Статьи

В статье подробно анализируется недавно переведенная на русский язык монографии Р. Рехта «Верить и видеть. Введение в искус­ство соборов XII–XV веков» (1999). Рассматривая как саму монографию, так и ее перевод, автор отмечает прежде всего глубокие недостатки автор­ской концепции. Помимо самой книги обсуждается полемика вокруг нее в зарубежной историографии, ставятся некоторые актуальные вопросы, касающиеся новейших исследований готического искусства. Проблема тек­ста Рехта — это сомнительная концепция об усилении визуальности со­ борного пространства, якобы связанного с новым обрядом демонстрации гостии. При этом игнорируется позднероманская архитектурная традиция, и «искусство соборов» французского автора превращается в малодосто­верную искусственную конструкцию, в которой научная мода и несколько поспешные, поверхностные выводы преобладают над реальным анализом архитектурной формы. Возможно, именно поэтому здесь много ошибок в конкретном описании архитектурных памятников. В статье привлечен об­ширный историографический материал, который подтверждает сомнитель­ность методов и выводов Рехта. Особой темой рецензии является качество перевода. Терминологически он не выдерживает критики, в то время как архитектурный анализ требует безупречной точности описания (чего нет и у автора, а переводчик усиливает эти ошибки и добавляет к ним свои). Ошиб­ки эти проверяются по современным и старым публикациям, равно как и по сайту mappinggothicfrance с его бесценным визуальным ресурсом. Кроме того, иллюстрации книги не соответствуют авторским, а в самых важных случаях (при анализе соборов Буржа и Шартра, равно как и в других местах) они просто помещены не на своем месте. В заключение ставится вопрос о том, что всё же следует переводить из классической и новой литературы о готической архитектуре, если, конечно, переводить не так, как это сделано в рецензируемой книге.

Оружие дальнего боя (лук и стрелы, дротики) западных балтов в основном осталось вне поля зрения европейских археологов. Ста­тья посвящена редчайшим в прусской археологии находкам — наконеч­никам стрел эпохи викингов. Ситуация с этим разрядом археологических находок в исторической Пруссии в корне отличается от подобной картины на территории Литвы. Если там находки наконечников стрел обрнаружены преимущественно на городищах и являются следствием штурма этих укрепленных поселений неприятелем, то в Янтарном крае стрелы связаны исключительно с погребальными памятниками археологии. Во многом это результат слабой изученности прусских поселений, что является следстви­ем объективных причин. В большинстве привлеченных в статье погребаль­ных комплексов находки наконечников стрел единичны, поэтому следует полагать наиболее вероятной причиной их присутствия в погребениях смерть погребенного. Это положение может объяснить факт нахождения в могилах наконечников стрел, не извлеченных при жизни погребенного. Представленность на могильнике в урочище Кауп (Kl. Kaup) наконечни­ков стрел с шипами позволяет провести аналогии с находками таких же наконечников на ятвяжском городище Kaukai. Упомянутый могильник, содержащий останки западнобалтских купцов, мастеров и общинников, обитавших здесь в IX–XIII вв., планиграфически связан с торгово-ремес­ленным поселением эпохи викингов. Это поселение являлось важным зве­ном в цепи центров торговой активности жителей балтийского побережья и занимает важное место на Неманском янтарном пути XI–XII вв. Можно высказать предположение о конфликтах прусских и куршских купцов с автохтонными жителями Верхнего Понеманья, пользовавшимися, судя по находкам на расположенном в указанном регионе городище Kaukai, именно такими наконечниками стрел. Видимо, для этих торговцев прохождение Неманским путем не всегда было безопасным. Ланцетовидные наконечни­ки стрел на Каупе могут быть свидетельством конфликтов местных обита­ телей со скандинавами — естественными конкурентами прусских купцов на торговых путях Балтии.

В статье раскрываются основные вехи биографии извест­ного белорусского историка, летописца Белорусского государственного университета, организатора исторической науки и одного из руководите­ лей Белорусского государственного университета начала XXI в. профес­сора Олега Антоновича Яновского. Профессор О.А. Яновский внес несо­мненный вклад не только в развитие белорусской исторической науки и университетоведения, но также во многом способствовал расширению со­трудничества Белорусского государственного университета и Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова. О.А. Яновский прошел путь от лаборанта кафедры истории СССР досоветского периода до первого проректора Белорусского государственного университета. В статье характеризуется деятельность О.А Яновского на посту декана историческо­го факультета БГУ в непростое время изменения образовательного процес­са в БГУ. Представлен его вклад профессора в становление россиеведения в Беларуси, в выработку образовательной концепции изучения истории Рос­ сии в белорусских университетах, подготовку учебной базы. О.А. Яновский стал одним из основоположников преподавания для студентов белорусских университетов дисциплины «Университетоведение», которая призвана показывать многогранное значение университетов в жизни современного общества. В статье показана его работа по осмыслению и обоснованию исторического направления «интеллектуальная история» при активном ис­пользовании просопографии. Это дало возможность приступить к изданию многотомного сборника «Интеллектуальная элита Беларуси». Отмечены основные направления деятельности ученого по реализации совместных программ БГУ и МГУ. С целью формирования более полного представления о личности О.А. Яновского в статье содержится материал о семье, увлечениях и направлениях творчества белорусского профессора. Особо значимыми видятся работы Олега Антоновича Яновского, посвященные страницам истории БГУ, личности его первого ректора и других ученых, которые объединяют славные страницы развития Белорусского и Московского государственных университетов. Авторы полагают, что жизненный путь ученого, представляющий собой яркий пример служения Отечеству и науке, будет интересен российскому читателю.

В статье впервые в русскоязычной литературе исследу­ются проблемы влияния негосударственных акторов международных от­ ношений — немецких аналитических центров (“think tanks”) — на процесс решения одной из основополагающих проблем Европейского Союза — ми­грационного кризиса. Обзор деятельности “think tanks” показывает, что эта тема является для них одной из важнейших. Исследование имеет междис­ципилинарный характер: помимо изучения материала источников, прежде всего самих аналитических обзоров и статистических данных, в нем применяется концепция множественных потоков Дж. Кингдона, а также ряд других политологических методов. С опорой на данный инструментарий про­ изводится оценка рекомендаций “think tanks” Германии по урегулированию ситуации с неконтролируемым потоком мигрантов в связи с событиями «арабской весны» в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Предложения оцениваются по степени влияния на процесс принятия решений, а также по уровню дальнейшей имплементации в действия Германии и Европей­ского Союза. Делается вывод о том, что, хотя предложения центров имеют рекомендательный характер, они нередко становятся основой для изменения политического курса страны и принятия новых документов. Таким образом, прослеживается связь между «проблемным потоком» и «потоком принятия решений» (в терминологии Дж. Кингдона). Так, идеи немецких аналитических центров стали основой для новой реформы Общеевропей­ской системы предоставления убежища, легли в основу предложения по созданию транзитных центров в ЕС и за его пределами. При их активном участии разрабатывается проблема начавшегося в 2015 г. сотрудничества между ЕС и Турцией по вопросу борьбы против нелегальной эмиграции. Большинство аналитических центров рекомендовало не создавать новых структур регулирования миграции на уровне ЕС, а действовать в рамках имеющихся механизмов. Дискуссия по проблемам миграционного кризиса продолжается в Европе до сих пор, и германские “think tanks” принимают в ней активное участие.

Проблема организации летнего детского отдыха приобрела особую актуальность в СССР в начале 1960х годов, что было вызвано целым рядом обстоятельств. Среди них - увеличение количества детей в городах, рост преступности среди несовершеннолетних и др. Состоявшийся в 1959 г. ХХI съезд КПСС поставил задачу приобщения школьников к производственной деятельности и одновременно стал отправной точкой для увеличения числа детских лагерей. В 1960 г. в школах были введены группы продленного дня, создававшиеся для того, чтобы школьники находились под присмотром. В летнее время такой присмотр осуществлялся в детских лагерях, однако их количество не соответствовало потребностям общества. Пионерские лагеря строились и содержались преимущественно на средства крупных предприятий и профсоюзов. активную роль в деле функционирования лагерей играли комсомольские организации. они занимались подготовкой вожатых, разработкой методических инструкций для внешкольной работы. Создание новых лагерей стало для них дополнительным направлением работы. Комсомольский бюджет в 1960-1970е годы был весьма скромным, поскольку формировался в основном за счет членских взносов. Это обусловило тесное сотрудничество комсомола с домоуправлениями, колхозами, школами. Комсомольские организации делали акцент на создании таких лагерей, содержание которых не требовало больших финансовых затрат. опираясь на широкий круг источников (документы Секретариата, Бюро и школьных отделов ЦК ВЛ КСМ, хранящиеся в фондах РГАСПИ), автор освещает ряд проблем, стоявших в сфере организации летнего отдыха детей в 1960-1970е годы. отчеты комитетов комсомола наглядно свидетельствуют, что в регионах страны пытались реализовывать различные формы такого отдыха, одновременно осуществляя поиск финансовых ресурсов. В частности, рекомендовалось во время летних каникул привлекать детей к хозяйственной деятельности. Таким образом, характерной чертой создававшихся в 1960-1970е годы лагерей труда и отдыха, школьных, производственных, спортивных лагерей, лагерей комсомольского актива стало их стремление к самообеспечению.

Согласно общераспространенному в историографии мнению, политические инициативы и идеи Коммунистической партии Германии были обусловлены исключительно волей советского руководства и догмами марксистско-ленинской теории. Целями участия лидеров КПГ в испанской гражданской войне 1936-1939 гг. называют «советизацию» Испании и поиск «троцкистов», враждебных СССР. В связи с этим можно констатировать серьезную недооценку вклада немецких коммунистов в антифашистское Сопротивление, что отражается на анализе исследователями планов будущего устройства Германии. При рассмотрении проектов переустройства послевоенной Германии 1944-1945 гг. ученые предлагают только модель Советской России 1917 г. в качестве эталона для размышлений лидеров КПГ. однако обращение к архивным источникам позволяет утверждать, что значительное влияние на указанные проекты имело участие немецких коммунистов в гражданской войне в Испании. Благодаря этому были разработаны формы Сопротивления, которые станут еще более востребованы и усовершенствованы в годы Великой отечественной войны (например, посещение делегациями писателей и политиков лагерей для военнопленных). Война показала, что теоретические понятия коммунистов претерпевали изменения под влиянием реальности. Это было свидетельством того, что идеи КПГ были схожи с мыслями современниковнекоммунистов. Порядки, установленные в испанской республике, которые лидеры КПГ не считали социалистическими, помогли усовершенствовать понятие «демократической республики», использовавшееся в обращениях КПГ к соотечественникам. идеи, заимствованные коммунистами из их испанского опыта и введенные в проекты будущей Германии, позволили подойти к 83 рассмотрению проблем с учетом национальной специфики. однако практических успехов участие коммунистов в испанской войне не принесло. Технические проблемы не давали возможности проводить полноценную пропаганду из Испании, в то время как успехи фашистов убеждали в непобедимости гитлеровских войск. наконец, сами члены КПГ, нелегально работавшие в Германии и сомневавшиеся в правильности предлагаемой тактики, способствовали неудачам лидеров.

В статье анализируется эволюция образа Константина Калиновского и других деятелей восстания 1863-1864 гг. в советской историографии, основные проблемы, которые рассматривались в трудах историков, и оценки, в то или иное время дававшиеся лидерам Январского восстания. Первым исследователем, придавшим К. Калиновскому черты деятеля белорусского национального движения, был филолог и историк Вацлав Ластовский в статье 1916 г. Эту традицию советская историография переняла благодаря Всеволоду Игнатовскому, который в 1920е годы создал национально-ориентированную концепцию истории Белоруссии. Конец 1920х годов характеризуется противостоянием В. Игнатовского и Самуила Агурского, выступавшего с иных позиций по отношению к событиям восстания 1863 г., обнаруживавшего в них проявления скорее польского шовинизма. В послевоенные годы акцент в изучении восстания 1863-1864 гг. меняется: вместо подчеркивания антипольских черт деятельности литовских «красных» советские исследователи выделяли прежде всего русско-польский революционный союз против самодержавия, общность подходов польских повстанцев и российских революционных демократов. изменения трактовок образа Калиновского рассмотрены на примере работ В.Н. Перцева. К началу 1960х годов Калиновский рассматривается уже не отдельно, а в составе целого ряда деятелей 1863 г. окончательно этот пантеон героев складывается к юбилейному 1963 г. благодаря исследованиям В.А. Дьякова, А.Ф. Смирнова, И.С. Миллера и других. еще в обобщающем труде 1954 г. «Герои 1863 года» он включает С. Сераковского, К. Калиновского, З. Падлевского, Я. Домбровского, А. Потебню, В. Врублевского, Р. Траугутта. В 1970-1980е годы советская историография вновь теряет интерес к изучению событий восстания 1863 г., вновь на передний план выходит рассмотрение деятельности Калиновского в строго установившихся идеологических рамках. однако конец 1980х годов заложил основы нового всплеска интереса к деятельности К. Калиновского, обусловленного изменением общеполитической ситуации, снятием ряда обязательных клише, присущих советской историографии.

После восстановления дипломатических отношений с Россией в 1731 г. Великобритания начала активно бороться за утерянные при Петре I торговые привилегии. российское правительство, в свою очередь, было заинтересовано в создании оборонительного союза с англичанами в период русско-турецкой войны 1735-1739 гг. для достижения этих целей британские и российские дипломаты включились в сложный и продолжительный переговорный процесс, завершившийся заключением в 1734 г. торгового договора, а в 1741 г. - союзного договора. если история заключения торгового договора в исторической литературе освещена достаточно подробно, то союзный договор изучен поверхностно. опираясь на анализ дипломатической переписки английского посла в России Эдварда Финча с госсекретарем лордом Гаррингтоном, автор статьи впервые рассматривает дипломатическую «кухню» подготовки и заключения союзного договора, а также стратегию и тактику британской дипломатии в переговорном процессе. Подготовка к заключению договора велась в условиях продолжительных и ожесточенных споров сторон. российская сторона проявила хладнокровие, выдержку и умение лавировать в сложных ситуациях, хотя отдельные государственные деятели (Э.И. Бирон) защищали интересы скорее англичан, нежели своей страны. Британская дипломатия приложила немало усилий, чтобы добиться для себя максимальной выгоды при заключении союзного договора. длительная эпопея с подписанием российско-британского оборонительного договора завершилась в 1741 г., однако 48 его претворение в жизнь было отложено из-за дворцового переворота в России, в результате которого к власти пришла Елизавета Петровна. Хотя английский король к тому времени ратифицировал союзный договор, Россия это сделать отказалась, поскольку Великобритания не выполнила одно из главных условий договора: не выслала эскадру кораблей в Балтийское море, когда Россия вступила в 1742 г. в войну со Швецией. Таким образом, договор, являвшийся камнем преткновений в дипломатической дуэли сторон, не был реализован на практике, а сохранился лишь на бумаге.

Идея о том, что петровские церковные реформы имели антицерковный характер, возникла в контексте философских споров о будущем христианской религии, которые шли в Европе конца XVIII - середины XIX в. Славянофилы полагали, что кризис западного христианства есть следствие его догматических заблуждений, и потому православие должно очистить свое вероучение от западных мнений, некритично усвоенных в ходе петровских преобразований. однако тезис о том, что Православная церковь должна быть освобождена от власти секулярного государства, окончательно сформировался лишь в пореформенной публицистике как аргумент, позволявший противопоставить церковь самодержавной монархии Романовых. В предреволюционные годы публицистический тезис об антицерковной направленности петровских реформ стал основанием для научных работ, призванных обосновать призывы оппозиционных деятелей к радикальным переменам в церковно-государственных отношениях. В этих работах идеи Макса Вебера о секуляризации как процессе трансформации культуры при переходе к модерну были применены к истории русской церкви: исследователи писали о секуляризации и обмирщении религиозной жизни России в XVII-XVIII вв. В трудах авторов русского зарубежья тезис об обмирщении Православной церкви после петровских реформ являлся одним из краеугольных камней новой концепции истории русского православия. исследования прот. Г. Флоровского, Г.П. Федотова 23 и их учеников стали классическими для западной историографии православия, сложившейся в послевоенный период. Через сочинения ученых тартусско-московской и ленинградской школ идеи авторов русского зарубежья пришли в советскую науку. отказ большинства ученых от теории секуляризации и возникновение новых концепций религиозной истории Европы привели к тому, что с 1980х годов устоявшийся взгляд на Православную церковь российской империи как на «служанку государства» стал ставиться под сомнение. однако и в начале XXI в. наиболее распространенным остался взгляд на петровские церковные реформы, восходящий к работам предреволюционных авторов.

Небогатый фонд сохранившихся данных о княжеских съездах на руси, игравших важную роль в политической жизни страны уже с XI в., хорошо известен и не раз скрупулезно изучался. новые возможности в изучении древнерусских княжеских съездов открывает анализ точных дат их проведения. данный подход возможен в свете распространенной среди светской и духовной элиты руси практики совмещения важнейших общественных церемоний, включая церемонии сугубо княжеские, с церковными торжествами недельного и годового кругов богослужений, а также уклонения от их проведения в определенные периоды и дни церковного года. источники домонгольского времени сохранили 14 точных дат княжеских съездов второй половины XI - первой трети XIII в., позволяющих выявить приуроченность этих событий ко дням недели, значительным вехам церковного календаря, а также датам именин и заупокойного поминания представителей правящей династии. рассмотрение данных, проводимое в статье впервые в историографии, позволяет говорить об устойчивой тенденции назначения княжеских встреч на канун и/или на самый день какоголибо из великих праздников, чтимого церковного торжества меньшего сакрального масштаба, воскресенья либо одного из «княжеских» дней, перечисленных выше. В некоторых случаях отмечается наложение названных «календарных стратегий». Такое положение дел позволяет предполагать, что существенным элементом церемониала княжеского «снема» являлась совместная молитва его участников за торжественным богослужением, которая не только духовно скрепляла достигнутое единство, но демонстрировала его современникам. Возможно, именно во время такого богослужения прохо 4 дило и принесение взаимной клятвы (целование креста) в случае принятия князьями какихлибо общих решений, обязывающих их к дальнейшим совместным действиям. Полученные автором результаты исследования интересны и для характеристики идейной составляющей княжеской культуры домонгольского времени, и для изучения темпоральной культуры руси первых веков после Крещения.

Рельефный цикл, обнаруженный в 1997 г. при раскопках театра Филипп, древнего македонского города, был создан в период римской реконструкции здания между 150 и 170 гг. н.э. Сюжет фигуративного ансамбля, размещенного на восьми пилонах, в научной литературе связывается с драмой Еврипида «Вакханки». из пяти сохранившихся фигур одна идентифицируется в качестве фракийского царя Ликурга в образе охотника, четыре другие - как менады. однако анализ композиции и выбор персонажей позволяет сделать предположение об опоре нарративного цикла на иную сюжетную линию, а именно - «Тетралогию Диониса» Эсхила. иконография менады, размещенной на третьем пилоне, идет вразрез с трактовкой мифа о Ликурге и принятой в римском (и в классическом) искусстве формулой изображения. Этот женский образ становится ключевым в реконструкции сюжета цикла, выступая смысловым центром композиции. Меч и отрубленная голова в руках указывают на военизированные оттенки культа Диониса в римской империи. Так, иконография фигуры имеет параллели с образами амазонок, которые становятся новыми спутницами Диониса и даже входят в состав его войска. образ отрубленной головы, с одной стороны, отсылает в теме варварского военного обряда, вошедшего в репертуар римского искусства, с другой - может быть связан с сакральным аристократическим обрядом, принятым на территории Фракии и имеющим отношение к орфическим представлениям. наконец, триумфальные мотивы в иконографии фигуры, ее очевидная связь с культом Диониса и ориентация нарратива на афинскую драму V в. до н.э. могут указывать на совмещение нескольких сюжетов в одном цикле. Таким образом, если общая композиция рельефного цикла театра в Филиппах обнаруживает преемственность по отношению к классической эпохе, то женский образ на третьем пилоне призван обозначить новый - римский - взгляд на театральную драму и культ Диониса.

За длительный период изучения средневекового сельско-хозяйственного инструментария накоплен богатейший материал, который был проанализирован отечественными исследователями. результатами исследований стали разработка классификаций и типологий основных типов земледельческих орудий, их хронология и периодизация. В процессе изучения материала сложился определенный круг дискуссионных вопросов, который связан, прежде всего, со временем перехода к пашенному земледелию на территории Древней Руси, а также появлением и эволюцией некоторых видов пахотных орудий. Предметом изучения данной статьи стали работы отечественных археологов, посвященные истории сельского хозяйства Древней Руси. Огромное значение для осмысления развития сельскохозяйственного инструментария имеют также работы отечественных этнографов, которые ввели в научный оборот обширный этнографический материал и подробно рассмотрели вопросы о конструктивных особенностях орудий и процессе их использования. В данной статье рассмотрены работы археологов и этнографов, в которых затрагивается широкий круг вопросов, связанных с развитием сельского хозяйства на территории Древней Руси и, в частности, земледельческих орудий. Последняя обобщающая работа по данной проблематике была проведена в 1961 г. советским историком А.Д. Горским. С того времени накопился обширный материал, требующий анализа. Выявленные А.Д. Горским проблемы отечественной историографии по вопросам изучения земледелия средневековой Руси были также дополнены в данной статье в связи с появлением новых данных. результатами исследования стало выделение условных хронологических периодов изучения сельского хозяйства и земледельческих орудий Древней Руси, выявление основного круга вопросов, рассматриваемых в отечественной историографии. автор приходит к выводу, что наибольший вклад в изучение сельскохозяйственного инструментария был сделан советскими исследователями. В настоящее время интерес к этому вопрос несколько угас. итогом работы можно считать подготовленный библиографический указатель, который может стать подспорьем для исследователей, интересующихся вопросами, связанными с сельским хозяйством Древней Руси.

Встраивание Китая в глобальный мир привело к тому, что прежде закрытое и гомогенное общество этой страны стало вбирать в себя мигрантов из разных частей света, в том числе из африки. отсутствие у Китая исторического опыта взаимодействия на своей территории со значительным количеством представителей иных этнокультурных сообществ, а также приверженность ханьского большинства многовековым и жестко регламентированным поведенческим стереотипам, к которым всегда было довольно сложно адаптироваться пришлым элементам, привели к тому, что растущее число мигрантов становится большой проблемой для граждан Кнр. В первую очередь это относится к выходцам из африки: их представления о допустимых практиках самопрезентации во многом противоположны аналогичным китайским взглядам. изменения, привнесенные в общественную жизнь Китая пандемией коронавируса, еще больше обострили эту проблему и привели к тому, что недовольство китайцев африканскими мигрантами стало выливаться в их персональных блогах. оно может принимать форму передачи китайцами жизненных историй африканских мигрантов, которые поведали они сами. Типовой сценарий подобных историй: мигранту так или иначе удалось социализироваться и занять определенную нишу, однако произошло это вопреки тотально негативному отношению со стороны местного населения. Более того, герои этих историй склонны обвинять китайцев в ксенофобии и на основании собственного опыта пребывания в Кнр делать иные негативные выводы о национальном характере китайцев. Кроме такого косвенного (путем передачи историй, рассказанных от первого лица) недовольства мигрантами, в блогах можно встретить и открыто артикулированное недовольство граждан Кнр переселенцами из африки. Китайцы опасаются за сохранение собственной идентичности, хотя этот страх выглядят явно преувеличенным, если учитывать численное соотношение ханьского большинства и мигрантов. однако выражаемая в блогах настороженность свидетельствует о наличии в современном китайском обществе очевидной проблемы.

Статья посвящена состоявшемуся в феврале 1975 г. визиту в СССр лейбористского премьер-министра Великобритании Г. Вильсона. Целью визита была нормализация двусторонних отношений между странами после долгого периода охлаждения. Встреча руководителей государств имела большое значение как в контексте процесса разрядки международной напряженности, так и в рамках англо-советских взаимоотношений. об этом свидетельствуют проанализированные автором дипломатические документы и публикации в прессе. В статье прослеживаются позиции глав государств по вопросам разрядки, урегулирования конфликтов на Ближнем Востоке и Кипре, развития двусторонних торговых связей. если Л.и. Брежнев был заинтересован в скорейшем проведении Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в европе, то Г. Вильсон старался не упустить возможности расширить торгово-экономическое сотрудничество. Таким образом, в успехе переговоров были заинтересованы обе стороны, по итогам саммита было подписано шесть документов, в которых страны договорились принять действенные меры по предотвращению распространения ядерного оружия, организовать политические консультации между Великобританией и СССр, реализовать программы сотрудничества в области экономики и промышленности, науки и техники, медицины и здравоохранения. В британской прессе значительным достижением визита считалась договоренность о предоставлении Советскому Союзу кредита в размере 950 млн фунтов стерлингов сроком на пять лет, что должно было способствовать увеличению объема торгового оборота. Также важным шагом в направлении друг к другу, по мнению журналистов, стала организация круглых столов для представителей общественности. Как в консервативной, так и в лейбористской прессе присутствовал, однако, разумный скепсис относительно результативности встречи. Советские издания отмечали вовлеченность Великобритании в возглавляемую СССр борьбу за мир. Визит Г. Вильсона, с одной стороны, предоставил новые возможности для развития англо-советских отношений, а с другой - продемонстрировал различие в подходах политических лидеров к пониманию разрядки.

В статье анализируются принципы работы и структура системы управления советским ракетостроением накануне Карибского кризиса, которая позволила создать передовую ракетную технику. Эта система постоянно реформировалась. Технический прогресс привел к расширению межотраслевых связей в производстве ракетной техники, необходимо было привлечь к производству ракет предприятия различных ведомств и регионов, множество ученых и технических специалистов. реформа органов управления промышленностью и строительством основывалась на принципах демократического централизма, что должно было активизировать кадровый потенциал страны. Министерства, основанные на пирамидальном принципе управления, были ликвидированы, а руководство промышленностью было передано региональным совнархозам (1957). однако новые разработки в сфере ракетной техники было решено оставить под контролем центральных ведомств. Важнейшие ракетостроительные научные и конструкторские организации были подчинены Государственному комитету Совета министров СССр по оборонной технике. По кооперации в разработках участвовали предприятия радиоэлектронной, судостроительной, машиностроительной и других отраслей. В 1958 г. серийное производство ракетной техники было поручено совнархозам. децентрализация советской системы управления ракетостроением позволила расширить производственные связи и увеличить кадровый потенциал ракетостроительной отрасли. однако пришлось создавать сложную систему снабжения и сбыта, а также устанавливать постоянный контроль за работой сотен предприятий. необходим был авторитетный координирующий орган управления. Важную роль в организации слаженной работы децентрализованной отрасли выполняла Комиссия Президиума Совета министров СССр по военно-промышленным вопросам, созданная в декабре 1957 г. реформы позволили мобилизовать ограниченные ресурсы и обеспечить к 1962 г. создание передовых образцов ракетной техники для защиты интересов страны в международных конфликтах (межконтинентальная ракета р-7, ракета малой дальности р-11, ракеты средней дальности р-12 и р-14, зенитно-ракетные системы С-75 и «даль», межконтинентальные крылатые ракеты «Буря» и «Буран», системы противоракетной обороны и т.д.). В результате СССр стал сверхдержавой, способной отстаивать свои международные интересы.

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках проекта проведения научных исследований «Опыт мобилизации промышленности СССР на производство ракетной техники накануне Карибского кризиса», проект № 16-01- 00250, руководитель А.В. Буданов.