Статьи

В статье анализируются различные аспекты повседневной жизни отдыхающих в Крыму в начальный период развития полуострова как курорта. Источниками послужили публикации газет, издаваемых в Севастополе и других городах Крыма в изучаемый период, путеводители, воспоминания современников, посетивших Крым в разные годы. Анализ изученных источников показывает достаточно яркую картину жизни курортников и позволяет выделить несколько пластов информации: о развитии транспортной инфраструктуры и повседневных деталях путешествий, вариантах размещения, ценах на жилье и питание, способах проведения досуга. Можно проследить тесную связь эволюции условий жизни отдыхающих и курортно-рекреационной сферы в целом с экономическим и социальным развитием страны. Создание сети железных дорог сделало путь в Крым более дешевым и удобным. В начале ХХ в. отдых на полуострове перестал быть элитарным, сюда приезжали представители разных социальных слоев. Приток курортников вызвал развитие всей туристической инфраструктуры: росло число гостиниц, местное население активно вливалось в рынок соответствующих услуг, предоставляя внаем меблированные комнаты, экскурсионные услуги. Путеводители и мемуары показывают роль в жизни отдыхающих таких традиционных развлечений, как купание в море и прогулки в горы, а также способы их организации. Практиковалось раздельное купание мужчин и женщин как в купальнях, так и на пляжах. Большую популярность приобретают групповые и индивидуальные экскурсии по историческим местам Крыма. Анализ мемуаров показывает, что уровень сервиса вызывал нарекания у отдыхающих, они высказывали претензии к высокому уровню цен в гостиницах, неопрятности прислуги в ресторанах и т.п. Однако постоянно возрастающий интерес российского общества к Крыму как месту отдыха способствовал не только улучшению качества услуг, но и изменению условий жизни на полуострове: деревни и города превращались в комфортные населенные пункты, в которых имелись все атрибуты цивилизации — электричество, почта, аптеки, больницы. 

Во время Восточного кризиса 1870-х гг. британские политические элиты с особым вниманием следили за высказывавшимися в России идеями панславизма, часто воспринимая их как угрозу экспансии Российской империи на Балканский полуостров. Однако в самом начале Восточного кризиса в британском парламенте российский панславизм оценивался нейтрально или даже позитивно, что оказало значительное влияние на отношения Великобритании и России. Этот значимый эпизод, тем не менее, до сих пор практически не рассматривался в научной литературе. В данной статье на основе материалов парламентских дебатов прослежена трансформация образов российского панславизма в британском политическом дискурсе в 1876 г. и проанализированы механизмы их конструирования. Выделено три модели интерпретации «славянских интересов» России: панславизм как «славянские симпатии» российского населения, как «территориальные амбиции» великой державы и как «интриги», подстрекательство балканских народов к мятежу против Османской империи. Летом 1876 г. наибольший вес в британском политическом дискурсе получила интерпретация панславизма как искренних симпатий российского общества к братьям-славянам. Эта интерпретация способствовала формированию более позитивного образа России и даже временному изменению протурецкой политики британского правительства. Однако к концу 1876 г. британские политики все чаще стали подозревать российское правительство в «подрывном панславизме». На формирование образов российского панславизма в политическом дискурсе Великобритании влияли не только ее традиционные внешнеполитические установки, но и внутриполитическая борьба, обострившаяся во время «агитации за болгар». Панславизм трактовался неоднозначно и из-за недостатка информации, в силу чего политики зачастую основывали свои суждения на стереотипах в отношении России, Османской империи и балканских народов. Наконец, мнение парламентариев складывалось и под влиянием переосмысления собственной британской идентичности. Британские политики заново обращались к актуальным для самой Британии вопросам отношения к суверенитету империй, восстаниям колонизированных народов, моральной ответственности и международной миссии Великобритании. 

Предмет статьи — представления сотрудников российской заграничной агентуры Ю. Балашевича и А. Стемпковского о революционно-демократической организации польской эмиграции «Республиканский польский центр» (ОРП), существовавшей в 1867–1870 гг. В историографии это общество изучалось преимущественно с точки зрения его идеологических особенностей на основе источников, созданных в самой эмигрантской среде. В данной работе подчеркивается целесообразность комплексного обращения к альтернативным, использовавшимся лишь эпизодически при изучении данной темы материалам — российским агентурным донесениям. Отчеты заграничных российских агентов позволяют осветить сюжеты, находившиеся ранее на периферии исследовательской оптики, — проблемы вовлеченности ОРП в деятельность по подделке российских банкнот и в планы убийства европейских монархов. В контексте исследуемой проблематики также по-новому ставится вопрос о роли этой организации в международном революционном движении. Анализируются два неиспользованных ранее фрагмента донесений А. Стемпковского. В первом из них приводятся данные об отношении генерала Ю. Гауке-Босака к фальшивомонетничеству, а во втором сообщается о перехвате известного исследователям письма итальянского революционера Дж. Мадзини к ОРП, в котором излагалось его мнение по поводу славянского вопроса на Балканах и роли в нем польского национально-освободительного движения. Кроме того, в исследовании рассматриваются под ракурсом заявленной проблематики уже опубликованные в польском переводе отчеты Балашевича. Подчеркивается, что, согласно агентурным отчетам, ОРП был активно вовлечен в планы итальянских и французских республиканцев во главе с Дж. Мадзини по ликвидации Наполеона III, но при этом не располагал необходимыми ресурсами и союзниками среди других польских эмигрантов для организации самостоятельных покушений на Александра II, являвшегося более приоритетной целью для поляков. Авторы делают вывод, что в оптике донесений Ю. Балашевича и А. Стемпковского ОРП представляется второстепенным звеном в революционных проектах международных радикалов. 

Статья представляет собой публикацию, с расширенным комментарием, исторического документа — записки Михаила Кирилловича Грибовского, руководившего созданной в начале 1820-х гг., после «Семеновской истории», тайной военной полицией в Гвардейском корпусе. Записка составлена в 1822 г. и хранится в Российском государственном военноисторическом архиве. В комментарии к ней описывается предыстория создания тайной полиции: деятельность самого М.К. Грибовского, изданная им брошюра «О состоянии крестьян господских в России» и ее восприятие современниками. Приводятся общие сведения о созданной М.К. Грибовским структуре и особенностях ее финансирования. Упоминается его известная в историографии записка, посвященная декабристскому Союзу благоденствия (благодаря в том числе этой записке Александр I располагал сведениями о данном обществе). В комментарии сообщается еще о трех записках М.К. Грибовского, изданных в последние десятилетия. Применительно к публикуемой записке делается вывод, что в ней рассказывается о попытках отыскать брошюру «Краткие наставления русским рыцарям» М.А. Дмитриева-Мамонова, вышедшую в 1816 г. небольшим тиражом и несохранившуюся. Дается краткая история организации, для которой эта брошюра была составлена — Ордена русских рыцарей — и которая, по мнению автора, не существовала в реальности. Перечисляются известные фигуры, которые были причастны к замыслам по созданию Ордена русских рыцарей. Несмотря на то, что публикуемая записка не подписана, автор атрибутирует ее (на основании сличения почерка) как составленную М.К. Грибовским. Раскрывается вероятная фигура, зашифрованная в записке под аббревиатурой. Делается вывод, что представленная записка показывает, как работал политический сыск в России в конце царствования Александра I. Так, например, интерес М.К. Грибовского к Ордену русских рыцарей, отмечает автор, был вызван предположением, что М.А. Дмитриев-Мамонов издал в виде «Кратких наставлений русским рыцарям» устав Союза благоденствия. 

Статья посвящена политическому завещанию норвежского короля Сверрира (1177–1202), которое он, находясь на смертном одре, оставил своему сыну и преемнику Хакону Сверрессону в «грамоте об управлении государством». Хотя упомянутый документ не сохранился и о его содержании неизвестно ни из одного источника, в литературе традиционно считается, что главное наставление наследнику заключалось в немедленном и безоговорочном примирении королевской власти и церкви, находившихся в острой конфронтации еще с 1130 г. По мнению большинства исследователей, Хакон выполнил завещание отца, что отразилось в его капитулянтском письме к норвежским прелатам. Однако анализ этого письма в тесной связи с другими документами, в которых имеются сведения о событиях того времени, показал, что ни Сверрир, ни его сын не собирались сдавать своих позиций перед епископатом. Напротив, они настаивали на том, чтобы все общественные и политические силы признали их законными правителями Норвегии, а также согласились с полным внутренним и внешним суверенитетом королевской власти. Установлена тесная связь между письмом Хакона к прелатам и «Речью против епископов», составленной в последние годы правления Сверрира, которая стала единственным авторитетным текстом как для самого королевского послания, так и для фракции «королевской партии», стоявшей за его наследником. «Грамота об управлении государством» фактически устанавливала права Хакона Сверрессона на Норвегию как на неотчуждаемое у него наследство (одаль), а за общими благопожеланиями внутреннего мира скрывались конфронтационные по сути предложения. Впервые делается вывод, что акции, предпринимаемые как «церковной», так и «королевской» партией в 1202–1204 гг., заложили не основы последующего слияния этих группировок, как это представляла предыдущая исследовательская традиция, а, напротив, обострили борьбу и между ними, и между фракциями в их составе.

Проблема реставрации — одна из важнейших неотъемлемых составляющих процесса сохранения мирового культурного наследия. XIX век является знаковым в истории реставрационного дела. В это время из частной практики самоучек оно превратилось в настоящую научную дисциплину. С давних времен многие европейские страны сталкивались с проблемами сохранения культурного наследия, при этом везде они решались по-разному, в зависимости от местных художественных особенностей и накопленного опыта. Настоящая статья посвящена неизвестным ранее фактам из жизни и деятельности первого русского реставратора Андрея Филипповича Митрохина. Он родился и учился живописи в городе Торопец. Служил простым солдатом, затем по долгу службы попал в Санкт-Петербург, где вскоре был пожалован камердинером в Эрмитаж. Его карьера получила развитие при Франце Ивановиче Лабенском, который в 1797 г. вступил в должность главного хранителя картин эрмитажной галереи. Роль Митрохина для истории отечественной реставрации и, в частности, для Эрмитажа невозможно переоценить. Он не только реставрировал живописные произведения, воспитал нескольких учеников, но и самостоятельно занимался разработкой новых методов реставрации картин. С помощью освоения новых техник и методов механической реставрации А.Ф. Митрохину и его ученикам удалось сохранить более тысячи живописных произведений из эрмитажной коллекции, многие из которых являются жемчужинами живописи. К сожалению, некоторые аспекты биографии Митрохина долгое время оставались вне поля зрения исследователей, в особенности это касается его жизни вне стен Эрмитажа. В данной работе рассмотрены вопросы о предполагаемой дате рождения мастера, его родственных и дружеских связях и др. Приводимые автором архивные данные позволяют по-новому взглянуть на персону реставратора Андрея Митрохина, а также проливают свет на некоторые социально-культурные аспекты того времени 

Археологические и естественнонаучные исследования палеолитических красочных пигментов (охры) имеют более чем столетнюю историю. Однако до последнего времени подавляющее большинство работ было сосредоточено на изучении отдельных образцов, но не всей совокупности данной категории материалов — минерального красочного сырья (в широком смысле этого термина). Описание теоретического подхода и имеющиеся результаты апробации методики полевой фиксации и лабораторной обработки образцов охры разных форм, размера и консистенции со всей очевидностью демонстрируют принципиальную важность проведения перед естественнонаучной стадией изучения именно археологического исследования красочных пигментов как массового материала, без чего фактически невозможно даже целеполагание для последующего междисциплинарного исследования, а его результат будет иметь крайне лимитированный характер. Многофакторное изучение красочных материалов может демонстрировать большое разнообразие характеристик образцов как между различными уровнями залегания археологического материала и объектами в рамках одного памятника, так и между разными памятниками. При подходе к пигментам как к массовому материалу необходима статистическая обработка полученных результатов для формирования содержательных выводов об использовании пигментов на памятниках. Выявляемые в результате подобного методического подхода системные различия открывают возможности для проведения сравнения, основанного на методах математической статистики. Подобный подход требует накопления статистически значимого и пригодного с точки зрения полевых алгоритмов фиксации количества образцов пигмента для получения релевантных данных. Следовательно, только изучение максимально доступного массива экземпляров (включая максимум мелких крупинок) охр из разных объектов культурного слоя, отдельных слоев и разных памятников дает возможность получить информацию о культурном сходстве и различии в этой части стратегий жизнедеятельности верхнепалеолитических коллективов, в том числе позволяет выявить основные стадии производственной цепочки. Предлагаемый подход к исследованию охры как массового материала при соблюдении методики полевых работ актуален для всех типов археологических памятников каменного века. 

Предмет данного исследования — научное наследие заслуженного профессора Московского университета Ии Леонидовны Маяк (1922–2018) в той его части, которую составляют опубликованные ею в 1958–1999 гг. рецензии на монографии по римской истории отечественных и зарубежных авторов. Рассматриваются побудительные мотивы И.Л. Маяк к написанию рецензий, методологические основы ее анализа, требования к источниковой базе и историографическому фундированию антиковедческих работ, к их структуре и логике изложения. Отмечается неприятие И.Л. Маяк догматизма в применении теории общественно-экономических формаций, а также гиперкритического отношения к источникам по архаическому Риму, распространение которого она считала методологическим следствием кантианства. Автор показывает, что И.Л. Маяк не только отслеживала трудный процесс реабилитации античной традиции как источника для изучения римской архаики, она сама активно продвигала этот процесс, в том числе — рецензируя чужие труды. Излагаются такие требования И.Л. Маяк к антиковедческим исследованиям, как необходимость проводить терминологический анализ сведений источников, прослеживать изменения содержания понятий с течением времени, показывать возможность различных интерпретаций приводимых фактов. При формулировании теоретических построений императивом И.Л. Маяк были: давать свою концепцию на фоне концепций предшественников; если проблема дискуссионная, обозначать свою позицию четко и определенно. Анализ содержания рецензий, написанных Ией Леонидовной, позволяет сделать вывод, что они дают возможность расширить представления о ее научных позициях, особенно по тем проблемам римской истории, изучением которых она непосредственно не занималась в своих монографиях и статьях, в частности, по вопросу о сохранении полисных основ в поздней Римской империи. Тексты рецензий И.Л. Маяк подкрепляют памятный многим поколениям историков ее образ: уважительное отношение к коллегам даже при серьезной критике написанного ими, деликатность замечаний, строгая академичность выражений. Показана полемическая заостренность и диалогичность рецензий И.Л. Маяк 

В рецензии анализируется монография А.Б. Николаева «Государственное совещание 1917 года: созыв, состав, деятельность», опубликованная в 2022 г. Подготовка и проведение масштабного общероссийского мероприятия в революцио нном 1917 г. даны в русле исследований российского парламентаризма. Созыв Московского Государственного совещания 1917 г. стал насущной необходимостью для коалиционного Временного правительства, рассчитывавшего укрепить свой престиж, личную власть А.Ф. Керенского, возможно, получить «трибуну», где оно могло бы оперативно давать пояснения по всем возникавшим вопросам в случае преобразования его из совещательного суррогата парламента в орган с учредительными функциями. Кроме того, Временное правительство искало возможности примирить на государственном уровне уже совсем к тому времени размежевавшихся революционно-социалистическую демократию и буржуазный либерализм. Значимый характер Московского Государственного совещания 1917 г. состоял в попытке найти выход из создавшегося революционного тупика, послужить для слабой, зависимой, двойственной государственной власти опорой, которая позволила бы ей стать властью единой, сильной, способной спаси страну от внутреннего развала. В стремлении возобладать над надвигавшейся политико-социальной анархией совещание явилось напряженным, драматичным моментом в ходе революции 1917 г. Для наблюдателей и участников Государственного совещания было очевидно, что это «Земский собор всея земли Русской», собравшийся в первопрестольной столице России, чтобы решить насущные проблемы, упрочить власть физически и духовно. Итоги Государственного совещания оказались противоречивыми для всех политических сил. Временное правительство смогло получить на совещании поддержку большинства, но характер этой поддержки свидетельствовал о крайне шатком положении коалиции. Автор рецензируемой монографии в результате проведенного исследования приходит к выводу, что Государственное совещание, сохранив коалицию, не укрепило ее. Представители революционной демократии вынуждены были пойти на уступки буржуазии, что привело в дальнейшем к утрате влияния революционной демократии среди рабочих и солдат 

Статья посвящена вопросам организации управления на железнодорожной станции Маньчжурия в начале XX в. Станция находилась на китайской территории в двух километрах от российской границы. Несколько десятилетий здесь преобладало русское население, строились храмы, школы, больницы, действовали две таможни. Управление поселком, который сформировался при станции, осуществлялось администрацией Китайско-Восточной железной дороги. Одновременно с этим в момент окончания строительства железнодорожной соединительной ветви «Китайский разъезд — Маньчжурия» часть функций по управлению станцией взяла на себя Забайкальская железная дорога. В статье на основе материалов Российского государственного исторического архива показано, что совместное управление станцией сразу двумя железными дорогами имело ряд особенностей. Для урегулирования спорных ситуаций администрация железных дорог заключала специальные соглашения. Первое из них было подписано в 1903 г. и предусматривало поступление всех доходов и сборов при эксплуатации пограничного участка дороги от китайской границы до станции Маньчжурия в пользование Забайкальской дороги. Она же должна была нести все расходы по эксплуатации подвижного состава. Эксплуатация станционных сооружений была четко регламентирована: одна часть каменного пассажирского здания, а также территорий вдоль железнодорожной магистрали переходила в ведение Забайкальской дороги, а другая — в ведение Китайской дороги. Расходы по содержанию и ремонту пассажирского здания, других сооружений общего пользования на станции Маньчжурия должны были производиться каждой дорогой в равных частях. Эффективность работы станции во многом зависела от правильной организации системы управления. Одновременное участие в этом процессе представителей сразу двух железнодорожных управлений вызывало отсутствие единства действий в организации перевозок. Казенная Забайкальская железная дорога находилась в зависимости от центральных ведомств. Китайско-Восточная железная дорога, как частная, имела более широкие полномочия. Не добавляло единства и присутствие на станции Маньчжурия коммерческих агентов, нередко преследовавших свои цели в ущерб государственным интересам.

Открытки в качестве отражения немецко-чешских противоречий периода «кризиса Бадени» в конце XIX — начале XX в. уже не раз становились предметом изучения. Исследовательская новизна данной статьи заключается в том, что проблема рассматривается не на материале собственно открыточных изображений, а с точки зрения первичной функциональности открыток как средства коммуникации и коммерческого продукта. В фокусе внимания автора — коммерческие, почтово-технические, потребительские практики, институциональные и правовые аспекты, а также проблема рецепции открыточных посланий, как индивидуальной, так и общественной. Различные национальные объединения и частные предприниматели, главные производители открыток, зачастую намеренно радикализировали их содержание, исходя из своих политических или коммерческих интересов. Специфика открытки как средства почтового сообщения и ее массовость служили основой для уникальных практик в мобилизации сторонников и критики противников посредством «картографических атак». Ареной национальной борьбы и средством выражения личной позиции являлось даже оформление открыточных формуляров. Издательства соответствующих направлений оформляли их в «немецком» либо «чешском» духе, в то время как официальная позиция свелась к полному отказу от какого-либо наименования этого почтового продукта. Вместе с тем, многочисленные варианты собственноручной правки, касавшиеся всех составных частей открытки — технического оформления формуляра, адреса, марки, — позволяли пользователям заявить о своей позиции по национальному вопросу. Правовая сторона производства, функционирования и бытования открыток определялась, с одной стороны, общими с другими видами печатной продукции условиями, в частности, либеральным законом о прессе 1868 г., с другой — распоряжениями по почтовому ведомству, периодически изымавшими отдельные открытки из оборота. Всё это становилось предметом судебных разбирательств, дебатов в парламенте и тем самым являлось еще одним каналом попадания открыток в публичную сферу и, соответственно, служило привлечению дальнейшего внимания общества к национальному конфликту и его обострению.

Около 120 лет назад в Российской империи на волне общественного интереса к первому крупному вооруженному конфликту XX в., англо-бурской войне 1899–1902 гг., родилась народная песня «Трансваль, Трансваль, страна моя». Ее текст основан на стихотворении петербургской поэтессы Г. Галиной. Песня о борьбе за свободу, которую вели жители далекой, преимущественно аграрной, как и тогдашняя Россия, страны, нашла отклик в русском обществе начала XX в. Его растущая политизация проявлялась, в том числе, в повышенном интересе россиян к противостоянию «крестьянских республик» (как отечественные публицисты называли Южно-Африканскую Республику и Оранжевое Свободное Государство) и Британской империи, стремившейся к экспансии в интересах крупного капитала. За один только 1900 г. в Российской империи вышли десятки специализированных и популярных книг и брошюр об этом конфликте на разных языках, а также сотни статей в газетах и популярных журналах. На эту войну откликнулись и русские литераторы. А песня о чужой войне на юге Африки на десятилетия закрепилась в русском фольклоре и массовой культуре в целом. Важная причина популярности «Трансваля» в Российской империи состоит в том, что эта песня давала возможность, в безопасной для певца и его слушателей форме, выразить надежду на общественно-политические перемены. Появление песни и рост ее популярности совпадает с распространением протестных настроений в российском обществе в 1900–1910-е гг. среди как городских, так и деревенских жителей. Песня переосмысливалась в процессе ее бытования: сочувствие к бурам, сражающимся против Британской империи, постепенно сменялось сочувствием к судьбе своих соотечественников. Русская народная песня, в которой отразились события в Южной Африки, побуждала жителей Российской империи задуматься об их собственных условиях жизни и о будущем родины.

Статья представляет собой первую попытку комплексного анализа экономической публицистики газеты А.С. Суворина «Новое время» в 1880-е гг. — период, когда после оживленных дискуссий о роли частного и государственного капиталов в экономике весы общественных настроений и правительственной политики всё более склонялись к убеждению в необходимости государственной собственности на стратегически важные сферы народного хозяйства: железные дороги, горные заводы и леса. С переходом в 1876 г. к А.С. Суворину газета приобрела ярко выраженную национально-демократическую окраску, которая с годами только  усиливалась. При всей лояльности редактора к властям современники заслуженно видели в нем самостоятельную фигуру. Влияние суворинской газеты было столь значимым, что его пытался (не всегда успешно) использовать в своих интересах знаменитый «салонный» генерал Е.В. Богданович, первоначально выступавший за «концессионный» характер Сибирской железной дороги, а затем поддержавший ее строительство за счет казны. Сам А.С. Суворин, а также такие постоянные авторы газеты, как В.К. Петерсен и К.А. Скальковский, также первоначально были сторонниками частного капитала, видя в нем активное творческое начало. При этом «Новое время» вполне позитивно оценивало германский опыт «государственного социализма», однако указывало на его неприменимость в русских условиях, на отсутствие в стране достаточного количества активных и неподкупных чиновников. Еще в 1883 г. К.А. Скальковский вел полемику с М.Н. Катковым, критикуя его проект создания казенных хлебных элеваторов. Однако с середины 1880-х гг. редакция «Нового времени» была вынуждена поддержать «государственнические» тенденции в хозяйственной жизни страны. В целом, экономическая политика того времени не имела столь догматического характера, как в последующую, социалистическую, эпоху. Подчиняясь политическим интересам, она была скорее инструментальной, практической и ситуативной по своей направленности, и неоднозначность позиции публицистов суворинского издания во многом была следствием последнего обстоятельства 

На примере политической деятельности Марка Валерия Мессалы Корвина в статье рассматривается один из вариантов взаимоотношений между старой республиканской знатью и Августом во время его принципата. Мессала Корвин был выходцем из древнейшего римского аристократического рода Валериев, в эпоху гражданских войн выступал в качестве одного из лидеров республиканцев, а впоследствии стал видной фигурой политической и культурной жизни Рима. Авторами впервые осуществляется попытка осмыслить карьеру Мессалы Корвина в сложную, изобилующую переменами эпоху. Исследование демонстрирует одну из моделей того, как выстраивались взаимоотношения Августа с республиканской аристократией. Предпринимается попытка, с одной стороны, понять тактику принцепса, определить соотношение нажима и поощрения к сотрудничеству, с другой стороны — очертить границы возможностей представителей республиканской знати и пределы их независимости. В статье дается оценка действий Мессалы в провинциях, его назначения городским префектом (praefectus urbi) и последовавшего отказа исполнять эту должность, исполнения Мессалой должности управляющего водоснабжением (curator aquarum), создания мемуаров, вклада в «строительную пропаганду» Августа. Отечественные и зарубежные исследователи часто характеризовали деятельность Мессалы Корвина как «мостик» между двумя эпохами в истории римского государства. Хотя в научной литературе за ним признается независимость, обычно он представляется благосклонным сторонником Августа и его «восстановленной республики». Однако, на взгляд авторов, при тщательном рассмотрении Мессала оказывается личностью более самостоятельной и неординарной, имевшей возможность не только на свое мнение, но и на собственный выбор, который иногда расходился с намеченной принцепсом линией. Знатное происхождение, незаурядные таланты, амбициозные стремления и при этом умеренность притязаний вместе с умелым политическим расчетом смогли обеспечить Мессале Корвину не только высочайшее положение в обществе и государстве, но и сохранение самостоятельности в условиях «восстановленной республики», когда ход событий губил одних и возвышал других.

Женский образ, представленный на небольшой картине Филиппино Липпи «Аллегория Музыки» (Берлин, Картинная галерея), скорее всего, связан с сюжетом театрализованного действа, разыгранного в 1475 г. в Пезаро по случаю свадьбы Костанцо Сфорца и Камиллы Арагонской. На сходство атрибутов героини с атрибутами музы Эрато, приветствовавшей новобрачных, указывал еще А. Варбург, разместив два изображения — доску Филиппино и иллюстрацию из ватиканской рукописи, содержащей текст свадебного представления, — рядом в своем атласе «Мнемозина». Обосновать эту версию документально нельзя, но флорентийский художник, который в формальном отношении решает сюжет не так, как анонимный североитальянский миниатюрист, мог быть знаком с описанием торжества, известным не только по иллюстрированным спискам, но и по печатным брошюрам. Появление «Аллегории Музыки» традиционно связывают со свадебным заказом — по случаю бракосочетания Джованни Веспуччи и Намичины Нерли в 1500 г., который как считается, также включал парные спаллиеры «История Лукреции» и «История Виргинии» Сандро Боттичелли и панно Пьеро ди Козимо с изображением вакханалий. В статье приведены аргументы в пользу этой версии, которые основаны на других эпизодах сотрудничества Боттичелли и Филиппино Липпи как между собой, так и с двумя породнившимися флорентийскими семействами. Рассматриваемая картина содержит элементы, которые могут указывать на ее связь со свадебным ритуалом. Установить, как все перечисленные панно располагались в интерьере, невозможно. Однако в целом этот предполагаемый ансамбль, решенный во вкусе all’antica, мог мыслиться как прославление возвышенной и целомудренной любви. Тема, традиционная для убранства супружеской спальни, раскрывается одновременно в брутальных сюжетах из римской истории, которые во флорентийской художественной культуре обладают выраженным республиканским подтекстом, и в небольшой мифологической «поэзии», которая смягчает политические акценты и к тому же может ассоциироваться с пышной княжеской свадьбой, прославляя благородство новобрачных .