Статьи

В истории русской художественной культуры Иван Морозов занял место одного из ведущих коллекционеров современного французского и русского искусства. Влияние его коллекции на дальнейшие пути развития русского искусства, прежде всего на поколение молодых авангардистов, сегодня трудно переоценить. Тем не менее, осознание значимости коллекции и роли коллекционера в истории российской культуры проходило крайне медленно. Период фактического погружения И.А. Морозова в европейский художественный рынок длился около десяти лет, с 1903 г. Он начал со «спокойных» импрессионистических полотен, а завершил знаменательными приобретениями 1913 г. — двумя произведениями П. Пикассо. Собирание И.А. Морозовым главных произведений французского нового искусства развивалось в обстоятельствах отторжения этой живописи подавляющим большинством общественности. Современное европейское искусство в России воспринималось как результат упадка и вырождения. В этих условиях пропаганда живописи импрессионистов, постимпрессионистов, кубистов, фовистов, немецких экспрессионистов и т.д. на рубеже XIX–XX вв. представлялась весьма актуальной. В нее активно включились художественные журналы, они же оказали влияние и на развитие коллекционирования в России. На период 1906–1912 гг. приходится наиболее активная фаза коллекционирования Морозовым французских авангардистов, называемых сегодня постимпрессионистами, которые и оказали самое непосредственное влияние на судьбы русского радикального искусства. В эти же годы Морозов совершает ряд приобретений русского искусства, важных для его будущего развития: от произведений нежносимволистских представителей объединения «Голубая Роза» до наивнопримитивистских картин Ларионова и Гончаровой. В коллекции Морозова картины русских художников превосходили по численности произведения французских почти в два раза. Тем не менее, ему удалось продемонстрировать уже в 1910-х гг. диалог искусства двух стран. Не менее важными сегодня представляются проблемы влияний морозовской коллекции на отечественную живопись, — влияний, связанных в том числе с ее доступностью для художников.

Статья представляет собой расширенную рецензию на недавно вышедшую в свет монографию томского ученого О.Г. Лекаренко «Европейская политика США в годы президентства Л. Джонсона (1963– 1969 гг.)» (Томск: Издательство Томского государственного университета, 2023). Автор рецензии в целом следует структуре монографии, последовательно комментируя подготовку, проведение и завершение так называемого раунда Кеннеди (1964–1967 гг.) в рамках переговоров по Генеральному соглашению по тарифам и торговле. По политическим и экономическим последствиям раунд Кеннеди стал одним из ключевых в плане поступательного движения стран мира к либерализации международной торговли. Рассматриваются и другие события, оказавшие значительное влияние на ход переговоров, — кризис в НАТО, выработка принципов Общей сельскохозяйственной политики Европейского экономического сообщества, политика французского президента Ш. де Голля в отношении расширения и углубления интеграционных процессов в Европе и взаимодействия с США. О.Г. Лекаренко демонстрирует взаимозависимость экономических и политических вопросов, а также роль и место региональных проблем (например, разработки Общей сельскохозяйственной политики стран ЕЭС) в глобальных процессах — эволюции политического доминирования США в Западном полушарии, либерализации международной торговли, регламентации ядерных сил. В заключении автор монографии приходит к выводу, с которым вполне можно согласиться: невзирая на первоначальные попытки реализовать «Великий проект» Дж. Кеннеди по созданию атлантического партнерства США и Европы, в ходе своего президентства Л. Джонсон переформулировал цель европейской политики США, взяв курс на решение более мелких, но более насущных проблем путем изоляции Ш. де Голля от его европейских союзников. Выжидательная тактика Джонсона принесла свои плоды — переговоры в рамках ГАТТ завершились в целом в пользу США, в НАТО была создана группа ядерного планирования. Впрочем, одну задачу Джонсону решить не удалось: в годы его президентства Великобритания так и не смогла войти в ЕЭС.

В отечественной науке военный аспект космических проектов США в период 1957–1963 гг. ранее рассматривался довольно поверхностно. Между тем в контексте соперничества с СССР в освоении околоземного пространства масштабные военно-космические проекты США имели множество целей. Один из комплексов таких целей был ориентирован на достижение военного присутствия в космосе и, в идеале, достижение неоспоримого военного превосходства Америки в околоземном пространстве. Уже в самом начале «космической гонки» были предложены и реализованы проекты создания аппаратов для разведывательной деятельности. Одновременно разрабатывались программы новых типов космических вооружений, способных осуществлять бомбометание по территории СССР из околоземного пространства. Предложенные американскими военными и учеными проекты предполагали и начало «военного освоения» Луны. Речь шла о возможности создания искусственной среды обитания для человека и строительства на поверхности Луны (или под ней) военной базы с перспективой установки пусковых площадок для ракет с ядерными боеголовками. Эти ракеты, как тогда предполагалось, могли бы гарантировать уничтожение главного оппонента уже после начала «ядерного обмена» даже в случае, если поражению подверглась бы территория самих США. Еще одним направлением раннего этапа военно-космических исследований было создание средств для борьбы со спутниками противника. При этом не исключалось и использование ядерного оружия. В то же время в сфере военно-космических программ ставилась задача не только обеспечить, но и продемонстрировать всему миру научно-техническое первенство США в исследованиях открытого космоса. В конце 1950-х — начале 1960-х гг. была очевидна прямая связь достижений в освоении околоземного пространства с восприятием в глобальном масштабе обеих супердержав как соперничающих мировых лидеров. Очевидной «победы» в гонке космических вооружений ни одна из них в рассматриваемый период не достигла, но общий вектор исследований космоса был задан именно тогда.

В феврале 1934 г. министр иностранных дел Польши Ю. Бек совершил свою первую (и последнюю) поездку в Москву. Несмотря на то, что визит проходил на фоне тревожных новостей о заключении польс когерманской декларации о неприменении силы и, вследствие этого, был призван успокоить подозрения советской стороны и создать дружественную атмосферу, приезд польского министра в Москву фактически не привнес ничего нового в польско-советские отношения. Итогом переговоров Бека с главой НКИД М.М. Литвиновым стали достаточно скромные результаты — возведение дипломатических представительств в ранг посольств и протокол, продлевающий срок действия польско-советского пакта о ненападении от 1932 г. на 10 лет. Таким образом, несмотря на внешне благоприятный исход, польский министр иностранных дел не привез конкретных предложений, и визит не разрешил ключевых вопросов. Бек не поддержал советские инициативы по совместной декларации, направленной на защиту прибалтийских государств, что стало одним из показателей реальных намерений Варшавы. Польша избегала углубления политического сотрудничества с СССР, сосредоточив свое внимание на выстраивании отношений с Германией. Советское руководство, убедившись в этом, пришло к выводу о невозможности сближения с Польшей и приступило к постепенному сворачиванию диалога с Варшавой, ограничив его сферой культурных контактов. Если же оценивать визит с точки зрения декларируемой Варшавой «политики балансирования», то он показал, что о ней можно говорить только применительно к непродолжительному, трехнедельному периоду между польско-германской декларацией 26 января 1934 г. и отъездом Ю. Бека из Москвы вечером 15 февраля того же года. Визит Бека стал свидетельством того, что улучшение отношений с СССР было лишь временной тактической мерой. В результате во второй половине 1930-х гг. отношения между Польшей и СССР начали ухудшаться, несмотря на официально декларируемое «потеплении».

Развивая идеи марксизма, В.И. Ленин на протяжении многих лет разрабатывал концепцию мировой социалистической революции. Он постоянно корректировал ее, учитывая динамику политических и экономических событий как в России, так и в других государствах. Эта ленинская концепция стала стержнем стратегии большевистской партии. После прихода к власти в России революционных сил лидер большевиков продолжал корректировать свою концепцию вплоть до 1922 г. Однако большинство партийных и государственных деятелей страны Советов не приняли ленинских взглядов на быстро менявшиеся события 1918–1922 гг., они воспринимали теорию своего вождя как раз и навсегда сформировавшуюся догму. Его мысль о переходе мировой революции в экономическое состязание коммунистической и капиталистической систем не была оценена как при жизни В.И. Ленина, так и после его смерти. Руководител и Советского государства, выхолостив научную сущность из концепции мировой революции, превратили ее в агитационный плакат «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Такой призыв способствовал сплочению советских людей, особенно молодежи, но не имел политической перспективы. Это хорошо видно на примере интернационального воспитания студенчества СССР в 1920–1930-е гг. Оставаясь интернационалистами по духу, студенты на практике участвовали в подготовке квалифицированных кадров для СССР. В этом состоял в значительной мере успех деятельности советских педагогов. Со второй половины 1920-х гг. в условиях спада мирового революционного движения и перехода к самостоятельному строительству социализма в СССР международный аспект в деле интернационального воспитания студентов педагогических вузов начал терять свою актуальность. Цель статьи — проследить динамику интернационального воспитания в педагогических вузах СССР в 1920–1930-е гг. Впервые вводятся в научный оборот сведения многочисленных газетных публикаций того времени, а также архивных документов, позволяющих проанализировать основные направления интернационального воспитания советских студентов.

Изучение исторического пространства Южного берега Крыма, претерпевавшего существенные экономические, социальные и культурные трансформации в конце XIX — начале XX в., в последние годы получило новый импульс. Это обусловлено как общественной значимостью реконструкции всей истории Крыма, важнейшего «места памяти» современной России, непрекращающимися острыми дискуссиями по поводу характера перемен в жизни российского общества конца XIX — начала XX в., так и рядом важных сдвигов методологического и историографического характера («мемориальный», «социокультурный» повороты) и новыми возможностями источниковедческого поиска, предоставляемыми идущей масштабной оцифровкой отечественных архивов и музейных фондов. Данная статья продолжает серию работ автора по реконструкции истории дачных курортов Южного берега Крыма (результатом которых стала монография «Дачи и дачники русской Ривьеры. Очерки истории Южного берега Крыма и Севастополя начала XX века», опубликованная в 2024 г.). В статье впервые вводится в оборот и анализируется делопроизводственная документация, сохранившаяся в бумагах выдающегося ученого В.И. Вернадского, отложившихся в его фонде в Архиве РАН, и относящаяся к бытованию дачного курорта «интеллигентных тружеников» Батилиман на западе Южного берега Крыма (нынешняя территория города Севастополь) в 1911–1920 гг. До сих пор в литературе история этого дачного курорта, пайщиками которого были видные ученые, литераторы, художники, руководители партии кадетов — среди них К.С. Станиславский, И.Я. Билибин, В.Г. Короленко, П.Н. Милюков, М.И. Петрункевич, — восстанавливалась фрагментарно, в основном по эго-источникам — мемуарам и дневникам, полный список пайщиков был неизвестен. Проанализированные автором документы из фонда В.И. Вернадского, в том числе межевая карта дачного курорта, список собственников участков и другие материалы, позволили, в комплексе с документами из фондов Государственного архива Республики Крым, а также источниками личного происхождения и визуальными документами, впервые достоверно установить состав дачников Батилимана, историю создания курорта и систематизировать данные для дальнейших исследований.

Статья посвящена истории учреждения в Бессарабской области Кишиневской и Хотинской епархии Русской православной церкви после очередной войны с Турцией. Первоначально власти Российской империи предполагали при присоединении Дунайских княжеств подчинить местные церковные институты Священному Синоду, очевидно, по примеру Грузинской церкви. Однако развертывание вблизи российской границы французских военных сил требовало от российского военного руководства на Дунае скорейшего заключения мира с Османской империей. Это обстоятельство не позволило полностью обрести указанные территории, вынудив российскую сторону ограничиться только Бессарабией. Вслед за заключением Бухарестского мира (1812) на заднестровской части Молдавского княжества началась организационная работа по устройству местных органов власти, включая и церковные. Основные хлопоты по формированию местной епархии легли на плечи митрополита Гавриила (Г. Бэнулеску-Бодони), который сумел в кратчайшие сроки завершить все намеченные мероприятия. Уже в конце 1812 г. в Кишиневе стала осуществлять свою деятельность местная дикастерия, которой предстояло управлять более 750 приходами и боле 10 монастырями и скитами. В начале 1813 г. усилиями митрополита Гавриила в Бессарабии было открыто первое учебное заведение — духовная семинария, при которой вскоре начал работать благородный пансион для детей местного дворянства. Также усилиями Гавриила в 1814 г. при архиерейском доме в Кишиневе была открыта типография, которая печатала книги на славянском и молдавском языках. Причем экзарх еще при строительстве епархиального дома задумал основать типографию и построил для нее отдельное здание, еще не получив на то одобрение царских властей. Таким образом, к середине 1814 г. стараниями митрополита Гавриила в Бессарабской области стала полноценно действовать Кишиневская и Хотинская епархия, которая, в отличие от многих других, обрела и право печатать необходимую литературу для церковной и образовательной деятельности

Статья посвящена истории учреждения в Бессарабской области Кишиневской и Хотинской епархии Русской православной церкви после очередной войны с Турцией. Первоначально власти Российской империи предполагали при присоединении Дунайских княжеств подчинить местные церковные институты Священному Синоду, очевидно, по примеру Грузинской церкви. Однако развертывание вблизи российской границы французских военных сил требовало от российского военного руководства на Дунае скорейшего заключения мира с Османской империей. Это обстоятельство не позволило полностью обрести указанные территории, вынудив российскую сторону ограничиться только Бессарабией. Вслед за заключением Бухарестского мира (1812) на заднестровской части Молдавского княжества началась организационная работа по устройству местных органов власти, включая и церковные. Основные хлопоты по формированию местной епархии легли на плечи митрополита Гавриила (Г. Бэнулеску-Бодони), который сумел в кратчайшие сроки завершить все намеченные мероприятия. Уже в конце 1812 г. в Кишиневе стала осуществлять свою деятельность местная дикастерия, которой предстояло управлять более 750 приходами и боле 10 монастырями и скитами. В начале 1813 г. усилиями митрополита Гавриила в Бессарабии было открыто первое учебное заведение — духовная семинария, при которой вскоре начал работать благородный пансион для детей местного дворянства. Также усилиями Гавриила в 1814 г. при архиерейском доме в Кишиневе была открыта типография, которая печатала книги на славянском и молдавском языках. Причем экзарх еще при строительстве епархиального дома задумал основать типографию и построил для нее отдельное здание, еще не получив на то одобрение царских властей. Таким образом, к середине 1814 г. стараниями митрополита Гавриила в Бессарабской области стала полноценно действовать Кишиневская и Хотинская епархия, которая, в отличие от многих других, обрела и право печатать необходимую литературу для церковной и образовательной деятельности

Целью исследования является комплексная реконструкция образа морской бури, запечатленного в русских источниках, преимущественно относящихся к периоду до начала XIX в. Предмет исследования — становление и эволюция представлений о морских штормах в русской культуре рассматриваемого времени, выявление особенностей этих представлений, их соотношение и взаимосвязь, определение факторов, которые могли на них влиять. Привлечены источники различного происхождения, начиная от бытовавших в русских землях переводных экзегетических сочинений («Шестодневы» Василия Великого и Иоанна Экзарха Болгарского) и оригинальных агиографических произведений (жития Зосимы и Савватия Соловецких, Трифона Печенгского и др.) до поэзии М.В. Ломоносова и памятников фольклора — поморских плачей, «ожиданьиц», заговоров, пословиц и поговорок, северных былин и корабельных кантов. Ранее подобных обобщающих исследований не проводилось. Специальное внимание уделено анализу попыток укротить морской шторм, представленных в первую очередь в памятниках народной культуры. В статье на конкретных примерах показано влияние христианской культуры и памятников оригинальной и переводной письменности на фольклорные традиции в контексте осмысления образа моря. Показано, что вопрос об укрощении морской стихии в рассмотренных источниках принадлежит к числу сложных и неоднозначных. С одной стороны, согласно христианским представлениям, «неукротимые» морские волны подвластны только Творцу (или святым, действующим по Его воле). Именно эта мысль представлена в источниках наиболее ярко и полно. С другой стороны, разнообразные попытки поставить шторм на службу человеку заметны в целом ряде заговоров и преданий, хотя их количество не слишком велико. Показательно, что единственным человеком, способным сопротивляться буре, в отдельных памятниках представлен только Петр Великий. В наделении первого российского императора подобными чертами проявилась апологетика самодержавия в народной среде. Романтические ассоциации, связанные с образом морского шторма, появляются в русской культуре не ранее Нового времени.

Автор статьи исследует, как на Дальнем Востоке трансформировалась иконография восьми небесных полководцев (каждый из которых персонифицирует целый класс мифологических существ), восходящая к санскритским источникам, и как она интерпретировалась в ансамбле скульптур 734 г. из монастыря Кофукудзи. «Восемь легионов» — это совокупность автономных статуй, связанных тематически, иконографически и стилистически. Состав участников в группе восходит к текстам сутр, которые активно изучались в монастырях и храмах. В подобных группах, распространенных в средневековом буддийском искусстве Японии, четное количество фигур связано с функцией предстояния, сопровождения или символической охраны главного героя. Эту роль играет и группа «Восьми легионов», или небесных полководцев, обратившихся к учению Будды и защищающих его. Это одна из самых ранних в Японии множественных групп, распространенных в буддийской скульптуре Дальнего Востока. В статье прослеживаются этапы модификации восьми небесных полководцев в их китайской и японской интерпретации, которая выразилась в изменении их имен в направлении большей индивидуализации. В художественной трактовке их облика в скульптурах монастыря Кофукудзи при общем стилистическом единстве также наблюдается стремление к созданию неповторимых индивидуальных образов. В них варьируются такие особенности, как возраст, наличие или отсутствие усов и бороды, прическа, черты лица и его овал. Все скульптуры снабжены узнаваемыми иконографическими атрибутами, в применении которых прослеживаются единые принципы. Так, зооморфные или химерические элементы сосредоточены на голове и плечах, в отличие от исходных древнеиндийских мифологических представлений. При этом в трактовке звериных маскаронов можно отметить связь с эстетикой театрализованных буддийских представлений в масках Гигаку. Таким образом, сложный канон, подчиненный буддийским вербальным источникам и дополненный вкраплениями мотивов дальневосточных автохтонных религий и народных представлений, воплотился в выдающееся явление искусства благодаря его разнообразной и изобретательной трактовке.

В статье представлен анализ новых междисциплинарных подходов к пониманию взаимосвязи и взаимовлияния медиа и конфликта в контексте сохранения исторической памяти в современной медиасреде. Исследуются теоретические, исторические, социокультурные и коммуникативные аспекты взаимодействия и взаимовлияния медиа и конфликта в рамках актуальной трансформации медиапространства и общества. Сделаны выводы о роли медиа в сохранении культурно-исторического наследия и исторической памяти в условиях цифровизации. Проанализированы перспективы дальнейшего изучения рисков, вызовов и конфликтов, возникающих в ситуации неустойчивости и неопределенности современной медиасреды, и обозначены возможные результаты работы в данном направлении. Делается вывод о существенных трансформациях отражения конфликта в различных СМИ, а также эффектов, производимых в результате таких изменений на индивидов и сообщества, которые испытывают подобные воздействия. Отмечается необходимость рассмотрения новых предназначений медиатекстов с помощью задействования традиционных функций журналистики и вовлеченности репрезентативного сегмента медиапотребителей в процесс ознакомления со сведениями о конфликтах. Подчеркивается востребованность анализа полисубъектной цифровой медиасреды с целью соотнесения друг с другом двух типов конфликтных ситуаций (порождаемых медиа и происходящих по другим причинам), конструирования технологий и способов управления процессами медиарепрезентации конфликтов, создания требующихся для этого инструментов. Высказывается обоснованный прогноз, что на основе междисциплинарного анализа взаимного влияния феноменов конфликта и медиа будут расширены имеющиеся на сегодняшний день представления о том, что собой представляет конфликт в ситуации новой медийной реальности, которая складывается в результате взаимодействия разных по своей природе СМИ и их адресных аудиторий. В качестве возможной перспективы исследований в данном направлении указывается поиск способов повышения эффективности медиакоммуникаций для снижения рисков конфликтов и формирования мер, которые призваны гармонизировать приемы публичной коммуникации. Обращается внимание на значение такого рода наработок для заполнения пробела, имеющегося в теоретическом осмыслении феномена медиарепрезентации в контексте актуальных проблем современного российского общества, в том числе рисков возникновения конфликтов разной природы.

Миграционный кризис 2010-х гг. в странах Запада получил новый импульс от пандемии COVID-19. В результате действия мигрантов по отстаиванию своих прав в местах их нового проживания приобрели ярко выраженный радикализм. В свою очередь, в принимающих обществах стало усиливаться недовольство миграционной политикой, проводимой руководством западных стран. Вместе с тем расширяются сети общественных инициатив, оказывающих переселенцам помощь в деле их адаптации к новым условиям проживания и в трудоустройстве. В статье характеризуются проявления такого инспирированного пандемией кризиса во взаимоотношениях между мигрантами и принимающим обществом в Австрии в начале 2020-х гг. на примере адаптации африканских мигрантов. Для этого подробно разбирается специфика официальной политики этой страны в отношении мигрантов, которая отличается от позиции, преобладающей в странах Евросоюза. Также приводятся мнения самих мигрантов, представителей академических кругов и правозащитных организаций по поводу того, можно ли считать условия в современной Австрии расистскими в отношении иммигрантов из Африки. Подробно рассматривается деятельность неправительственных организаций — австрийских или созданных в других странах, но при этом связанных с Австрией — по оказанию разнообразной помощи как непосредственно жителям Африки, так и мигрантам из этого континента в Европе (и, в частности, в Австрии). Рассказывается об истории возникновения этих организаций, особенностях их регистрации и встраивания их деятельности в общий контекст активности аналогичных неправительственных структур. Анализируются целевые аудитории, которым адресована работа таких организаций. Оценивается степень вовлечения в их инициативы представителей местных граждан. Делается вывод, что в настоящее время ситуация с африканскими мигрантами в Австрии является типичной для стран всего Евросоюза с точки зрения их претензий к местным властям и автохтонному населению, несмотря на специфические и отличающиеся от преобладающих в ЕС правительственные меры по управлению сообществом мигрантов.

Глобальная государственная задача обеспечения гарантированного доступа граждан к информации и знаниям не имеет в современном научном дискурсе единства в понимании процессов информатизации социума. Поиск значимых теоретических оснований требует рассмотрения методологических подходов к изучению информационного общества в их исторической ретроспективе, что позволяет глубже понять сущность изучаемого явления. При всем многообразии имеющихся на сегодняшний день подходов их, несомненно, объединяет то, что повышение роли информации и знаний, производство и широкомасштабное использование информационно-коммуникационных технологий (ИКТ) в основных сферах жизнедеятельности рассматриваются исследователями как важнейшее условие развития информационного общества на современном этапе. Базовый признак информационного общества характеризуется именно высоким уровнем развития и использования информационно-коммуникационных технологий (уровень информатизации общества). ИКТ являются локомотивом социально-экономического развития, и изучение факторов и закономерностей их развития на примере московского социума позволяет выявить тенденции, влияющие в целом на развитие информационного общества. Рассмотрение становления такового на основании имеющихся исторических фактов и изучения процессов в Москве дают возможность предложить многомерную факторную модель развития изучаемого объекта, содержащую обобщенные факторы (размерности), характеризуемые родственными аспектами (показателями). Имеющийся материал позволяет уверенно говорить о шести типах размерностей, для каждой из которых характерны свои виды показателей. Подробное изучение показателей обобщенных факторов позволяют говорить о региональной неравномерности формирования информационного общества в России. Интересным представляется то, что на протяжении ряда лет группы регионов-лидеров и аутсайдеров остаются устойчиво стабильными. Именно это обстоятельство наглядно подтверждает гипотезу о том, что успех продвижения России к информационному обществу не только детерминирован рядом конкретно-исторических факторов, но и во многом зависит от участия в этом процессе граждан, бизнес-структур, органов власти и местных сообществ, степени их активности, готовности к переходу на использование высоких технологий.

В статье рассматривается научная и учебная жизнь одной из старейших кафедр исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова — кафедры истории СССР периода феодализма (ныне — кафедра истории России до начала XIX века) в 1960–1980-х гг. Основой для статьи стал кафедральный архив, содержащий протоколы заседаний и другие материалы, который был систематизирован, описан и изучен сотрудниками кафедры в рамках подготовки к 90-летнему юбилею исторического факультета. Кафедра в указанные годы представляла собой большой (около 20 сотрудников), активно работающий коллектив: она обеспечивала чтение множества курсов, вела активную методическую работу, на ее заседаниях регулярно делались научные доклады, обсуждались диссертации аспирантов и соискателей. Деятельность кафедры характеризовалась широким сотрудничеством с различными научными учреждениями, архивами и музеями, наличием широких международных связей, в том числе большим числом иностранных стажеров как из стран социалистического лагеря, так и из стран Западной Европы и Америки. Будучи одной из ключевых выпускающих кафедр факультета, кафедра феодализма уделяла огромное внимание работе с дипломниками и аспирантами. Из ее стен вышел целый ряд известных современных ученых, работающих в ведущих научных учреждениях. Работавшие в эти годы профессора кафедры М.Т. Белявский, Н.Б. Голикова, А.Д. Горский, Л.В. Милов, Г.А. Новицкий, А.М. Сахаров создали большие научные школы, которые и в настоящее время играют важнейшую роль в развитии исторической науки. В статье характеризуется работа кафедры по оптимизации учебного процесса, затрагивается сюжет о том, как решались кадровые вопросы. Показано, что кафедра жила активной, полнокровной жизнью, а ее заседания отличались демократичным и конструктивным настроем. Творческая атмосфера учебной и научной деятельности, в которую включались аспиранты и молодые преподаватели, способствовала их профессиональному росту и восприятию университетских традиций.