущественно сельскохозяйственное назначение. Рассмотрение сохранившейся каменной ирригационной системы царского парадиза Пасаргад позволяет выявить строгую геометрическую планировку ахеменидских садов с пересекающимися аллеями, которые создают четырехчастную структуру сада. Впоследствии иранское садово- парковое искусство возьмет эту композицию за основу персидского четы- рехчастного сада («чахар баг»). Наличие компактных парковых павильонов сближает царский парадиз Пасаргад с более ранними ассирийскими садами в

В статье анализируются критические оценки концепции России-Евразии в современной западной литературе. В центре внимания — работы М. Ларюэль «Идеология русского евразийства, или Мысли о величии империи», А. Эткинда «Внутренняя колонизация: имперский опыт России» и Бруно Масаеша «Рассвет Евразии: На пути к Новому мировому порядку». Автор показывает, что этим исследованиям присущи некоторые общие недостатки, обусловленные традиционной методологией гуманитарных наук на Западе. Так, М. Ларюэль стремится изобразить учение евразийцев нагромождением противоречий, но само это стремление отражает природу позитивистской рациональности Запада, которая вследствие приверженности идее оппозиции субъекта и объекта вносит раскол в мир и универсализирует конфликты. Отчасти этот недостаток свойствен самим евразийцам, что не позволило им в методологическом отношении остаться на уровне их «пред- чувствий». Теоретический потенциал ключевых понятий евразийства — «месторазвитие», «бытовое исподведничество, «демотия» и др. — остался нераскрытым. Автор предлагает новый подход к наследию евразийства, основанный на принципе (само)превращения реальности, которое ведет к взаимному преображению человека и мира. Отмеченная ограниченность западной методологии истории присуща и книге А.М. Эткинда, который рассматривает историю России под углом зрения так называемой внутренней колонизации. Последнюю автор определяет, следуя Ю. Хабермасу, как новации современности, которые «попадают в жизненный мир извне … и принуждают его к ассимиляции». В статье раскрыта несостоятельность подобного «колониалистского» взгляда на русскую историю и указаны возможности, а также реальные исторические явления, которые позволяют видеть в истории России не столько колонизацию русского мира западными «новациями», сколько встречу, свободную «совместность» колонизации и альтернативного мировоззрения, называемого «контрколонизацией». Такая встреча, как предполагает автор, может стать основой глобальной по масштабам и перспективам евроазиатской миросистемы, включающей в себя Россию. Книга Б. Масаеша уже допускает оптимистический сценарий интеграции Евразии и Запада.

После Локарнской конференции 1925 г. особую популярность приобрела идея распространения «опыта Локарно» по заключению многосторонних гарантийных пактов на иные регионы Европы, помимо Западной. Одним из первых эту идею в виде проекта «Северного Локарно» в ноябре 1925 г. озвучил финский представитель в Лиге Наций Рафаэль Эрих. В исторической литературе данный проект не выступал в качестве объекта исследования, так как был отвергнут предполагаемыми участниками еще до начала обсуждения на официальном уровне. Однако изучение проекта и реакции на него важно для понимания политического климата в Европе в середине 1920-х гг. и углубления представлений о политике малых балтийских стран и великих держав, имеющих свои интересы в Балтийском регионе. Целью данной статьи является рассмотрение германской реакции на проект Р. Эриха как проявления противоречивости балтийского курса германской внешней политики. Сама идея создания многостороннего гарантийного пакта на Балтике занимала умы германских дипломатов. С одной стороны, подобная система безопасности стала бы препятствием для осуществления ревизионистских устремлений Германии на востоке. С другой, в силу значительного экономического и политического влияния Германии в при- балтийских республиках, Финляндии и Швеции «Северное Локарно» могло стать инструментом поддержания германского доминирования в Балтийском регионе. Не решаясь выступить открыто за или против проекта, МИД Веймарской республики ограничился сбором информации из скандинавской и прибалтийской прессы, крайне негативно отзывавшейся о проекте. Кроме того, против проекта решительно выступил СССР, поддержание хороших связей с которым было одной из главных задач германской дипломатии. В итоге предполагаемые негативные последствия проекта Эриха перевесили положительные, в связи с чем Германия отказалась от поддержки финского проекта. В последующие годы тактика, избранная Германией в отношении «Северного Локарно» (избегание открытых дискуссий и активное взаимодействие с СССР), использовалась для сопротивления польским планам «Восточного Локарно».

Первые десятилетия ХХI в. отмечены особым вниманием историков к широкому спектру проблем, связанных с исследованием коллективной ментальности на основе социокультурного подхода. Это неизбежно приводят к актуализации источниковедческих проблем изучения массовых исторических источников, характеризующих общественные настроения в России начала ХХ в. Такого рода источником являются «Письма черносотенцев и других лиц», которые находятся в архивном фонде Союза русского народа, хранящемся в Государственном архиве Российской Федерации. Письма в политические партии и организации начала ХХ в., в отличие от писем в советские органы власти, изучены недостаточно полно, что обуславливает актуальность представленной статьи. Наиболее эффективным способом анализа консервативно-монархических настроений, отраженных в «Письмах черносотенцев и других лиц», является метод контент-анализа, позволяющий извлекать из источника так называемую скрытую информацию, значительно повышающую его информативную отдачу. Итогом применения данной методики к «Письмам черносотенцев и других лиц» стало выделение шести значимых смысловых категорий, которые наиболее часто встречаются в тексте писем и, таким образом, отражают устойчивые настроения корреспондентов. Анализ смыслового наполнения каждой из категорий позволил увидеть все грани общественных настроений, транслируемых корреспондентами, а также выявить те постулаты идеологии правомонархического движения, которые наиболее близки авторам писем. Совместная парная встречаемость наиболее представительных смысловых категорий позволила дополнить их характеристику. Текстологический анализ «Писем» показал, что корреспонденты наиболее активно транслировали через свои послания «поддержку самодержавия», националистические высказывания, антиреволюционные настроения, «поддержку и защиту православной веры», выражение поддержки Союзу русского народа и лично А.И. Дубровину. Выражение поддержки самодержавия и православной веры, националистические и антиреволюционные высказывания встречаются совместно в большинстве посланий, что позволяет говорить о существовании устойчивого консервативно-монархического ментального настроя у подавляющего числа корреспондентов и во многих аспектах уточняет существующие в историографии оценки их мировоззренческих установок.

В историю Великобритании Чарльз Дэвенант (1656–1714) вошел не только как публицист, историк и государственный деятель, но и как участник англо-шотландских переговоров об унии в начале XVIII в. Цель данного исследования — охарактеризовать его отношение к проблеме объединения Великобритании. До настоящего момента эта тема практически не затрагивалась ни в отечественной, ни в зарубежной историографии. В статье рассмотрена эволюция отношения мыслителя к проблеме англо-шотландской парламентской унии, а также выявлены основные аргументы, использованные Дэвенантом при формулировании его позиции. Представляется также важным сравнить взгляды публициста с отношением к проблеме унии его английских и шотландских современников. На основании проанализированных источников можно судить, что позиция Дэвенанта по проблеме унии менялась под влиянием политической конъюнктуры и собственных карьерных соображений. В конце XVII в. Дэвенант, примыкавший в тот период к торийской оппозиции правительству, был противником унии. Однако в начале следующего столетия он возвращается на государственную службу и поддерживает проект объединения. Новая позиция мыслителя нашла отражение в тексте «Меморандума об унии между Англией и Шотландией», написанного им накануне заключения унии. Сравнение воззрений Дэвенанта с работами современников свидетельствует о том, что его взгляды в целом вписываются в определенную тенденцию в британской общественной мысли начала XVIII в., для которой характерно обращение к идее экономической целесообразности англо-шотландского объединения. Мыслитель считал возможным «привязать» Шотландию к Англии экономически, интенсифицировав торговые и миграционные связи между севером и югом Великобритании и укрепив таким образом политическое единство двух стран. Взгляды Дэвенанта отличались и своеобразием: единство Британии, по мнению публициста, можно было обеспечить не только посредством экономической интеграции, но и путем активной печатной пропаганды, нацеленной на население обеих частей острова.

Статья представляет собой пример использования разрядных книг при реконструкции военных карьер представителей военно-политической элиты русского государства в XVI–XVII столетиях. Разрядные книги являются важнейшим источником при биографических исследованиях указанного периода, так как содержат информацию о наиболее крупных назначениях на должности в полки действующей армии и крепости. Князь В.И. Шуйский, будущий царь, привлекал внимание историков в основном как политический деятель эпохи Смутного времени. До настоящего момента нет специальных работ, посвященных начальному этапу карьеры князя и его военной деятельности. Задачей исследования является реконструкция военной службы князя В.И. Шуйского в последней трети XVI в. и ликвидация этого пробела за счет обращения к данным разрядных книг. В работе описано служебное положение рода Шуйских, занимавших важное место в воинской иерархии. Возвышение князя И.А. Шуйского после Полоцкого похода показывает рост влияния средней ветви рода. Проведен анализ ранней службы князя В.И. Шуйского, информация о которой содержится только в разрядных книгах. Сделан вывод о значительном отставании князя в карьерном росте, показана взаимосвязь между получением служебным назначений и службой предков и родственников. Резкое изменение служебного положения князя произошло, вероятнее всего, по воле царя. Подчеркивается взаимосвязь получения воинских должностей и политической борьбы в годы правления Федора Ивановича и Бориса Годунова. Князь В.И. Шуйский обладал значительным военно-организационным опытом, был востребован на военной службе, но не входил в число наиболее активных в этой сфере аристократов. Несмотря на высокую знатность и последующую судьбу князя, информация о первых годах жизни и его деятельности, не связанная с политикой, содержится в основном в разрядных книгах, что диктует не- обходимость использования их как основы в биографических исследованиях представителей русской аристократии.

Литые перстни из бронзы и драгоценных металлов с изображениями на щитках и вставках (камеи и инталии) встречаются на городских и сельских некрополях многих регионов античного мира. Изделия данного типа известны среди находок преимущественно эллинистического и римского времени (историками они датируются III–II вв. до н.э. и I–IV вв. н.э. соответственно), но встречаются и в более ранних слоях. Все изделия, описанные в настоящей работе, происходят из раскопок античных памятников Нижнего Дона. Несмотря на условное объединение рассматриваемых предметов определенной территорией, они не разделялись на памятники греческой и варварской культур. Танаис (III в. до н.э. — V в. н.э.) и Елизаветовское городище (VI–III вв. до н.э.) были местом контактов оседлого и кочевого населения, что определило черты местной культуры. Торговые и политические контакты с поселениями Северного Причерноморья объясняют наличие аналогий, что также позволяет уточнить семантику изображений. Главной целью исследования стал анализ символики изображений животных-защитников на перстнях. Изучение античных перстней, сравнение их с изделиями других поселений позволяет проследить общие черты иконографии мифологических персонажей. «Унификация» изображений не является случайностью, так как все они должны были восходить к единому оригиналу. Актуальность темы обусловлена отсутствием обобщающих работ, посвященных перстням из региона Нижнего Подонья и, в частности, защитным функциям изображений на перстнях. Автором было установлено, что животные-защитники, особую популярность среди которых приобрели львы и грифоны, согласно представлениям местного населения, могли защитить умершего в загробном мире, а его погребение от разграбления. Часть представленного материала публикуется впервые. В контексте вопроса о семантике изображений животных-защитников все находки рассматриваются впервые. В результате исследования была установлена функция перстней в качестве апотропеев и выявлена общность иконографии с изображениями на других предметах материальной культуры античного мира.

Научные чтения памяти академика И.Д. Ковальченко (1923–1995) проводятся на историческом факультете МГУ имени М.В. Ломоносова регулярно, раз в пять лет. Значительный вклад академика в историческую науку, в развитие методологии, источниковедения, историографии, квантитативной истории признан мировым научным сообществом. На мемориальной конференции, прошедшей уже в шестой раз, традиционно обсуждались состояние разработки и перспективы развития научных направлений, которые находились в сфере научных интересов И.Д. Ковальченко. Она состоялась 3 декабря 2018 г. на историческом факультете Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова.

Развитие изобразительного искусства итальянского Возрождения представляет собой сложный эволюционный процесс, основные вехи которого представлены выдающимися памятниками станковой и монументальной живописи. Многие из них, в особенности масштабные циклы фресковых росписей, были прославлены еще при жизни их создателей и заказчиков. Впоследствии эти произведения искусства привлекали внимание многих поколений исследователей различных научных школ и направлений. Глубина авторского замысла, новаторство и высокий уровень исполнения — вот те причины, по которым многие «ключевые» памятники итальянского Ренессанса до сих пор не утратили своей актуальности в современной искусствоведческой науке. Настоящая статья посвящена истории изучения и восприятия одного из подобных историографических феноменов. Изучение почти любого аспекта искусства и культуры ренессансной Феррары предполагает обращение к монументальной декорации Зала Месяцев палаццо Скифанойя (1469–1470). Этот памятник феррарской школы живописи стал отправной точкой для ряда направлений в исторических и искусствоведческих исследованиях. В то же время, восприятие ансамбля Зала Месяцев изменялось на протяжении столетий в зависимости от разных факторов — политической ситуации, смены этапов развития научной мысли и эволюции методологии истории искусства. Анализ процесса атрибуции росписей позволяет не только восстановить ход развития искусствознания во второй половине XIX – начале XX в., но и представить жизнь научного сообщества Феррары этого времени. В XX столетии росписи палаццо Скифанойя окончательно вошли в круг первостепенных памятников эпохи Раннего Возрождения. Непрерывные попытки интерпретации астрологических мотивов декорации Зала Месяцев повлекли за собой рождение иконологии, нового направления в современном искусствознании. Изучение современной историографии декорации Зала Месяцев позволяет выделить актуальные направления изучения искусства Феррары. В статье также приводятся архивные данные, проливающие свет на драматичную историю самого дворца, с которым связаны имена многих выдающихся представителей династии д’Эсте.

В статье рассмотрены металлические изделия, обнаруженные в начале XX в. вблизи с. Никольское Нуримановского района Республики Башкортостан, в размытом берегу р. Уфа. Исследователи неоднократно обращались к материалам коллекции, но до сих пор не сложилось единой точки зрения относительно ее происхождения. По мнению А.В. Шмидта, данные артефакты свидетельствуют о существовании в этой местности некрополя, который, наряду с Новиковским, Бахмутинским и Бирским могильниками, ученый отнес к поздним памятникам выделенной им бахмутинсской культуры. А.П. Смирнов, в свою очередь, определял об- наруженные изделия как клад, принадлежавший представителям родовой знати «позднебахмутинского или послебахмутинского периода». В настоя- щей работе все находки были впервые проанализированы с точки зрения морфологии, типологии, хронологии, функционального назначения и генезиса. По функциональному назначению эти изделия можно разделить на следующие группы: 1) украшения головы, головного убора (височная под- веска); 2) шейно-нагрудные украшения (обломки гривен, бусы, застежки- сюльгамы, бляшки, пронизи, подвески); 3) наручные украшения (браслет); 4) ременная гарнитура (пряжки, псевдопряжки, накладка). Выделенные типы вещей представлены как изделиями местного происхождения, так и предметами, отражающими культурные контакты бахмутинских племен с населением сопредельных территорий. Вслед за А.В. Шмидтом автором статьи было выдвинуто предположение о существовании на территории Уфимско-Бельского междуречья еще не выявленного могильника, от- дельные погребения которого могли быть разрушены водными потоками р. Уфа. Судя по обнаруженным артефактам, Никольский могильник мог функционировать в III–VII вв. В аналогичные хронологические рамки ппадают и комплексы Бахмутинского могильника, которые, по сравнению с погребениями Бирского могильника, были менее подвержены инокультурному влиянию. Представленные выводы остаются пока на уровне гипотезы. Для уточнения сведений о существовании Никольского могильника в дальнейшем должны быть проведены соответствующие археологические изыскания.

В статье рассматриваются изображения лошадей и «конеподобных» животных на предметах из археологических памятников тагарской культуры, а также синхронных памятников из соседних регионов (Тувы и Томской области), представленных в данной работе по возможности максимально полно. Историографический обзор по теме исследования выявил отсутствие специальных работ, посвященных стилистическому анализу образа лошади в тагарском искусстве, учитывающих весь накопленный к настоящему моменту материал, что было восполнено в данной статье. Для исследования использованы изображения, опубликованные в археологической литературе, а также предметы, изученные и зарисованные автором непосредственно в фондах ГИМ и ИИМК РАН . Таких изображений не очень много, но все они достаточно разнообразны в своем исполнении и представлены на самых различных категориях предметов. Стоит отметить, что большая часть выборки относится к категории случайных находок, а изображения «конеподобных» заметно превалируют над изображениями собственно лошадей. В работе представлен опыт систематизации и стилистического анализа изображений, которые были разделены на две крупные категории (полнофигурные изображения и редуцированные изображения) с дальнейшим выделением групп и типов в каждой категории. На основе проведенного анализа были предложены новые интерпретации уже введенных в научный оборот изображений, соотносимых ранее с об- разом лошади. Проделанная работа позволила выявить динамику развития образа лошади в тагарском искусстве. Стилистически выделяются две хронологические группы изображений: ранняя, выполненная в «минусинском стиле» (связанная с карасукской изобразительной традицией), и поздняя, в «алтайском стиле», с непродолжительным периодом сосуществования этих групп. На основе проведенного анализа изображений сделаны выводы о связи стилистических изменений в тагарском искусстве с проникновением в Минусинскую котловину новых этнических групп. В целом можно говорить о вполне заметном влиянии в жизни тагарского оседлого населения коневодческой культуры.

Влияние средневековой литературной традиции, про- шедшей через века, в современной жизни Исландии проявляется в самых различных сферах. В статье выявляются основные источники знаний о средневековой литературной традиции, доступные для наших современников-исландцев, в том числе — роль образовательной системы в качестве такого источника. На материалах интервью, топонимики, музейных экспозиций, научных и местных публицистических изданий, показано присутствие «саг об исландцах» и скальдической поэзии в культурной, общественной, политической и экономической жизни страны. Названия рек, озер, заливов, гор, отдельных местностей остаются неизменными со времени заселения Исландии, так, как они отражены в средневековой литературе. Многие улицы городов и поселков носят названия, связанные с именами главных героев саг. Значимые события, упоминаемые в средневековой литературной традиции, нашли отражение в локальных и национальных праздниках. Жители страны знакомятся с «сагами об исландцах» уже в детских садах, изучают их в школах, ВУЗах и среднеспециальных учебных заведениях. «Сагам об исландцах» посвящено множество музейных, архитектурных и культурных комплексов, расположенных по всей стране. Глубокими познаниями в области «саг об исландцах» обладают и служители церкви, которые упоминают их в общении со своей паствой. Древние тексты используются в качестве доказательств в современных судебных процессах, затрагивающих права собственности на землю. Автор демонстрирует значимость исландского литературного наследия на всех уровнях — от локального и семейного до законодательного и исполнительного. Результаты исследования представлены в контексте историографии изучения мирового эпического наследия и средневековой литературной традиции Исландии. Большинство исследователей литературной традиции Исландии до сегодняшнего дня рассматривали ее в историческом, культурном и литературном контексте соответствующего исторического периода. В последнее время начали по- являться работы, посвященные ее влиянию на отдельные аспекты жизни страны в XXI в. Однако комплексного исследования воздействия средне- вековой исландской литературной традиции на жизнь страны в целом на сегодняшний день не представлено.

Заключение Локарнских соглашений (1925), в некоторой степени разрядивших напряженную обстановку в Европе, способствовало появлению ряда других проектов региональных пактов — Балканского Локарно, Прибалтийского Локарно, Восточного Локарно. Возникает и проект договора, охватывающего Средиземноморский регион, в котором после Первой мировой войны не было создано эффективной системы безопасности. В статье рассматривается дипломатическая деятельность Л. Барту, направленная на заключение средиземноморского соглашения, идея которого возникает еще на рубеже 20–30-х гг. XX в. Поскольку данный сюжет не нашел должного освещения в литературе, автор, опираясь на источники разного рода, в том числе на малоизвестные материалы архива французского дипломата Р. Массильи, выявляет отношение французского министра иностранных дел к указанному соглашению, отмечает конкретные шаги, направленные на его реализацию, определяет место соглашения среди других французских региональных инициатив. Соглашение, охватывающее страны Средиземноморья, должно было стать одним из элементов системы безопасности, над которой работал французский министр, хотя оно и не играло первоочередной роли в его внешней политике, поскольку основная угроза в представлении французской дипломатии исходила от Германии. Во время пребывания на посту министра иностранных дел Л. Барту неоднократно обращался к идее пакта, меняя состав его предполагаемых участников в зависимости от международной обстановки. Принципиальным было одновременное участие Италии и Югославии: поддержка этих стран была необходима французскому министру при строительстве своей системы безопасности. При этом он не был намерен сам инициировать заключение подобного соглашения, рассчитывая представить его как региональный замысел. В случае реализации Средиземноморского пакта Л. Барту предполагал достичь сближения с Италией, а также усилить влияние Франции в балканском регионе. Однако данное соглашение не отвечало интересам других средиземноморских игроков, поэтому попытки французского министра внести проект пакта в международную повестку не увенчались успехом.

Статья посвящена политике России на Балканах в канун русско-турецкой войны 1877–1878 гг. В центре внимания — действия посла России в Константинополе графа Н.П. Игнатьева и его единомышленника генерала Р.А. Фадеева, которые осуществлялись помимо официального курса МИД. За несколько лет до вооруженного конфликта они предложили план разрушения Турции с помощью комбинированного удара по ней с юга (силами хэдива Египта Исмаила), с Балканского полуострова (восстанием славянских народов, которому способствовала бы Россия) и, наконец, прямыми военными действиями русской армии со стороны Кавказа. Предполагалось, что в результате такого удара будет достигнута независимость Египта, удастся восстановить государственность славянских народов на Балканах, а Россия получит контроль над черноморскими проливами и Константинополем. Разумеется, реализовать этот авантюрный замысел полностью было невозможно, так как он не учитывал международный кон- текст. Однако некоторые детали плана Игнатьева–Фадеева нашли отражение в начавшемся в 1875 г. восстании на Балканах, в помощи России болгарам и сербам и, наконец, в содержании предварительного Сан-Стефанского мирного договора. Но главное значение имело то обстоятельство, что в ходе всех этих событий Петербург одновременно придерживался двух разных курсов: линии Игнатьева–Фадеева, рассчитанной на решение балканских проблем между Россией и Турцией «один на один», и линии официального МИД во главе с князем А.М. Горчаковым, который уповал на решения «концерта держав». Двойственность в политике проступала на разных уровнях, включая решения Александра II. Это нашло отчетливое выражение в серьезных различиях между условиями Сан-Стефанского мирного договора и решениями Берлинского конгресса 1878 г. Такое раздвоение внешней политики Петербурга имело следствием падение роли МИД в международных делах. Оно было характерно не только для рассматриваемого периода, но продолжилось и в будущем, сказавшись в целом ряде действий 1880–1890-х гг.

В статье дана характеристика адрес-календарей Российской империи и Царства Польского как одного из важнейших ежегодно издававшихся справочников по истории империи и Царства XIX — начала XX в. Предпринята попытка расширить представления о возможностях данного исторического источника, содержащего обширные и разносторонние сведения, которые мало используются отечественными исследователями. Обращаясь к информации адрес-календарей, авторы выявляют важные тенденции правительственной политики в отношении Царства Польского и восприятия этой политики в русском и польском обществе. Получив по решению Венского конгресса большую часть Княжества Варшавского, российская власть, не располагая достаточными административными и финансовыми ресурсами, первоначально не вмешивалась непосредственно в управление этими территориями. Однако после восстаний 1830–1831 и 1863–1864 гг. инкорпорация охватила практически все сферы жизни Царства. Петербург использовал самые разные методы, среди которых определенное значение отводилось и праздничным датам, отражавшим традиции соединения государственных и религиозных праздников. Кроме того, праздники позволяют проследить не только сам процесс политической и конфессиональной интеграции Царства Польского в состав Российской империи, но и его специфику. Так, в состав «Росписи господским праздникам и статским торжественным дням», являющейся неотъемлемой частью адрес-календарей, наряду с Новым годом, днями рождения, восшествия на престол, коронации и тезоименитств представителей царствующего дома, входили католические и еврейские праздники. Таким образом, официальное признание верховной властью праздничных дней позволяет прийти к выводу, что жесткая политическая и социальная интеграция Царства Польского сочеталась с политикой веротерпимости в отношении различных национальностей, населявших империю. С другой стороны, праздники прямо свидетельствуют о намерении Петербурга воспитать верноподданнические убеждения в разных социальных стратах российского социума. Последнее было особенно важно ввиду необходимости для царского правительства подавления польского освободительного движения. Важными представляются наблюдения авторов о сословной политике России в Царстве Польском по отношению к польскому дворянству, а также католичеству и православию.

Предметом исследования в статье является картина мира, сложившаяся у ребенка 6–11 лет из польской дворянской семьи, на основе мемуаров Яна Булгака. Цель исследования — характеристика особенностей воспитания детей в семьях польских шляхтичей во второй половине ХIХ в. Впервые вводятся в научный оборот воспоминания типичного представителя польского дворянства о своем детстве, что позволяет увидеть национальную специфику в методах воспитании молодого поколения дворянства, способствует выявлению особенностей воспитательного процесса в дворянских семьях вообще и в польских семьях в частности. Охарактеризованы различные аспекты жизни польского дворянина на фоне состояния польской семьи второй половины ХIХ в. С точки зрения демографических факторов отмечается переход к семье иного типа, характеризующейся снижением уровней смертности и рождаемости, что способствовало усилению внимания к проблемам воспитания детей, подготовке к их последующей жизни вне семьи, которая начиналась, как правило, уже в период отрочества. Вместе с тем, базовые черты характера закладывались именно в детстве как особом этапе формирования личности человека. Система воспитания и обучения в семьях польских шляхтичей в основном мало отличалась от воспитания дворянских детей в Российской империи второй половины XIX в. Для нее характерны определенная изолированность от детской среды, формирование взгляда на свое положение в обществе как на особое, закладываемое как родителями, так и учителями, некая бессистемность домашнего образования, а порой и его полная безрезультатность — из-за приглашения на роль учителей случайных людей. Польский шляхтич был ориентирован на участие в жизни дворянства как части общеевропейского общества и отсюда — раннее обучение французскому языку, даже родной язык проигрывал в этих приоритетах. Вместе с тем, на процесс воспитания польских детей и на внутрисемейные отношения немалое влияние имели политические факторы. Это выражалось в неприятии ребенком русского языка, формировании ореола героизма вокруг участников польских восстаний и т.п

Аннотация. В статье рассматривается религиозная полемика «новых» и «старых огней» эпохи первого «Великого Пробуждения» и история создания колледжа Нью-Джерси (современного Принстона). Первое «Великое Пробуждение» охватило все британские колонии в Северной Америке в 1730– 1750-е гг. и протекало параллельно с просветительским движением, оказав значительное влияние на все аспекты жизни колоний — религию, политику, идеологию, образование. Впервые жители колоний, исповедующие различные религиозные взгляды, пережили общий духовный подъем, сильнейшее эмоциональное потрясение. Ничего, подобного «Великому пробуждению», по своим масштабам и степени воздействия на общество, колонии прежде не видели. Оно стало первым движением в американской истории, носившим по-настоящему межколониальный характер, способствуя формированию в Британской Америке единого религиозного и отчасти идеологического пространства. Первые американские колледжи создавались исключительно как учреждения по подготовке священников, поэтому неслучайно теологическая полемика «старых» и «новых огней» затронула преподавателей и студентов Гарвардского и Йельского колледжей. Особый отклик проповеди «новых огней» находили у колониальной молодежи; неудивительно поэтому, что многие студенты Гарварда и Йеля оказались активными участниками многотысячных собраний верующих под открытым небом. Дух соперничества, религиозное многообразие и веротерпимость, вызванные «Великим Пробуждением», привели к утверждению нового типа колледжей. В отличие от Гарварда и Йеля, поддерживаемых светскими и церковными властями колоний, в новых условиях религиозного плюрализма ни один из новых колледжей не получил финансовую поддержку колониального правительства. К концу колониального периода светские начала в преподавании усиливались, в то время как связь колледжей с конкретной деноминацией ослабевала; полное религиозное единообразие уступило место более либеральной духовной политике, даже в Гарварде и Йеле. Созданный в 1746 г. колледж Нью-Джерси стал компромиссом — между сторонниками и противниками «Великого Пробуждения», между различными деноминациями, между принципами религиозного и светского образования.

Аннотация. Ключевое воздействие на рост популярности того или иного святого зачастую оказывает «внешний фактор» — поддержка, оказываемая культу извне, как со стороны местных властей, так и правителей соседних регионов. В центре внимания настоящей статьи — истории жизни и мученичества двух святых дев, сохранившиеся в житии св. Беуно, культ которого в средневековом Уэльсе был вторым по популярности после св. Да- вида Валлийского. Основные события их жизней во многом совпадают: обе девушки происходили из знатного рода, обеим отрубили головы, обе были воскрешены и обращены к монашеской жизни св. Беуно. Однако традиции их почитания в дальнейшем развивались по-разному: мощи одной из них, св. Гвенфреви, в XII в. были перевезены из места упокоения святой, небольшого прихода Гвитерин на севере Уэльса, в аббатство Шрусбери, а церкви, освященные в ее честь, можно было найти даже в приграничных английских графствах, в то время как другая, св. Тегиук, фактически осталось безвестной даже в «родной» стране. В определении роли «внешних сил», не связанных с местной монашеской общиной, в развитии узколокальных валлийских культов и состоит задача настоящего исследования. Схожесть «начальных данных» историй обеих святых позволяет при сравнении оставить их за его рамками, сосредоточив внимание на факторах, воздействующих на культ извне. В первом случае интерес, проявленный английским духовенством к малоизвестной валлийской святой, способствовал распространению ее по- пулярности далеко за пределы места возникновения изначального культа.

В статье рассматривается соотношение архитектурных форм небольшой церкви Покрова на Нерли, этого важнейшего и, вероятно, самого известного памятника Владимиро-Суздальской архитектуры середины XII в., и огромного городского и епархиального собора в Модене, который был заложен в 1099 г. и строился затем до второй половины XII столетия. По поздним, не до конца проверенным сведениям церковь Покрова была построена в 1165 г. по заказу князя Андрея Боголюбского (1157–1174) как храм небольшого мужского монастыря (эта дата может считаться относительно достоверной). В ходе исследования памятников выяснилось, что большинство форм церкви Покрова на Нерли принадлежит итальянской версии романского стиля, более того, значительная часть этих форм находит прямые аналоги в несколько более ранней архитектуре собора в Модене, важнейшего и сложнейшего здания романской архитектуры исторической области Эмилия. Некоторые формы церкви Покрова отсутствуют в соборе в Модене, на что указано особо, поскольку это говорит о «сборном» характере романской артели, прибывшей на Русь для возведения построек по заказу князя Андрея Боголюбского: в этой артели ядро составляли мастера, связанные с собором в Модене, но были здесь и такие мастера, которые происходили из других центров Северной Италии или ориентировались на архитектуру этих центров. И все же собор в Модене можно рассматривать как основной источник форм церкви Покрова и более ранних построек князя Андрея — Успенского собора во Владимире (1158–1160) и церкви Рождества Богородицы в соседнем с церковью Покрова Боголюбове. Можно говорить об «адресе» прибывшей артели: она была связана с Моденой, но при этом не слепо следовала формальным и стилистическим решениям моденского собора, а в некоторых случаях развивала или только модифицировала эти решения.

Впервые за время исторических исследований в Балтии автором создан свод изображений священных деревьев у пруссов и у их северо-восточных соседей — куршей. Сакрализация дуба и осознание его связи с Богом грома и молний, характерное для большинства индоевропейских народов на ранней стадии развития их культур, получило изобразительную фиксацию у пруссов в V в. н.э. В последующие эпохи различные формы изображения священного древа свидетельствовали о том, что оно занимало важное место в прусском культе. Данный вывод подтверждается письменными известиями о центральном для многих балтских племен святилище Ромове, располагавшемся в прусской земле Надровии. В центре этого святилища произрастал вечнозеленый священный дуб, под кроной которого скрывались изображения и символы прусских богов. Даже после нескольких веков господства Тевтонского Ордена в Пруссии сохранялись рудименты культа древа, являвшегося местом жертвоприношений для прусских крестьян еще в середине XVII в. Данные археологии эпохи викингов прямо свидетельствуют о плотных связях пруссов и куршей, прежде всего — в материальной культуре. Если у пруссов изображения сакрализованного древа известны уже в эпоху Аттилы, то у куршей они появляются лишь в поствикингское время. Благодаря этому можно предположить, что упомянутая изобразительная традиция (или вообще весь культ священного древа) пришла в ареал куршей от их юго-западных соседей. В старой деревянной застройке Зеленоградска (Cranz), расположенном у основания Куршской косы, по сей день сохранились декоративные детали фронтонов, стилизованно представляющие священное древо с тремя ветвями/ростками или же древо с крестообразной кроной, охраняемое двумя драконами. С учетом того, что та часть Самбии, на которой расположен упомянутый город, в эпоху викингов и после нее приняла группы куршей, что засвидетельствовано археологическим материалом, можно с большой степенью осторожности предполагать реализацию в декоре домов местных жителей неких куршских изобразительных мотивов, восходящих к традиции священного древа.

Империя хунну занимала обширную территорию от гор западного Тянь-Шаня на западе до реки Ляохэ на востоке и от Забайкалья на севере до Северного Китая на юге (до Великой Китайской стены). В этнокультурном отношении они играли важную связующую роль между Западом и Востоком Евразийского континента. Статья посвящена актуальной проблеме — анализу и подведению итогов развития историографии звериного стиля у народа хунну, созданной исследователями из России, Китая, Монголии и Южной Кореи. Автор рассматривает работы, в которых затрагиваются вопросы искусства кочевников в III в. до н.э. — II в. н.э., и на основе этого обозначает проблемные аспекты и будущие задачи в изучении данной темы. Звериный стиль кочевников эпохи раннего железа как художественное направление в целом изучен довольно подробно, однако исследователи, как представляется, уделяли недостаточно внимание прикладному искусству народов раннего железного века Забайкалья, и хунну в частности. Об искусстве хунну известно в основном по археологическим материалам, а именно по находкам предметов, украшенных в своеобразном зверином стиле, отличном от предшествующего знаменитого скифо-сибирского звериного стиля. За прошедшие десятилетия ни одной из научных школ не было проведено обобщающего исследования звериного стиля хунну, эта тема, как правило, оставалась побочной при рассмотрении памятников или предметов материальной культуры. В данной статье определяются основные тенденции в изучении искусства кочевников этого региона на рубеже сменяющихся эпох, что необходимо для будущего исследования процесса развития звериного стиля хунну, выявления его местных особенностей, разработки классификации и уточнения датировок. Также, выработанные методы могут быть применены для исследования искусства других степных народов Забайкалья и Монголии. Таким образом, к настоящему времени подготовлен фундамент для всестороннего и систематического изучения звериного стиля хунну, которое имеет большие перспективы.

В работе анализируется антикризисная экономическая политика российского правительства на завершающем этапе существования СССР, выявляются ее роль и значение в борьбе с нарастанием кризисных явлений в союзной экономике. Определяющим условием проведения этой политики в августе–сентябре 1991 г. стал демонтаж союзных структур управления, актуализировавшийся после поражения ГКЧП. В историографии деятельность правительства РСФСР в данный период изучена недостаточно: введение в научный оборот ранее не использовавшихся источников, в первую очередь, делопроизводственного характера, дало возможность значительно расширить общие представления о его работе, дать более взвешенные оценки принимаемым правительством И.С. Силаева мер и его политики в целом. В антикризисной политике Совмина РСФСР в августе–сентябре 1991 г. можно выделить два основных направления: снижение дефицита продовольственных товаров и подготовка рыночных преобразований. Для предотвращения угрозы голода российское правительство занималось организацией бартерного обмена с союзными республиками, налаживало каналы перекачки ресурсов из оборонных секторов промышленности, задействовало личный состав и технику Советской Армии для уборки урожая и изыскивало возможности для обеспечения импорта необходимых товаров. Основным содержанием подготовительных мероприятий к рыночной реформе стали структурные преобразования Совмина РСФСР, запуск процесса перевода общесоюзной собственности в республиканскую юрисдикцию с последующей оценкой их стоимости и разработка правительственной программы рыночных преобразований. На основе изучения структурных преобразований Совмина и проводимых им административных мероприятий выявлены центральные проблемы и противоречия, влиявшие на ход подготовки экономической реформы. Проведение антикризисной политики Совмина РСФСР рассматривается в неразрывной связи с динамикой межреспубликанских отношений как существенного фактора нарастания кризисных явлений. Результаты исследования позволили в целом переосмыслить роль правительства И.С. Силаева в развитии Советского Союза и России после событий августа 1991 г.

В центре внимания автора статьи — действия Вашингтона и Парижа во время обострения греко-турецкого конфликта на Кипре в 1967–1975 гг. При этом греко-турецкий конфликт рассматривается не как локальный и региональный или предмет внешней политики США и Франции, а как арена противостояния идеологии «атлантической солидарности» и идеи объединения стран Западной Европы в качестве независимого центра принятия решений (европеизма). Целью исследования является оценка эффективности методов и средств, с помощью которых Вашингтон и Париж реализовывали эти руководящие принципы. В греко-турецком конфликте европейская солидарность выразилась в бойкоте пришедшей к власти в Афинах проамериканской и атлантистской военной диктатуры, к которому присоединилась и Франция. Она негласно поддерживала Турцию в рамках общего курса сближения с мусульманскими странами. США старались не допустить обострения конфликта Анкары и Афин и поддерживали обе страны в военном и экономическом плане, хотя и с креном в сторону Греции. Обострение Кипрского конфликта летом 1974 г. и попытки его оперативно урегулировать в 1974–1975 гг. полностью поменяли расклад: Афины стали антиамериканскими и антиатлантистскими после выхода из НАТО. Франция постаралась привязать их к себе, обещая как собственную, так и общеевропейскую поддержку. Однако неожиданно и Турция не стала опорой США в конфликте. Эта разбалансировка американской политики соблазнила Францию, на фоне неудачи с консолидацией европейцев на стороне Греции, попробовать закрепиться и там, однако это привело к распылению ее сил и отсутствию результата на обоих направлениях. В то же время США умело использовали перевес в силовых, политических и экономических ресурсах и не допустили выхода двух стран из-под своего влияния. На примере борьбы Франции и США за влияние в Греции и Турции во время кипрского конфликта автор приходит к выводу о неспособности Западной Европы во главе с Парижем создать привлекательную и действенную альтернативу атлантической солидарности в рассматриваемый период.

В статье анализируются открытки немецких солдат времен Первой мировой войны 1914–1918 гг., эпистолярные практики фронтовиков, а также место и функции открыток в полевой почте Германской империи. Война создала новую коммуникационную ситуацию, переведя повседневное общение из устной формы в письменную. Полевая почта являлась для солдата важнейшим психологическим ресурсом, подтверждавшим его идентичность и позволявшим выдерживать военные испытания. Германская полевая почта имела эффективную и разветвленную структуру, письма и открытки доставлялись бесплатно и быстро. Контроль за полевой почтой осуществляли два вида цензуры — армейская и почтовая. Применение количественных методов позволило выявить такую особенность корреспонденции полевой почты, как явное преобладание открыток над письмами — и в направлении с фронта в тыл, и непосредственно в тылу. Большее количество писем из тыла на фронт объяснялось в том числе общественными установками, требовавшими активной моральной поддержки солдат. Частое использование самими солдатами открыток было связано с тем, что последние лучше, чем письма, обеспечивали скорость и частоту коммуникации, позволяли поддерживать определенный ее ритм. Кроме того, открытки были практичнее во фронтовом быту и требовали меньше моральных, материальных и временных затрат для их написания, чем письма. Вместе с тем, иногда предпочтение открытки письму со стороны солдат носило вынужденный характер и было вызвано цензурными требованиями или необходимостью снизить нагрузку на почтовые структуры. Несмотря на широкое использование, открытки имели в глазах солдат менее высокий статус, чем письма, поскольку последние оценивались как более содержательные. Тем не менее, в годы Первой мировой войны именно открытки составляли в Германии основу полевой почты. В первую очередь на них ложилась главная ее функция, а именно обеспечение непрерывной и интенсивной связи между фронтом и тылом.

Эффективность методов исторической антропологии, активно реализуемых в современной исторической науке, и наличие социального запроса на изучение истории предпринимательства делают актуальным обращение к проблеме профессиональных знаний и умений купечества. Хотя эта тема изучается давно, вопрос о конкретных проявлениях купеческих знаний в их деловой активности остается слабо разработанным. Большие возможности для исследования этой проблемы предоставляют источники личного происхождения, а именно — частная переписка купцов. Благодаря ей удается погрузиться в купеческий деловой мир, повседневные заботы и размышления. Источники такого рода, особенно относящиеся к купеческой среде дореформенной России, исключительно редки. Одним из таких комплексов является эпистолярное наследие великоустюгской семьи Булдаковых рубежа XVIII–XIX вв. Анализ этой деловой корреспонденции позволяет понять, что успех купца в торговой деятельности зависел, прежде всего, от его опытности, образованности и набора особых личностных качеств. Важнейшее значение имел навык проводить тщательный анализ конъюнктуры, умение собирать необходимую информацию, своевременно передавать ее, систематизировать и делать верные выводы. В этом проявлялось наличие аналитического и критического мышления, широкого кругозора (от конкретных знаний о работе почтовой службы до понимания влияния внешнеполитической ситуации на предпринимательскую активность населения разных стран) и способности применять имеющийся опыт на практике. Немаловажной составляющей успеха торгового дела было умение находить взаимопонимание с людьми разного статуса и рода занятий. Это, наряду с организаторскими способностями купца, обеспечивало эффективное функционирование «предприятия». Обилие различных контактов также способствовало увеличению объема актуальной информации. При изучении проблемы профессиональных знаний купца важным вопросом представляется способ их распространения. Несмотря на популярность среди просветителей идеи получения специального коммерческого образования, купцы продолжали приобретать его в «практической школе» коммерции, куда новый опыт и знания проникали гораздо быстрее.

Важной характеристикой исторического сознания является отношение общества к памятникам старины. Признание или отрицание ценности материальных остатков прошлого, практика посещения исторических мест и сам отбор этих мест отображают особенности формирования национальной идентичности и патриотизма. Одним из главных символов древней русской истории на протяжении столетий оставался город Киев. Его культурный образ многослоен, в нем сочетаются как светские, так и религиозные черты. Месту Киева в общественном сознании на разных этапах исторического развития посвящено немало исследований. Большинство из них основывается на анализе исторических и литературных сочинений, политической риторики, дипломатических переговоров и транслируют в значительной мере официальную идеологию государства и церкви. Вместе с тем, большой интерес для изучения бытового исторического сознания представляют источники личного происхождения, к которым относятся дневники и мемуары путешественников. Сопоставление оценочных суждений и описаний киевских достопамятностей, отраженных в путевых заметках XVIII в., показывает большое разнообразие взглядов на русские древности в Новое время. Краеугольным камнем культурного образа Киева был Киево- Печерский монастырь, который позиционировал его как святой город, место крещения Руси и жизни первых русских подвижников. Культ киевских святых поддерживался печатными изданиями монастырской типографии и привлекал в город многочисленных паломников, движимых не столько жаждой познания русской истории, сколько христианской ревностью. Образованное дворянство, напротив, находило в посещении памятных мест, прежде всего, культурно-исторический интерес. Древнерусские храмы они сопоставляли с памятниками европейской архитектуры, воспринимая их как эстетическую и художественную ценность. В записках иностранцев прослеживается в целом скептическое отношение к святости киевских реликвий, их внимание больше привлекает светская история города. Наконец, при организации торжественных приемов венценосных гостей прослеживается сопоставление киевской древности с античностью. Отсутствие единства в восприятии главного символа древней русской истории показывает, сколь глубока была культурная стратификация общества в XVIII столетии.

Несмотря на сохраняющийся интерес отдельных ученых к истории Османской империи, следует признать, что исследования, синхронизирующие исторические и политологические подходы к трансформации османской государственности, до сих пор остаются редкостью. Это приводит к серьезным пробелам в формировании системных представлений о взлете и упадке Блистательной Порты, которые, по мнению автора, могут быть частично заполнены за счет обращения к актуальным направлениям современной политической науки, в особенности концепциям «государственной состоятельности» и «политической стабильности». Основной гипотезой данного исследования является предположение о том, что у истоков как развития, так и упадка Османской империи лежали во многом одни и те же параметры: централизация власти, закрытость персоналистского правления, сопутствующий этому институциональный дефицит, а также чрезмерно консервативная модальность центр-периферийных отношений и отсутствие последовательного внедрения унифицирующих начал в социальном и информационном пространстве империи. Автор привлекает к исследованию методологию исторического институционализма и стержневую для него идею «колеи» («зависимости от пути»), обращается к взглядам теоретиков политического режима и политической стабильности, а также касается некоторых наиболее характерных для рассматриваемой проблемы сюжетов внутренней политики Османской империи. Результатом является вывод о том, что в числе причин политического кризиса и постепенной деградации государственного устройства империи находится иррациональное, по сути своей, стремление сохранить те конкурентные преимущества, которыми на определенном этапе истории характеризовалась османская политика, и неспособность политического класса выстроить стратегически новый вектор развития страны, отличающийся от привычных режимных образцов. Таким образом, на основе обращения к богатому историческому материалу, делается попытка дополнить его осмысление и анализ за счет методологии политических исследований, оценивая Османскую империю как тип государственности в широком смысле этого слова.

Предмет данного исследования — научное наследие Ии Леонидовны Маяк в области приоритетной проблематики ее изысканий — римской социальной истории царского и первой половины раннереспубликанского периодов. Анализируется позиция И.Л. Маяк по ряду ключевых теоретических вопросов римских штудий, связанных с осмыслением понятий civitas, populus, ager publicus применительно к архаической эпохе. Это первое обобщение научного вклада И.Л. Маяк в изучение социально- политических и социально-экономических отношений в Риме VIII — первой половины IV в. до н.э. Принципиальные положения трудов И.Л. Маяк рассматриваются в контексте мировой историографии последних десятилетий по данной тематике. Констатируется, что в ситуации, когда исследователи римской архаики разделились в своем отношении к сведениям анналистической традиции (как и в интерпретации археологического материала) на тех, кто отрицает, в целом, достоверность информации источников об этом времени (сторонники постмодернистского негативизма), и последователей А. Карандини, итальянского археолога, сделавшего важнейшие открытия на Палатине, убежденного сторонника признания значимости античного нарратива о раннем городе, И.Л. Маяк неизменно поддерживала второй подход. В дискуссии рубежа 80-х — 90-х гг. на страницах «Вестника древней истории» по поводу концепции Е.М. Штаерман о римской civitas до эпохи Октавиана Августа как безгосударственном образовании, И.Л. Маяк была в числе тех, кто, не отрицая основного методологического посыла Е.М. Штаерман (определения государства, выработанного теорией общественно-экономических формаций), не согласился с ее аргументацией. Сущностной чертой римской гражданской общины И.Л. Маяк считала наличие в ней античной формы собственности, отличавшей civitas (и полисную организацию в целом) от общины древневосточных городов-государств. Она полагала, что плебеи не были включены в populus не только в царский период, но и во время ранней Республики. Неравноправие плебеев в земельных отношениях И.Л. Маяк усматривала в недоступности для них ager occupatorius, которым бесплатно распоряжались патрицианские посессоры, а смысл аграрной борьбы — в том, чтобы изменить в интересах плебса режим эксплуатации ager publicus. И.Л. Маяк относится к тем немногочисленным исследователям, которые посвятили свои труды не только институционально-правовой, но и социальной истории римской общины архаической эпохи.

Сборник «Придворная культура эпохи Возрождения» был выпущен в 2014 г. Комиссией по культуре Возрождения Научного совета РАН «История мировой культуры». Среди его авторов — историки-медиевисты, искусствоведы, специалисты по истории науки, литературы и театра. Исследования посвящены частным проблемам придворной куль- туры Ренессанса и одновременно затрагивают основополагающие вопросы функционирования придворного общества позднего Средневековья и раннего Нового времени. Взгляд на придворную культуру как социальный феномен, связанный с формированием новой структуры двора, представлен в статье Н.А. Хачатурян. М.А. Юсим, В.А. Дятлов и Т.М. Руяткин рассматривают статус придворных деятелей культуры и их взаимоотношения с двором, правителем и иными сообществами. Несколько работ посвящены трансформации средневековых образов в ренессансной придворной культуре. А.В. Романчук и Г.А. Яловко на примере итальянских визуальных источников XIV–XVI вв. проследили трансформацию образа воина в образ придворного. М.К. Попова показала использование средневекового мотива придворной любви в интересах укрепляющегося абсолютизма при дворе Елизаветы I. Использование художественных образов для возвеличивания монарха также рассматривает И.Я. Эльфонд на примере французского короля Франциска I. Вопрос придворного церемониала освещен М.В. Панфиловой на примере папского двора через призму претензий на верховенство римского престола над светскими государями. Критика придворных порядков со стороны гуманистов представлена в работе В.М. Володарского, проанализировавшего произведения Эразма Роттердамского, Себастьяна Бранта и Ульриха фон Гуттена. Роль правителя в культурной жизни двора рассматривается в работах Н.А. Багровникова и Т.В. Сониной. Освещены и научные изыскания при дворах ренессансных монархов: Р.М. Асейнов анализирует придворную историографию Бургундского герцогства раннего Возрождения; А.В. Кузьмин — придворную науку переходной эпохи от Ренессанса к барокко на примере творчества Галилео Галилея. Кроме этого, ряд исследований посвящены произведениям изобразительного искусства и театру. Анализ работ сборника дает представление о текущем состоянии и актуальных проблемах изучения ренессансной придворной культуры в русскоязычной историографии.

В конце 1910-х — начале 1930-х гг. в Баухаузе были сформулированы положения теорий цвета, ставшие ключевыми для последующего развития западноевропейской цветовой культуры. Колористические решения архитектурной среды, изобразительного и декоративно-прикладного искусства, найденные мастерами и учениками Баухауза, развивались в контексте преобладавших в это время в Германии авангардных направлений. Первые годы существования Баухауза отмечены влиянием экспрессионизма. Цвет должен был выполнять важную социальную задачу, повышая качество жизни, насыщая эмоциями, воспитывая новый дух. Вместе с тем, колористические решения служили отражением индивидуальности их автора. Экспрессионистский период в Баухаузе неразрывно связан с именем И. Иттена, его Форкурсом. В 1921–1924 гг., с началом лекций Т. ван Дусбурга, в Баухаузе распространилась цветовая концепция «Де Стиль». Рационалистическое колористическое решение обеспечивало единство отдельного произведения и синтез всей производимой для жизни продукции, ее связь с помещением. Оно сдерживало ярко выраженный индивидуализм, пестроту и чрезмерность, свойственные экспрессионизму. Учения В. Кандинского и П. Клее обладали чертами рационализма, но в то же время сохраняли довольно много экспрессионистских черт. Функциональный цвет должен быть полностью «посвящен» предмету, который окрашивает, его назначению. В здании он призван обеспечивать целостность, организовывать движение в пространстве, оказывать соответствующее эмоциональное воздействие. В печатной продукции цвет организует плоскость, облегчает усвоение информации и т.п. Используя теорию В. Оствальда, функциональный цвет применяли Х. Шепер, Ю. Шмидт, Г. Байер. Когда Х. Майер сменил В. Гропиуса на посту директора в 1928 г., функциональная сторона стала играть еще более существенную роль. Следующий директор Бауха- уза, Л. Мис ван дер Роэ, отвергал краску как излишнее украшательство, скрывающее естественный цвет и свойства материала. Анализ отдельных произведений позволяет увидеть, как теория цвета вступала в тесную взаимосвязь с распространенными общественно- политическими целями, с общими тенденциями в искусстве, согласовывалась с производственной необходимостью, а также с личными представлениями мастеров и руководителей Баухауза

Столица Боспора Киммерийского — Пантикапей — является одним из наиболее известных памятников Северного Причерноморья. Он занимает особое место в истории данного региона, поскольку уже на раннем этапе стал зоной политической и экономической активности первопоселенцев. Античная традиция донесла до нас отрывочные сведения относительно основания и раннего периода его существования, однако наличие обломков архаической расписной керамики позволило В.Д. Блаватскому предположить, что уже во второй половине VII в. до н.э. на восточном и северо-восточном склонах горы Митридат, в районе так называемого «Первого Кресла» существовал пантикапейский эмпорий. В последние десятилетия в результате полевых археологических исследований появились новые данные, способные коренным образом повлиять на современные представления об этом этапе истории археологического памятника. Одной из ключевых проблем в изучении истории Пантикапея является вопрос основания апойкии и существование ее на раннем этапе. В данной работе рассматриваются материалы и остатки строительных объектов, исследованных в 2011–2016 гг. силами Боспорской (Пантикапейской) археологической экспедиции ГМИИ имени А.С. Пушкина под руководством В.П. Толстикова. Наряду с выделением раннеархаического слоя, получившего условное наименование «слоя пожара», внимание привлекает единственное известное на данный момент прямоугольное в плане помещение Д-3, ориентированное углами по сторонам света. Оно было пристроено к внутреннему фасу мощного цоколя предполагаемой оборонительной стены — кладке № 44. Керамика, полученная в ходе работ на городище, позволяет отнести возникновение греческого поселения к последней четверти VII — началу третьей четверти VI в. до н.э. Кроме того, наряду с уже известными материалами, были выделены некоторые неизвестные ранее в Пантикапее типы керамики, такие как протокоринфские вазы, ранняя лаконская чаша и анатолийская керамика, что значительно расширяет рамки исследования и открывает новую страницу в изучении данного археологического памятника.

Эпоха раннего верхнего палеолита на Северо-Западном Кавказе представлена только двумя стоянками. Пещера Короткая исследована на незначительной площади и содержит немногочисленные материалы. Опорным памятником для изучения верхнего палеолита Северо-Западного Кавказа является Мезмайская пещера, которая расположена в Апшеронском районе Краснодарского края. Самый ранний верхнепалеолитический слой памятника (слой 1С) имеет возраст от 40–37 тыс. лет. Археологический комплекс этого слоя содержит все категории каменных изделий, включая орудия, сколы-заготовки, их обломки, отходы производства, нуклеусы, что позволяет реконструировать технологию расщепления каменного сырья. Технологический анализ индустрии слоя 1С Мезмайской пещеры показал, что в период раннего верхнего палеолита на Северо-Западном Кавказе господствовала микропластинчатая техника расщепления, направленная на получение пластинок и микропластинок шириной от 3 до 12 мм. Предпочтение отдавалось качественному кремню, который попадал на стоянку либо в виде готовых пластинчатых заготовок и подготовленных пре-нуклеусов, либо в виде кусков кремня и крупных отщепов, последние регулярно использовались для создания торцовых нуклеусов. Анализ нуклеусов, технических сколов и сколов-заготовок позволил определить существование двух технологических цепочек: (1) скалывание пластинок и пластин шириной 7–12 мм с призматических одно- и двухплощадочных нуклеусов и (2) получение микропластинок шириной 2–7 мм с торцовых нуклеусов, часть которых сделана на массивных отщепах. Изучение метрических и морфологических характеристик сколов показало применение ударной техники скалывания с использованием мягкого, возможно, каменного отбойника. Орудийный набор и технология расщепления слоя 1С Мезмайской находят аналогии на территории Южного Кавказа и на Ближнем Востоке. Для индустрий этих территорий, так же как и для материала из слоя 1С Мезмайской пещеры, характерно преобладание пластинок и микропластинок, скалывание преимущественно с одноплощадочных нуклеусов с узким фронтом расщепления.

История специальных лагерей НКВД/МВД в советской зоне оккупации — малоизвестный и практически не изученный в отечественной историографии аспект советской оккупационной политики в послевоенной Германии. В данной статье на основе обширного архивного материала, хранящегося в фонде Отдела спецлагерей в Государственном архиве РФ, анализируются различные стороны истории спецлагерей: причины и предпосылки их создания, ход развертывания лагерной сети в период 1945–1948 гг., характер содержавшегося в лагерях контингента, их кадровое наполнение, а также место спецлагерей в системе органов советской военной администрации и их роль в деятельности советских органов госбезопасности в Восточной Германии в первые послевоенные годы. Спецлагеря определяются как особый тип мест заключения, который некорректно отождествлять ни с лагерями для интернированных, ни с концентрационными лагерями, как это предлагалось в некоторых немецких публикациях по данной проблеме. Их функционирование было направлено на содержание в них арестованных советскими органами госбезопасности немцев, имевших в прошлом то или иное отношение к нацистским партийно-государственным и военизированным структурам, а также советских граждан, осужденных военными трибуналами к различным срокам заключения. В этом смысле их действительно можно именовать «специальными лагерями», сочетавшими в себе функции временного содержания контингента различных категорий. Накопление целого комплекса противоречий в функционировании системы спецлагерей, не оправдавших себя в полной мере в качестве мест для временного содержания востребованной советской экономикой рабочей силы из-за очень высокой смертности, в конечном счете, привело советское руководство к решению о постепенном расформировании спецлагерей. Кроме того, с точки зрения внешней политики, проникающая на Запад информация о существовании в советской оккупационной зоне лагерей с десятками тысяч заключенных наносила урон международной репутации СССР, особенно в контексте обострившегося в первые годы холодной войны «германского вопроса». Всё это предопределило существенный пересмотр советской «лагерной политики» в Восточной Германии в 1948 г. и скорую ликвидацию спецлагерей.

Ежегодный визит ирландского премьер-министра в США и сопутствующие этому событию официальные мероприятия в Вашингтоне, приуроченные к празднованию Дня святого Патрика, традиционно представляли собой площадку для обсуждения тем и вопросов, актуальных для ирландского сообщества США и политических лидеров Ирландии. Предмет данного исследования — мероприятия в Вашингтоне в марте 2017 г., их ход и специфика в контексте проблемы нелегальной иммиграции в США. Цель исследования — выявление того, каким образом в ходе встречи вновь избранного президента США Д. Трампа и премьер-министра Ирландии Э. Кенни проявились текущие противоречия в ирландско-американских от- ношениях, в том числе связанные с современной нелегальной иммиграцией в США. В отечественной исторической науке отсутствуют работы, затрагивающие проблематику нелегальной ирландской иммиграции в США, равным образом существует явный недостаток исследований в области ирландско-американских отношений. Результаты представленного в статье анализа позволяют сделать вывод о том, что во многом специфика ситуации вокруг мероприятий в 2017 г. была обусловлена отсутствием у Д. Трампа поддержки среди политических кругов Ирландии, что привело к многочисленным протестным акциям, направленных против поездки Э. Кенни в США. Тем не менее, встреча ирландского премьер-министра с Д. Трампом состоялась. Со временем стало более очевидным, что Д. Трамп пользуется поддержкой немалой части американцев ирландского происхождения. Равным образом стала явной необходимость активных действий в отношении нерешенной проблемы ирландских нелегальных иммигрантов в США. В этой связи связанный с иммиграцией сюжет стал центральным в выступлениях Э. Кенни, не упустившего возможность использовать мероприятие для того, чтобы обратиться к президенту США. Вместе с тем, призыв ирландского премьера найти способ узаконить статус нелегальных ирландских иммигрантов до настоящего времени не нашел отклика со стороны Д. Трампа.

В статье исследуется социальный состав правых партий, действовавших на территории Владимирской губернии в 1905–1917 гг., — Союза русского народа и вошедших в его состав на правах отделов Шуйского Союза русских православных людей и Иваново-Вознесенской самодержавно- монархической партии. Основой социальной базы этих организаций являлся пролетариат, мелкая городская буржуазия и, в значительно меньшей степени, крестьянство, которое, впрочем, в регионе в хозяйственном отношении было весьма тесно связано с городом. Цензовые классы в монархических организациях Владимирской губернии были представлены крайне слабо. Не только священники и чиновники, которым участвовать в деятельности правых организаций не рекомендовало начальство, но и дворянство в большинстве своем весьма настороженно относились к «черносотенцам» и не спешили пополнять их ряды. Еще более справедливо данное утверждение по отношению к местной буржуазии, представители которой, даже симпатизируя монархическим идеям, предпочитали сохранять статус сочувствующих, а затем и вовсе дистанцировались от монархистов, перейдя на правое крыло либерального лагеря. Интеллигенция изначально игнорировала правые организации, отдавая предпочтение оппозиционным партиям. Социальный состав монархических организаций Владимирской губернии достаточно жестко коррелировал с их географическим размещением. В промышленных центрах (Иваново-Вознесенске, Коврове, Никольском и др.) в составе правых партий большинство составляли рабочие. В других городах, в том числе и в губернском Владимире, в монархических организациях доминировала мелкая буржуазия. В сельских отделах Союза русского народа практически все члены принадлежали к крестьянскому сословию. О половозрастном составе правых организаций сведений очень мало, но все же можно утверждать, что участие женщин в деятельности правых партий было достаточно активным, а молодежи в рядах монархистов было мало, как правило, она отдавала предпочтение более радикальной идеологии.

О создании политического «Движения 5 звезд» в Италии было официально объявлено в 2009 г. В статье анализируются шаги, которые были предприняты Беппе Грилло и Джанроберто Казаледжо и их сторонниками, на пути к успеху на парламентских выборах в Италии в 2013 г. Вскрывается механизм функционирования движения граждан без, казаось бы, четкой структуры управления. Разбираются причины появления «Движения 5 звезд» на политической арене именно в начале 2000-х гг. Вы- являются основные этапы его формирования: первый этап — 2005–2009 гг., второй — 2009–2013 гг. Рассматриваются необычные формы гражданской мобилизации: созданный генуэзским комиком блог, объединивший в сети интернет многих его сторонников; платформа Meetup, позволившая пере- вести общение из интернета в формат личных встреч сторонников Беппе Грилло; формат «центральные площади» итальянских городов, ставшие основной площадкой для туров V-Day (2007 г.) и V2-Day (2008 г.). С помощью блога неравнодушные к судьбе Италии граждане обсуждали актуальные проблемы и вступали в ожесточенные дискуссии, иногда непосредственно с самим Б. Грилло. В свою очередь платформа Meetup позволила организовать в каждом городе Италии встречи сторонников генуэзского комика, а также объединить группы людей, целью которых было решение внутренних проблем города или области. «Центральные площади», на которых прошли выступления Б. Грилло, помогли привлечь не только электорат, но и изменить повестку дня для локальных групп, организованных посредством платформы Meetup. Постепенно вектор внимания к локальным проблемам сместился на общенациональный уровень. Актуальность темы настоящего исследования определяется значимостью «Движения 5 звезд» в политической жизни Италии как феномена, не подходящего под рамки старых понятий о политических партиях и движениях. Изучение деятельности сторонников Беппе Грилло и Джанроберто Казаледжо и самого «Движения 5 звезд» на первых этапах его существования позволяет понять ключевые тенденции в развитии политических настроений внутри страны.

Предметом исследования в настоящей статье является ряд аспектов деятельности военно-полицейских совещаний при московском генерал-губернаторе Ф.В. Дубасове, созданных во время Декабрьского вооруженного восстания: причины и процесс образования данного органа, его состав, повестка заседаний, принятые решения и их претворение в жизнь. Цель исследования — определение эффективности этой институции и ее роли в ходе подавления «мятежа», что значимо в плане изучения взаимоотношений гражданских и военных властей в период Первой русской революции. Указанные вопросы не получили рассмотрения в историографии: авторы, занимавшиеся историей Московского восстания, либо не писали о военно-полицейских совещаниях, либо упоминали о них лишь вскользь. Взаимодействие между гражданскими и военными властями в первые дни восстания проходило со значительными сложностями (несогласованность акций полиции и войск, широко применявшийся военными обстрел домов мирных жителей без ущерба для революционеров, практика посылки командованием Московского военного округа экспедиций для разрушения баррикад при их неспособности взять под свой контроль окраины города). Это побуждало генерал-губернатора Ф.В. Дубасова принимать меры для установления надзора за силами МВО. Одной из них стало создание совещаний под его председательством. В заседаниях этого органа, проходивших практически ежедневно, принимал участие широкий круг гражданских и военных руководителей города. Обсуждались планы и итоги важнейших военных операций против «мятежников» (например, экспедиций на Пресню и по Московско-Рязанской железной дороге). Генерал-губернатору в итоге удалось заставить военных принять его тактику: последовательное занятие и «очищение» районов, находившихся в руках революционеров. Однако данный орган страдал рядом недостатков: позднее время проведения, нестрогая явка членов, спешка в организации планируемых операций, отсутствие реального контроля за действиями военных. Эти факторы обусловили многочисленные «сбои» при проведении операции по захвату последнего оплота восставших — Пресни.

В статье рассматриваются особенности процесса психологической адаптации заключенных ГУЛАГа и национал-социалистических рабочих лагерей Германии к длительному существованию в экстремальных условиях. Коллективный биографический опыт выживания советских заключенных, нашедший отражение в корпусе эго-документов, проанализирован автором с позиции психосоциальных теорий, созданных бывшими узниками Терезиенштадта, Дахау и Бухенвальда, австрийскими учеными В. Франклом и Б. Беттельхеймом. В статье описываются и исследуются изменения, происходившие с личностью заключенного на каждой из трех стадий психологического восприятия им лагерной реальности: первичного шока, или травматизации при попадании в лагерь, апатии, которая рассматривается как главный защитный механизм психики, и деперсонализации при освобождении из лагеря. Процесс адаптации заключенного к условиям лагеря чаще всего предполагал налаживание сотрудничества с лагерной администрацией, в той или иной форме. В исследовании выделяются легальные (работа по специальности, участие в лагерной самодеятельности, служба в ВОХР, работа в качестве информатора-осведомителя) и нелегальные (практики блата, «туфты», взяточничество и хищения, добровольное сожительство заключенных-женщин с личным составом лагерей) формы кооперации между заключенными и лагерной администрацией. Веру в Бога, умение видеть красоту природы и наслаждаться искусством, занятие профессиональной деятельностью, самонаблюдение, мысленную связь с близкими людьми, и, в не меньшей степени, способность сохранять чувство юмора автор относит к сознательным поведенческим моделям, которые помогали заключенному уберечь свою личность от разрушения. Наряду с этими поведенческими паттернами в исследовании выделяется ряд так называемых «антизащит», ухудшающих моральное состояние заключенного и ослабляющих его личность: погруженность в мысли о собственной невиновности, что порождало нетерпеливое ожидание скорого освобождения, постоянные мечты о еде и бытовых удобствах, склонность верить лагерным слухам, агрессивность. Автор уделяет внимание рассмотрению таких проблем, как: содержание понятия «выживание», границы влияния лагерной среды на человека, трансформация идентичности выжившего заключенного.

Аннотация. История (и предыстория) создания Петербургского Совета рабочих депутатов, образованного в октябре 1905 г. и ставшего центром народного «советского» движения России, безусловно, требует дальнейшего изучения. Предметом данной статьи является анализ деятельности Г.С. Хрусталёва-Носаря в период до того, как он стал первым председателем Петербургского Совета. Целью исследования является рассмотрение его роли в рабочем движении в контексте вопроса формирования предпосылок к образованию Совета. Проблема впервые исследуется на основе не только опубликованных свидетельств самого Г.С. Хрусталёва-Носаря и его современников, но и архивных документов (делопроизводственных актов Департамента полиции МВД), воспоминаний участников событий (в частности, социал-демократов В. Перазича, П.Д. Колокольникова). Сравнительно- сопоставительный анализ сведений, почерпнутых из данных источников, позволяет шаг за шагом восстановить деятельность Г.С. Хрусталёва-Носаря в рабочих массах, его взаимодействие с представителями различных общественно-политических течений, понять, был ли он, по его собственному признанию, создателем «первого Совета», и выявить его роль в организационном движении рабочих, в формировании идеи создания Совета рабочих депутатов в Санкт-Петербурге в 1905 г. В статье подробно анализируется участие Г.С. Хрусталёва-Носаря в событиях, последовавших за «Кровавым воскресеньем», в выборах в комиссию сенатора Н.В. Шидловского, в проведении рабочих собраний на станции Удельной в Петербурге, в деятельности Союза рабочих печатного дела. Проведенный анализ показывает, с одной стороны, почему Г.С. Хрусталёв-Носарь был избран в октябре 1905 г. председателем формировавшегося Петербургского Совета, а, с другой стороны, объясняет, почему он оказался в числе «забытых » деятелей периода Первой русской революции 1905–1907 гг., должным образом не освещенных в соответствующей литературе. Исследовательским вкладом в данном случае является восстановление, изучение роли отдельной личности, сыгравшей определенную роль в ходе революционных событий 1905 г.

Автором ставится проблема «возвращения интеллигенции в Церковь» в условиях нарастающей секуляризации российского общества рубежа XIX–XX вв. на примере жизненного пути и публицистики священника Иосифа Ивановича Фуделя. Новизна исследования определяется как отсутствием фундаментальных работ, раскрывающих тему перехода дореволюционной интеллигенции «внутрь церковной ограды», путей и масштабов этого процесса, так и слабой изученностью биографии выбранного персонажа, деятельность которого ярко иллюстрирует поднятый вопрос. Личность и мировоззрение И.И. Фуделя рассматриваются в контексте общественно-церковной жизни того времени. Он имел оригинальный взгляд на проблему роли «интеллигенции», будучи представителем «ортодоксального» направления русской мысли (связанного, в первую очередь, с кружком М.А. Новоселова, отстоящего от модернистских и политических течений эпохи «религиозно-философского ренессанса»). Основу источниковой базы статьи составляют: публицистика Фуделя 1880-х — 1900-х гг., его письма и воспоминания о нем; используются некоторые ключевые статьи по теме (работы И.С. Аксакова, сборники« Вехи» и «Интеллигенция в России»). Всё это позволило проследить его переход «внутрь» Церкви (духовный и социальный) из интеллигентской среды Московского университета, движение его мысли от соотнесения себя с изначально критикуемой интеллигенцией — к попыткам конструктивного диалога с ней и «внутренней миссии» Церкви. Отец Иосиф поставил перед собой масштабную и практически неразрешимую в тот период задачу создания «народной интеллигенции», которая, преодолев этап секуляризации, вернулась бы к религиозности на новом этапе своего духовного и интеллектуального развития. Позиция Фуделя не была исключительной, но и не являлась достаточно распространенной, чтобы преодолеть разобщенность Церкви и интеллектуалов. Несмотря на это, деятельность Фуделя по сближению Церкви с интеллигенцией — посредством проповеди (в том числе общественной и публицистической), миссии, издания литературы, личного примера — представляет собой важный и на индивидуальном уровне успешный пример взаимоотношений двух сторон.

После ареста в декабре 1882 г. члена партии «Народная воля» Сергея Дегаева инспектору секретной полиции Георгию Судейкину удалось сделать его своим агентом-провокатором. Полученная затем от этого агента информация позволила полиции нейтрализовать многих бывших его товарищей по революционному подполью. Среди первых арестованных народовольцев была и Вера Фигнер. Вопрос о количестве лиц, которых Дегаев выдал полиции, не рассматривался специально в историографии, главным образом из-за того, что не сохранилась тетрадь, в которой Дегаев фиксировал, кого именно и когда он выдавал полиции, поэтому отсутствуют убедительные факты, доказывающие причастность именно Дегаева к аресту каждого конкретного лица из числа народовольцев, которые были выявлены и нейтрализованы полицией в 1883 г. В статье на основе впервые вводимых в научный оборот неопубликованных материалов Департамента полиции из Государственного архива Российской Федерации, а также источников личного происхождения восстанавливается полная, насколько это воз- можно, картина провокационной деятельности Дегаева, причем уточняется не только количество выданных им народовольцев, но и имена некоторых из них. Кроме того, называются отдельные структуры подпольщиков и их контакты, которые были уничтожены после разоблачений Дегаевым. В частности, была раскрыта харьковская типография, и ее сотрудники подверглись аресту, полиция также ликвидировала механизм контактов заключенных Петропавловской крепости с волей. По итогам проделанной работы было сделано предположение о числе лиц, которые были выданы полиции провокатором Дегаевым: их было не менее 80. Представляется возможным с помощью дальнейшего изучения делопроизводственной документации Департамента полиции, выявления содержащихся в ней сведений, косвенно доказывающих причастность Дегаева к раскрытию подпольной народовольческой сети, а также сопоставления этих данных с фактами из источников личного происхождения верифицировать еще какое-то количество лиц, выданных полиции этим провокатором.

Предметом изучения в статье является состояние историографии правления императора Павла I, в частности, одного из самых значительных и самых спорных законодательных актов монарха — Манифеста 5 апреля 1797 г. Краткий обзор внушительного массива литературы, посвященной скоротечному и трагичному царствованию сына Екатерины Великой, позволяет говорить о том, что дискуссии о сущности внутренней политики монарха и, в частности, об отношении к проблеме крепостного права, о ее месте и роли в решении российским абсолютизмом этого вопроса в предыдущее и последующее время далеки от завершения. Это касается и оценки Манифеста 5 апреля 1797 г. Несмотря на значительное расширение за последнее время круга исследований, посвященных этому документу, единства среди историков нет. В ряде работ наблюдается явная идеализация как образа самого императора, так и его политики в отношении крестьянства. Павел Петрович из консерватора, стремящегося защитить крепостничество от удара, превращается в прогрессиста, положившего начало претворению на практике идеи постепенного облегчения положения частновладельческих крестьян, завершившейся их полным освобождением. В качестве главного аргумента сторонники этой версии приводят вышеназванный указ императора. Однако анализ текста Манифеста, программных документов цесаревича Павла, исторической ситуации периода опубликования указа и его практического применения, а также утвердившиеся в исторической науке оценки ключевых моментов внутренней политики императора позволяют вступить в полемику с такой точкой зрения. Основная задача работы — обратить внимание на ряд моментов, оказавшихся пока вне поля зрения современных историков, и, следовательно, попытаться дать более объективный и взвешенный взгляд на проблему оценки Манифеста и всей крестьянской политики Павла I. Новизна исследования заключается в совмещении историографического обзора и источниковедческого анализа текста указа, что позволяет сделать вывод о причинах существования в литературе столь противоположных оценок павловского царствования и необходимости его дальнейшего, более глубокого изучения.

Цель статьи — наметить основные этапы складывания системы общественного питания в России, отделяя ее от собственно системы питейных заведений, с одной стороны, и от гостиничного дела — с другой. Такой подход связан с тем, что в исторической литературе формирование сферы общественного питания рассматривалось лишь фрагментарно, и большей частью в литературе популярной. Анализ начинается с XVI в., когда в источниках стабильно упоминаются реалии, связанные с торговлей кулинарными продуктами. Завершается анализ периодом 1914–1921 гг., когда сложившаяся система заведений общественного питания функционировала в чрезвычайных условиях. В статье уточняются некоторые термины. В частности, современный обобщающий термин «общественное питание» возник только в начале XX в. и первоначально имел узкое специальное значение. «Харчевный промысел», а затем «трактирный промысел» в разные хронологические периоды подразумевали разные виды торговли кулинарными продуктами. Базовое правовое определение для «заведений трактирного промысла» было сформулировано только в 1861 г. Особое внимание в статье уделено различиям между питейными и трактирными заведениями, поскольку в силу особенностей торговли типы заведений смешивались как в восприятии современников, так и в поздних исследованиях. Статья опирается главным образом на источники правового характера, так как именно нормативные акты создавали условия функционирования системы и требовали приспособления к этим условиям. Вместе с тем, правовому статусу заведений трактирного промысла исследователи уделяли меньше внимания, чем социокультурному. Остается открытым вопрос о степени трансформации декларируемых законом правил в ходе их приспособления к живым реалиям повседневности. Наблюдение за процессом взаимной адаптации правовых норм и организации трактирного дела нуждается в источниках другого типа. В данной статье автор сознательно отказывается от полноценного рассмотрения социокультурной роли заведений общественного питания и эволюции кулинарной составляющей, так как это тема отдельного самостоятельного исследования.

Данное исследование направлено на выявление исторических закономерностей, характерных для зона контакта и взаимопроникновения разных цивилизационных моделей, приводящих к прогрессивному доминированию и превалированию одной их них, которая в итоге вытесняет или поглощает своего антагониста. Предпринята попытка сравнения исторического опыта Испании и византийского мира в XIII– XV вв., на которую автора вдохновила книга российского византиниста Р.М. Шукурова «Тюрки в византийском мире (1204–1461)». Сравнительно- исторический анализ процессов, происходивших на Пиренеях в эпоху поздней Реконкисты (с начала XIII в.) и в византийском мире на последних этапах его существования, несмотря на существенную типологическую разницу государственных образований, выявил множество общих черт: от схожей политической судьбы мусульманской Испании и Византии до особого характера интенсивного межкультурного, межязыкового и, шире, межцивилизационного взаимодействия в этих землях, расположенных на противоположных концах Средиземноморья. Особенно важным автору представляется вывод Р.М. Шукурова о «латентной тюркизации» поздневизантийского общества, происходившей фактически изнутри: тюркский элемент постепенно включался в византийское мироустройство, становясь его неотъемлемой частью и предопределяя в конечном итоге экзистенциальный проигрыш империи. Экстраполирование подобной схемы на историю испанского Средневековья могло бы оказаться плодотворным для понимания судьбы Аль-Андалуса: гибель последнего мусульманского государства на Пиренейском полуострове, Гранадского эмирата, объясняется не только политическими или экономическими причинами, но и «подготовленностью » гранадского общества к завоеванию на фоне более чем 250-летнего взаимодействия с христианским миром. Для более глубокого изучения и понимания исторической роли государств, подобных Гранаде или Византии, а также других зон межцивилизационного взаимодействия, в целом важно и продуктивно формулировать междисциплинарные проблемы, которые не могут быть решены в рамках одной конкретной области науки (например, медиевистики, византинистики или востоковедения), но требуют их активного взаимодействия.

Проблема миграционных процессов на Русском Севере получила широкое освещение в научной литературе. М.К. Любавский, М.М. Богословский, Н.В. Устюгов, П.А. Колесников, А.А. Преображенский и многие другие выявили масштабы, направления, причины и последствия крестьянских передвижений как на его территории, так и за его пределами. Однако вопрос о локальных крестьянских миграциях редко попадал в сферу интересов историков. Лишь недавно ученые обратились к данному направлению. Цель предлагаемой статьи — изучение внутриволостных крестьянских миграций в Устюжском уезде в XVII в. Территориальные рамки исследования — Вотложемская и Шемогоцкая волости, а также Сухонский Нововышлый, Ярокурский и Вондокурский станы. Источниковая база исследования представлена писцовыми и переписными книгами 1623–1626 гг., 1646 г., 1658 г., 1667 г. и 1678 г. Для выявления и изучения внутриволостных миграций использовался антропонимический метод, суть которого заключается в сопоставлении имен жителей крестьянских дворов из разных переписей. С его помощью создавались генеалогические схемы, которые впоследствии анализировались. В результате были сделаны следующие выводы. В XVII в. в Устюжском уезде имел место относительно низкий уровень стабильности сельского населения. Только 37% крестьянских семей, зафиксированных в книге 1678 г., проживали в своих деревнях на момент проведения переписей 1640-х — 1660-х гг. 15% семей сменили свое место жительства в пределах изучаемых волостей. В основном эти переезды были связаны с семейными обстоятельствами: хозяйственные разделы и помощь недееспособным членам семьи. Кроме того, некоторые миграции были вызваны хозяйственным разорением. Анализ направлений внутриволостной миграции показал, что крестьяне предпочитали переезжать в близлежащие деревни, причем наблюдался своеобразный «взаимообмен» между населенными пунктами. В целом, сельское население Русского Севера было очень мобильным, и переезды для крестьян не являлись редким явлением.