Статьи

Предметом исследования были выбраны живописные иллюстрации Юло Соостера (1924–1970) к научно-популярным статьям из ежегодника «Наука и человечество» за 1962 г.: «Загадка эволюции человеческого мозга» М. Нестурха, «Физика и прогресс в земледелии» И. Ревута, «Богатство океанов» Л. Зенкевича, «Новое в стереохимии» О. Реутова, «Космическая материя и Земля» В. Фесенкова, «Метагалактика и Вселенная» А. Зельманова. Этот материал еще не был подробно описан и проанализирован в научной литературе. Автор поставил перед собой ряд задач, среди которых: выявление особенностей избранных иллюстраций, соотнесение их с другим сопроводительным визуальным материалом к указанным статьям, анализ специфики работы художника с текстом в процессе создания образов, соотнесение этих работ со станковыми живописью и графикой Ю. Соостера. В результате проведенного исследования был сделан вывод, что Ю. Соостер никогда не шел по пути очевидного следования тексту, предпочитая конструировать образы, которые имели более отвлеченный характер и наталкивали читателя на дополнительные размышления гуманистического и философского характера. В целом это было свойственно для изданий, выходивших под руководством друга Ю. Соостера — Ю. Соболева, главного художника издательства «Знание» в первой половине 1960-х. Ю. Соболев стремился, соединяя разнородные образы и прибегая к метафорам, погрузить читателя глубже в суть научного текста и установить его связи с метафизическими проблемами общего характера. При таком подходе художник становился полноценным соавтором исследователя, написавшего статью. Реализация этого принципа прослеживается в каждой из шести иллюстраций Ю. Соостера. При этом обнаруживается сходство между иллюстрациями Ю. Соостера и основной направленностью его творчества в композиционных приемах (важность линии горизонта, контраст масштабов, фокус на ведущем смысловом элементе-метафоре), колористическом решении, внимании к фактуре, концептуально-философском подходе к выбору и сочетанию образов

К настоящему времени по истории города накоплен огромный материал, который вызывает всё больший интерес у археологов, историков, социологов, экономистов, культурологов. Особое внимание уделяется возникновению древних городов. В предлагаемой статье проанализированы англоязычные труды зарубежных авторов последних двух десятилетий, посвященные архитектуре и пространственному развитию поселений эллинов от гомеровской эпохи до конца эллинизма. Широта и многогранность темы обусловили включение в данный обзор работ, в которых ведущим является не региональный, а тематический подход. Имеющийся массив зарубежных исследований, посвященных археологически зафиксированным поселенческим структурам древних эллинов, позволяет выделить приоритетные направления. В указанный период (первые два десятилетия ХХI в.) — это проблема начальных этапов оформления пространственной структуры древнегреческих общин. В рассмотренных работах пространство выступает как самостоятельный объект исследования. Археологически зафиксированные поселенческие структуры трактуются с позиций их социальной значимости. Исследовательские объекты — общественные постройки и пространства (храмы, некрополи, агора, домостроительство). Вместе с тем исследования имеют междисциплинарный характер, они выходят за пределы исторического и археологического анализа. В них представлен ряд обобщений и выводов, которые приумножают знания об отдельных регионах или периодах истории. Исследования сосредоточены вокруг нескольких тем: урбанизация и политогенез, планиграфия и демография городов, взаимообусловленность оформления поселенческой структуры и социально-политического развития общины, пути развития городов, подходы к изучению городского территориального устройства. Полученные данные позволяют сделать вывод о том, что проблема организации пространства рассматривается в англоязычной историографии с позиций функциональности, характера занятий населения. Следует отметить достаточную степень самостоятельности и вариабельности оформления социального пространства, постепенную его иерархизацию в зависимости от назначения объектов. Необходимо также подчеркнуть сохраняющуюся дискуссионность интерпретации поселенческих объектов в силу своеобразия начальных этапов урбанистического процесса (критерии определения города), фрагментарности свидетельств, а также многообразия конкретноисторических условий эллинского политогенеза. 

Значительная часть населения мира, особенно в странах Азии, Африки, Латинской Америки, не представляет, что такое атеизм, жизнь без религии. В традиционных обществах локальные верования пронизывают всю жизнь человека от рождения до смерти, освящают все ступени социализации. Но в наши дни в чистом виде они практически не сохранились. Однако мировые религии вытеснили их не окончательно, при том что процесс этот, сложный и противоречивый, занял многие столетия. С их распространением многие черты, свойственные верованиям доиндустриальных обществ, отошли на второй план, древние духи и божества стали персонажами фольклора, детских игр и песен, следы их видны и в языке, и в сохраняющихся обычаях. Зачастую приверженцы мировых религий (впрочем, как и атеисты) даже не осознают связь этих религий со старыми традиционными верованиями. Да и сами мировые религии включили в свою духовную практику немало элементов более древних религиозных представлений. Практически повсеместно сложились определенные синкретические формы (недаром появились определения «народное православие», «народный ислам» и т.п.), они являются неотъемлемой частью культуры любого народа. Без этого понимания невозможно адекватное представление не только об истории религий, политологии, социологии, но даже об экономике (можно вспомнить, например, понятие «закята» в исламе или десятину в христианстве). Именно поэтому, наряду с такими научными направлениями, как богословие, духовная практика мировых религий и т.п., изучение бытования религий, их взаимосвязи и взаимовлияния и являются направлением исследований антропологов. В настоящей статье показываются важность антропологического изучения этого процесса, тесная связь антропологии и религиоведения, необходимость включения этой тематики в процесс подготовки и обучения будущих антропологов. Место и роль традиционных верований в современной жизни и в будущем, взаимосвязь их с мировыми религиями демонстрируются на примере их бытования у народов Африки южнее Сахары.

Российские личные библиотеки впервые стали предметом комплексного изучения современного исследователя О.Н. Ильиной, которая очертила круг научных проблем, связанных с терминологией и историографией этих книжных собраний. В поле зрения исследователя оказались владельческие экземплярные особенности личных библиотек, их судьбы, источники и методы исследования, формирование и развитие направлений историографии по данной тематике. Каждое из обозначенных направлений имеет перспективы для развития не только в области библиотековедения, но и для исторических исследований. Для историков особый интерес представляют библиотеки учебных заведений, книжные собрания ученых с их собственными маргиналиями или заметками их коллег, описания личных библиотек, оставленные сторонними читателями. Библиотеки многих современных учебных заведений, история которых начиналась в позапрошлом и прошлом столетиях, содержат экземпляры, поступившие из других, порой очень известных, собраний. Например, в библиотеку Педагогического музея военно-учебных заведений поступали книги из коллекции Царскосельского лицея. История личной библиотеки в дореволюционный период могла служить, например, дополнительным аргументом для утверждения более высокого социального статуса (как в случае с книгой академика Н.П. Лихачева о семейном книжном собрании), она же может иллюстрировать мировоззрение представителей правительственных кругов и высшей аристократии (как книжное собрание и читательские интересы принцессы Е.Г. Саксен-Альтенбургской), раскрывать формирование личности будущего государственного деятеля (роль библиотеки в воспоминаниях Д.Н. Толстого), показывать внутреннюю «лабораторию» ученого (маргиналии, оставленные им в книгах, или дарственные надписи). Отдельного рассмотрения заслуживает изучение феномена библиотеки помещика-бюрократа (С.С. Уварова, Д.А. Толстого). Актуальным сюжетом становится изучение цифровых библиотек, как публичных, так и личных. В то же время требуют уточнения подходы к периодизации истории личных библиотек и их классификации, терминология (является ли личная библиотека книжной коллекцией). Эти темы могут стать предметом совместного обсуждения историков и библиотековедов.

На историческом факультете Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова отметили 100-летие со дня рождения академика Ивана Дмитриевича Ковальченко (1923–1995), труды и идеи которого определили на годы вперед развитие исторической науки, что признано мировым научным сообществом. Этому событию были посвящены научная конференция, выставка книг и материалов, демонстрация фотографий и документов. На мемориальной конференции, прошедшей 28 ноября 2023 г. уже в седьмой раз, обсуждались актуальные вопросы исторической науки. Ее тематику определила научная проблематика, инициирование и разработка которой связана с идеями И.Д. Ковальченко. В выступлениях и докладах учеников и коллег академика, молодых исследователей была отдана дань памяти этому выдающемуся советскому и российскому историку. Речь шла о его значительном вкладе в историческую науку в целом, в развитие методологии, источниковедения, историографии, в создание нового для отечественной исторической науки направления — количественных методов в исторических исследованиях. Отмечалось, что принципиальное значение имеет выделение ученым класса массовых исторических источников и решение проблемы возможности применения в источниковедении ряда положений современного учения об информации. Коллеги делились своими воспоминаниями о человеке, ученом, университетском профессоре, героическом участнике Великой Оте чественной войны. В центре внимания были вопросы состояния и перспективы исследований тех научных направлений, которые разрабатывал ученый в течение своей научной и преподавательской деятельности, роль представителей научной школы И.Д. Ковальченко и его последователей в современной исторической науке, в формировании научных кадров, в профессиональной подготовке молодых исследователейисториков. Обсуждались вклад ученого в качестве руководителя кафедры источниковедения исторического факультета в определение задач и направлений ее работы, а также его роль в создании в структуре кафедры лаборатории по применению электронных машин в исторических исследованиях, преобразованной впоследствии в кафедру исторической информатики.

В центре внимания статьи — развитие женской лейбористской организации Великобритании в 1918–1939 гг. После Первой мировой войны британские социал-демократы вели активную агитационную и пропагандистскую работу, позволившую в относительно короткий срок принципиальным образом трансформировать и усилить партийную организацию. Одним из компонентов реформ стало развитие женских партийных секций на основе существовавшей ранее Женской лейбористской лиги. В статье уделено внимание активисткам, стоявшим у истоков движения, — М. Филлипс, М. Сазерленд, С. Лоуренс, Д. Джоусон, М. Бондфилд, Э. Уилкинсон, а также рассмотрено, какие пропагандистские приемы и методы партия использовала с целью привлечь к себе новых сторонниц. Автор останавливается как на вопросах подготовки женщин-ораторов, организации для них специальных классов и летних школ, так и на массовых мероприятиях, призванных популяризировать лейбористскую партию среди населения. Внимание уделено женским партийным неделям и месячникам. В статье рассмотрена территориальная организация женских секций, попытки усовершенствования управления ими по вертикали, создание женских консультативных советов, центральных комитетов в городах, женских федераций в графствах. Автор отмечает, что в рассматриваемый период наиболее заметные успехи женского партийного строительства были достигнуты в послевоенные 1920-е гг. В 1930-е же гг. рост женских секций и членства замедлился. Особое внимание уделено вхождению первой женщины-лейбористки в правительственный кабинет Р. Макдональда в 1929 г. — М. Бондфилд, которая заняла в нем должность министра труда. Дается оценка законотворческой деятельности М. Бондфилд в качестве главы министерства, выделяются обстоятельства, которые помешали ей осуществить значимые реформы в сфере страхования безработных. В статье проанализированы проблемы, которые вызывали наиболее заметные трения во взаимоотношениях партийного и профсоюзного руководства с женскими секциями. Среди них — вопросы выделений семейных пособий, популяризация мер по контролю над рождаемостью.

Создание развитой почтово-телеграфной системы в конце XIX —начале XX в. являлось важным показателем модернизации общества наряду со строительством железных дорог. Эффективная эксплуатация Китайско-Восточной железной дороги и ее соединительной ветви — Кайдаловской линии — напрямую зависела от организации связи вдоль железной дороги. Обеспечение полноценной почтово-телеграфной связи было также важно и для местного населения. Целью данного исследования является реконструкция и анализ процесса формирования почтово-телеграфной системы вдоль Кайдаловской линии Забайкальской железной дороги. В связи с изменением административной принадлежности Забайкальской области в течение XX в. сведения по интересующему нас вопросу разбросаны по разным центральным и региональным архивам России. В основном же эти материалы находятся в Российском государственном историческом архиве, Государственном архиве Республики Бурятия, Государственном архиве Иркутской области и Государственном архиве Забайкальского края. После сбора и детального анализа имеющихся данных авторы пришли к выводу, что процесс создания почтово-телеграфной системы вдоль Кайдаловской линии был сложным и занял много времени. До строительства железных дорог в административном центре Агинской степной думы почта и телеграф отсутствовали. Хотя во время строительства Кайдаловской линии в Чинданте была открыта первая почта, в дальнейшем процесс формирования полноценной почтово-телеграфной системы в данном регионе затянулся вплоть до Первой мировой войны, главным образом — из-за отсутствия достаточного финансирования со стороны правительства. Несмотря на интерес властей к модернизации системы связи во благо развития местного населения и многократные просьбы органов самоуправления во главе с Агинской степной думой, а в дальнейшем — Агинским инородческим волостным правлением, почтово-телеграфные отделения вдоль Кайдаловской линии в первую очередь открывались именно в то время и в тех местах, где возникала острая необходимость в военном присутствии или в железнодорожном строительстве.

В статье рассматриваются малоизученные аспекты биографии видного политического деятеля, литературного критика, публициста и прозаика Якова Вениаминовича Брауна с целью воссоздания во всей полноте общественно-политической деятельности этой многогранной личности. Исследуются, в том числе, неосуществленные литературные проекты, связанные с левоэсеровским движением, а также вехи репрессий в отношении Брауна. Изучение биографии Я.В. Брауна базируется на материалах архивно-следственных дел, комплексе газетных и журнальных материалов, документах РГАСПИ и РГАЛИ. Большинство источников впервые вводятся в научный оборот. На протяжении 1917–1933 гг. Браун являлся активным участником эсеровского и левоэсеровского движения, входя в 1918–1919 гг. в состав Всеукраинского комитета ПСР, в 1920– 1921 гг. был членом-секретарем партии левых социалистов-революционеров (синдикалистов) Украины, в 1922–1923 гг. принадлежал к ЦК Объединенной партии левых с.-р. Украины и входил в состав Центрального бюро Объединения левого народничества (Объединения ПЛСР и Союза эсеров-максималистов), участвовал и выступал в качестве докладчика на партийных съездах и конференциях. Во время пребывания (с перерывами) в тюрьмах и ссылках в 1923–1933 гг. Браун оставался на левонароднических позициях и поддерживал контакты с единомышленниками. Однако разрыв с ними не спас его от ареста и расстрела в 1937 г. Деятельность Брауна в качестве партийного публициста прослеживается по публикациям в газетах «Народное дело», «Борьба», журналах «Клич», «Знамя», «Народное просвещение», сборнике «Пути революции». Представляют интерес и неосуществленные литературные проекты книгоиздательства «Революционное творчество» и одноименного журнала, в которых предполагалось участие Иванова-Разумника и Сергея Есенина. Особого внимания заслуживает письмо Брауна И.З. Штейнбергу с упоминанием о его лекции «Есенин и Маяковский» в Харькове весной 1922 г. и письмо Владимиру Маяковскому от 8 ноября 1927 г., в котором Браун рассказывает о задуманной им книге «Есенин и Маяковский».

Изучение идейно-политического наследия Винченцо Джоберти, его взглядов на природу итальянского единства позволяет по-новому взглянуть на рост популярности его фигуры среди сегодняшних итальянских политиков федералистского крыла. Современная историография и общественно-политическая дискуссия представляют Джоберти как одного из центральных персонажей Рисорджименто. Среди причин этого — кризис традиционного федерализма, относительное снижение популярности идеологических ориентиров недавнего прошлого. Одним из важнейших актуализировавшихся тезисов Джоберти является установка относительно наличия самодостаточной философской мысли в Италии; другая по-новому звучащая идея заключается в главенствующей роли католической церкви в деле примирения амбиций региональных элит. В статье показано, что понимание этих и некоторых других тезисов Джоберти в наши дни довольно значительно отличается от того смысла, который в них вкладывал сам мыслитель, и продиктовано политической конъюнктурой. В свою очередь, это явление также не ново; применение высказанных в конкретной ситуации середины XIX в. идей к иным временным и политическим контекстам затрудняет понимание трудов философа, приводит к искажениям в его интерпретации. Фигура Джоберти как связующего звена между итальянской общественной мыслью и французским романтизмом изучена явно недостаточно. Сопоставление его проекта федералистского устройства будущей Италии с другими подобными проектами Рисорджименто позволяет выделить важнейшую индивидуальную особенность. В 1840-е гг. основной политической проблемой Италии виделось противоречие между необходимостью сплочения сил нации и наличием нескольких суверенных государей, региональных элит и локального патриотизма. Осознание целого ряда препятствий для политического объединения страны заставляло мыслителей предлагать различные способы выхода за пределы этого противоречия, основываясь на политических компромиссах и преодолении сиюминутных трудностей. Федерализм В. Джоберти, напротив, основывался на сочетании федералистского идеала с развитым философским учением. Это делало теорию Джоберти непригодной для политического применения, но является притягательным аспектом при изучении наследия философа на современном этапе.

Целью статьи является верификация дихотомии «гусит» vs «католик» на примере восприятия греховности гуситами (чешскими утраквистами) и их военно-политическими противниками — традиционными католиками. Предмет исследования — особенное восприятие греха как отличительная черта гуситской идеологии в сравнении с антигуситской. В качестве источников были использованы: богословско-полемические сочинения гуситов (Яна Желивского, Микулаша из Пелгржимова, Петра Хельчицкого) и их идейного предшественника Яна Гуса, а также гуситская программа Четырех Пражских статей в ее вариантах, которых придерживались радикалы-табориты и более умеренные пражские гуситы; богословская критика со стороны традиционных католиков (Фердинанд Луккский, Жиль Шарли); иные источники, которые воссоздают нормы и представления, бытовавшие у традиционных католиков в XV в., в первую очередь венгров. В итоге были сформулированы две черты восприятия греховности в гуситской идеологии: грех — это социальное преступление; все люди равны перед грехом, а потому грех правителя — основание для неповиновения ему, в том числе вооруженного. Было установлено, что в рассматриваемом аспекте дихотомия «гусит» vs «католик» прослеживается лишь частично. Так, католик Жиль Шарли рассматривает в качестве социального преступления лишь тот грех, который напрямую вредит государству и обществу (кража, убийство и т.п.), не считая «простой блуд» таким преступлением. Блуд у католических противников гуситов — венгров XV в. — продолжал считаться пресекаемым социальным преступлением в соответствии с законами Иштвана Святого (997–1038). Жиль Шарли требует терпимости по отношению к грехам монархов и влиятельных людей во избежание тяжелых смут. В Венгерском королевстве XV в. сохранялось законное право сословий на сопротивление монарху в случае, если он нарушает Золотую буллу 1222 г. Вывод о сходствах между воззрениями гуситов и их противников делается впервые в историографии, при том что еще Р. Новотный указал на схожесть сословного устройства Венгерского и Чешского королевств.

В искусствоведческой литературе, посвященной коллекционерам Михаилу (1870–1903) и Ивану (1871–1921) Морозовым, исследователей обычно интересует художественный пласт, связанный прежде всего с европейским, по преимуществу французским, искусством. Вопросы собирания русской живописи, выбор тех или иных отечественных художников, отразивший вкусы коллекционеров, смену предпочтений в художественной ситуации конца XIX — начала XX вв., почти не привлекали внимания специалистов. Целью предлагаемой статьи стала попытка определить выработанный братьями М.А. и И.А. Морозовыми подход в коллекционировании именно русского искусства. В связи с этим представляется логичным проанализировать некоторые особенности их коллекций: на каких именах и произведениях останавливался выбор московских собирателей, был ли он осознанным и продуманным или же спонтанным — как принято было в литературе характеризовать формирование русской части коллекции Морозовых. К сожалению, исследователи не всегда находили аргументы в пользу приобретения коллекционерами тех или иных русских мастеров. В то же время специалисты убедительно доказывают, что в отношении произведений знаковых фигур европейского искусства выбор и покупки были тщательно продуманы, вплоть до «бронирования» заранее места в зале для конкретного произведения. Далеко не праздным представляется еще один вопрос: можно ли вести речь об общности эстетических взглядов братьев Морозовых и соответственно об определенной преемственности в их коллекциях? Анализ русской части коллекции Морозовых позволяет сделать вывод о том, что коллекции широко и объемно представляют панораму главных живописных течений русского искусства: от раннего пленэра к импрессионизму, от первых мирискуснических работ к символизму, от подражаний Сезанну и Гогену до самостоятельных авангардистских экспериментов отечественной живописи 1910-х гг. Одной из характерных особенностей коллекции младшего брата, Ивана Морозова, стало собирание фигуративного (предметного) искусства, так как беспредметная живопись его не привлекала.

В статье анализируются проблемы религиозной статистики, обусловленные многогранностью религиозной идентичности и гибкостью религиозной идентификации и самоидентификации. Именно с этим связаны нередко встречающиеся различия в оценочных данных о числе последователей той или иной конфессии. Универсальным и поддающимся сопоставлениям источником могли бы быть переписи населения, но далеко не во всех странах во время переписи задается вопрос о религиозной принадлежности. И даже когда в переписи имеется вопрос о религии, различия в формулировках (и различия стоящего за этими формулировками смысла) не всегда позволяют делать обоснованные сравнения. Поэтому чаще встречаются оценочные данные численности последователей конфессий на основе различных опросов. Религиозная идентичность очень многопланова и зачастую пересекается с другими видами идентичности: этнической, гражданской, локальной. Человека может связывать с определенной конфессией собственно догматическая часть, либо это может быть набор практик и действий, определяющих образ жизни или маркирующих определенные вехи жизненного цикла или моменты/периоды религиозного календаря. Наконец, связывать человека с конкретной конфессией может только чувство сопричастности, сопринадлежности на основе культурно-исторической общности. Поэтому для изучения количественных показателей религиозности удобнее оперировать процессуальными понятиями — идентификация и самоидентификация. Религиозная статистика, или религиозная демография, складывалась в 1960-е гг., т.е. в период, когда размывались привычные формы религиозности, когда религиозная динамика в разных регионах мира становилась все более различной, когда казалось, что, по крайней мере на Западе, религия сдает свои позиции. Религиозная статистика требует принятия определенной классификации. В статье рассматривается вопрос, всегда ли классификация должна базироваться только на конфессиональном принципе. Религиозная статистика — сложная и деликатная вещь, но все же она рисует некие контуры конфессиональной структуры, выявляет особенности религиозной ситуации и позволяет увидеть тенденции ее развития.

Одна из ключевых проблем государственной исторической политики, проводившейся в Калининградской области в советский период, была связана с отношением к местному довоенному историко-культурному наследию, частью которого являлась память о жизни и деятельности выдающегося философа и просветителя Иммануила Канта. Цель данной статьи — выявление предпосылок, факторов и этапов интеграции имени и образа И. Канта в региональную культуру памяти и коммеморативную деятельность. Научная новизна исследования определяется тем, что коммеморация философа впервые рассматривается на всем протяжении советского периода истории региона. В первое послевоенное десятилетие было обеспечено ключевое условие для формирования традиций коммеморации И. Канта в молодой советской области — сохранена его могила, взятая в середине 1950-х гг. под охрану государства и ставшая местом притяжения калининградцев и гостей города. В 1960–1970-х гг. могила философа была включена в экскурсионные маршруты и туристические путеводители, уважение к его памяти использовалось как аргумент в системе пропаганды, в области сложилась традиция научного изучения кантовского наследия, центром которой стал Калининградский государственный университет. В условиях жестких ограничений на изучение и популяризацию довоенной истории кантовская тематика воспринималась частью местной интеллигенции как легальная возможность приобщения к «тайнам» немецкого прошлого калининградской земли. При этом позиция региональных властей отличалась противоречивостью, а инициативы по коммеморации философа неоднократно наталкивались на сопротивление, центром которого был обком КПСС. В годы перестройки образ И. Канта воспринимался уже как «мост», соединяющий эпохи и культуры. Началась работа по подготовке воссоздания памятника философу, в планах областного отделения Советского фонда культуры появилась «кантовская» программа мероприятий, И. Кант стал персонажем первых популярных нарративов о довоенной истории края. Процесс интеграции «выдающегося “земляка”», «калининградского философа» в региональную культуру к концу советского периода значительно ускорился.

Заключение Московского договора 1963 г. об ограничении испытаний ядерных устройств в трех средах (на поверхности и в атмосфере Земли, а также под водой) — важная веха в истории холодной войны. Этому предшествовали длительные и сложные переговоры между СССР и США. Меры по введению моратория на испытания (август 1958 г. — август 1961 г.) не приносили весомых результатов ни для сокращения их вредных экологических последствий, ни для снижения риска возникновения ядерного конфликта. К тому же вопрос о хотя бы частичном ограничении испытаний оказывался тесно связанным с политическими противоречиями супердержав — в частности, по вопросу о статусе Берлина. 9 сентября 1961 г. переговоры были остановлены. Осенью СССР провел большую серию взрывов, причем успехи в совершенствовании вооружений требовали новых натурных испытаний. Решение Москвы о выходе из моратория было продиктовано стремлением продемонстрировать оппонентам готовность к любому развитию ситуации. В 1962 г. события, развернувшиеся вокруг Кубы, привели не только к интенсификации испытаний обеими державами, но и к острейшему Карибскому кризису в октябре, когда вполне реальной была опасность применения ядерного оружия. Заключенный в августе 1963 г. договор стал одним из непосредственных итогов Карибского кризиса. Однако важно и то, что супердержавы пришли к подписанию Московского договора только после того, как их научно-технические достижения (включая, прежде всего, результаты ядерных испытаний) смогли обеспечить уверенное стратегическое сдерживание друг друга. Испытания ядерных устройств, проведенные обеими державами в 1961–1962 гг., позволили им оснастить боезарядами все виды носителей в рамках планировавшихся программ обновления стратегических арсеналов. В то же время Московский договор создавал основу для согласования позиций США и СССР в отношении нераспространения ядерного оружия на долгие годы вперед.

Проблема восприятия в международных отношениях давно изучается в политологии, однако историки до сих пор не уделяли ей достаточного внимания. Между тем взгляд через ее призму на известные события позволяет сделать новые выводы об их истоках. Плодотворным полем для апробирования этого подхода может служить предыстория Второй мировой войны и ее ключевой эпизод — провал попыток сдержать гитлеровскую агрессию в Европе совместными усилиями Франции и Советского Союза. Для военно-политических элит Франции СССР являлся опасным в непредсказуемости своей политики, но внутреннее непрочным государством. Эта презумпция нивелировала в глазах французов все успехи советского руководства в модернизации страны и вооруженных сил. Обострение военной опасности в Европе после 1933 г. побудило Париж лишь предложить Москве роль рядового участника системы коллективной безопасности, которая, исходя из опыта Первой мировой войны, проектировалась как новая модель развития международных отношений, минимизирующая конфликтное взаимодействие между государствами. Советское руководство смотрело на Францию как на лидирующую империалистическую державу, ставящую во главу угла антисоветские цели, но ситуационно заинтересованную в ограничении германского экспансионизма. При этом в Москве полагали, что советско-французское сотрудничество может быть эффективно лишь в формате равноправного стратегического альянса, направленного на сдерживание потенциального агрессора. Этот подход отвергался французской дипломатией, шедшей в русле политики умиротворения, что явилось источником глубокого кризиса в двусторонних отношениях в момент заключения Мюнхенских соглашений 1938 г. Крах умиротворения в начале 1939 г. привел к резкому повороту французского руководства к стратегическому планированию возможной войны, что создало окно возможностей для договоренности с СССР. Но инерция старых предубеждений лишила практического содержания трехсторонние англо-франко-советские переговоры весной–летом того же года, что, в свою очередь, открыло путь к советско-германскому соглашению