Статьи

Изучение истории специальных лагерей нКВд/МВд СССр является одним из важных направлений исследований советской оккупационной политики и функционирования советских оккупационных структур в послевоенной Германии. Целью настоящего исследования является рассмотрение основных исторических работ, посвященных истории спецлагерей, выходивших с 1950-х годов до настоящего времени. Выделяются два периода в развитии историографии рассматриваемой проблемы: «доархивный» (с 1950-х до середины 1990-х годов) и современный (с середины 1990-х годов до настоящего времени). анализируется преимущественно немецкая историография истории спецлагерей. рассматриваются источниковая база и содержательные выводы исследований, важные для понимания особенностей советской оккупационной политики в Восточной Германии в первые послевоенные годы в целом. если в исследованиях «доархивного» периода, опиравшихся на ограниченный круг источников, делался акцент на выявлении отдельных, хотя и важных аспектов истории спецлагерей (их дислокация, количество прошедших через них заключенных, критерии ареста и помещения в спецлагерь гражданского населения советской зоны оккупации Германии), то работы современных авторов касаются намного более широкого круга проблем. Это не только организационные вопросы функционирования спецлагерей, но и их место в системе советских специальных служб на территории Восточной Германии, их роль в осуществлении репрессий как против немецкого гражданского населения, так и советских граждан, оказавшихся после окончания войны в советской зоне оккупации Германии. В современной историографии спецлагеря определяются как особые места заключения, сочетавшие в себе функции временного содержания различных категорий контингента, их интернирования, фильтрации и накопления для дальнейшего распределения, в том числе и по лагерям ГУЛАГа. Важнейший вывод современных исследований истории спецлагерей состоит в том, что для послевоенной Германии они стали выразительным проявлением «экспорта» советских репрессивных практик, свидетельствуя о реальных и долгосрочных планах советского руководства по советизации Восточной Германии.

Автором реконструированы и проанализированы особенности функционирования кинотеатров Москвы в период Великой отечественной войны с точки зрения концепции «социального пространства» французского философа и социолога Анри Лефевра (1901-1991). Согласно данной концепции, социальное пространство применительно к кинотеатру включает три уровня. Первый - это «репрезентация пространства»: набор зафиксированных норм, которые устанавливаются «сверху», с позиций представлений власти о наиболее эффективном устройстве кинотеатра и его функционировании (архитектурный облик, репертуар, планы пропагандистской работы и т.п.). Второй - это «пространственные практики»: функционирование кинотеатра, реализуемое в деятельности его персонала, позиции которого в отношении наилучшей организации кинопросмотра могли существенно расходиться с установками «сверху». Третий - это «пространство репрезентаций» - «взгляд снизу», т.е. восприятие («переживание») «похода в кино» самими зрителями. на основе анализа репертуара, специфики работы кинотеатров Москвы военного времени, управленческой деятельности государственных и партийных структур в области кинопроката были сделаны следующие выводы. «Репрезентация пространства» кинотеатров значительно не изменилась по сравнению с предвоенными годами, они продолжали играть прежде всего роль места досуга и развлечения. Но при этом кинотеатры широко использовались как агитационная площадка для мобилизационной пропаганды. «Пространственные практики» кинотеатров в условиях войны значительно трансформировались в связи с усилением пропагандистской работы и необходимостью строгого соблюдения специальных инструкций. «Пространства репрезентации» кинотеатров были напрямую связаны со значительными изменениями в репертуаре, когда кинопрокатчики делали ставку, с одной стороны, на обучающие «оборонные» фильмы, а с другой — на то, в чем в первую очередь был заинтересован массовый зритель: стремление отвлечься и отдохнуть (мелодрамы и приключения), визуализация «образа врага» и получение информации с фронтов (военные драмы и хроникально-документальные фильмы). Кроме того, посредством знакомства с американской и британской кинопродукцией (фильмы союзников) советские зрители открыли для себя на экране «иной мир».

В статье рассматривается процесс становления научных исторических знаний в Западноуральском регионе. анализируются работы авторов, которые внесли существенный вклад в изучение истории, культуры данного региона, расширяли, обогащали научные представления о прошлом россии. Уделяется внимание такой важной отрасли отечественной культуры, как краеведение. Первые труды по истории Западного Урала относятся еще к XVIII в. наряду с исследованиями, отражающими общий ход развития социальных, экономических, культурных процессов в рамках территориального образования, в досоветский период появились труды специального характера (о развитии отдельных отраслей промышленности, о роли династии Строгановых в развитии Пермского Прикамья и т.п.). В XVIII в. зародилось и уральское краеведение, которое получило мощный импульс во второй половине XIX в. Краеведам уже тогда было присуще не только понимание важности исследования родного края, но и стремление увязать рассматриваемые ими вопросы с общероссийскими процессами. Показана плодотворная работа профессорско-преподавательского состава первого на Урале Пермского университета (основанного в 1916 г. как отделение Петроградского университета), его роль в развитии краеведческого движения и изучении региональной истории на принципах научного подхода, что сделало университет центром гуманитарных исследований на Урале, в частности, исторического ураловедения. Период «золотого десятилетия отечественного краеведения» продолжался до рубежа 1920–1930-х гг. С установлением полного идеологического контроля над гуманитарными исследованиями после принятия курса на форсированную индустриализацию стало насаждаться так называемое индустриальное краеведение. Краеведческие общества, преимущественно гуманитарного профиля, стали объявлять о самороспуске, так как подвергались критике и нападкам, которые все равно неизбежно приводили к их закрытию. Некоторым представителям академической науки пришлось покинуть университет, что, несомненно, сказалось на качестве научных исследований. Тем не менее, накопленный богатейший фактический материал, сформировавшиеся в тот противоречивый период научные методы и направления представляют большой интерес для современных исследователей.

В статье исследуется коммеморативная политика власти российской империи в период торжеств в честь 300-летнего юбилея династии романовых в 1913 г. в Царстве Польском. источниковая база исследования представлена архивными документами и материалами периодической печати. аудиторией небывалого по масштабам всероссийского праздника являлись все подданные империи. Царство Польское и, в особенности, чествовавшее своего православного царя польское и еврейское население, представляет в этом отношении особенный интерес. Все мероприятия, посвященные юбилею, проходили в соответствии с устоявшимися общероссийскими традициями: в основном это были богослужения, военные парады, народные гулянья, чтения в образовательных учреждениях и т.д. Соответствующим образом украшались города - в первую очередь портретами и инициалами основателя династии Михаила Федоровича и николая II. В газетах печаталось множество материалов, посвященных юбилею, это и история династии, и различные рассказы из жизни монархов, и описания и впечатления от торжеств в других частях империи, и др. хов, и описания и впечатления от торжеств в других частях империи, и др. Согласно свидетельствам губернаторов и уездных начальников Царства Польского, реакция населения на праздничные мероприятия была различной. Русские с энтузиазмом участвовали в торжествах и активно помогали подготавливать свои города к предстоящему событию. Евреи отнеслись к празднику с той же (а временами и большей) вовлеченностью, что и русские. Польское население, прежде всего интеллигенция, довольно холодно реагировало на юбилейные мероприятия. В некоторых уездах наблюдались протестные настроения, нередко выражаемые действием. У современников складывалось впечатление, что вопреки «высочайшей воле» поляки не особенно хотели демонстрировать свою общность с русскими и евреями в данном праздновании. В целом торжества в Царстве Польском прошли пышно и без заметных народных волнений. Власть ярко продемонстрировала заслуги династии за прошедшие 300 лет и утвердилась в убеждении о «духовном единстве царя с народом».

В статье рассматривается развитие промышленности Таврической губернии со времени окончания Крымской войны, приведшей к запустению края, и вплоть до начала ХХ в., когда регион стал одним из самых быстроразвивающихся в Российской империи. Исключение составили предприятия, занимавшиеся обслуживанием Черноморского флота, а также портовые заводы — ввиду того, что этому сегменту посвящен обширнейший материал источников и литературы. Целью настоящей работы является выделение наиболее важных и перспективных отраслей промышленности губернии во второй половине XIX в. В результате исследования автор пришел к выводу, что на протяжении 60-х гг. XIX в. промышленность Таврической губернии находилась в упадке, производство сохраняло архаические черты, что было вызвано прежде всего разорением в ходе Крымской войны. Однако проведение Великих реформ, строительство Лозово-Севастопольской железной дороги в 1872–1875 гг., соединившей не только уезды Таврической губернии между собой, но и саму губернию с другими административно-территориальными единицами Российской империи, а также успешное развитие сельского хозяйства, игравшего главную роль в экономике региона, стимулировало экономическое и социальное развитие края. Это привело к тому, что в промышленности начинает складываться отраслевая структура, появляются новые виды продукции, технологии и услуги. Вместе с тем автор отмечает, что промышленное развитие губернии хотя и шло ускоренными темпами, но тем не менее имело неравномерный характер в территориальном отношении и обеспечивало в большей мере местные нужды. Исключение составляла пищевая промышленность, развивавшаяся на территории всей губернии. Наиболее же успешными отраслями пищевой промышленности в указанный период стали винокуренная, пивоваренная, водочная, табачная, мукомольная, производство консервов, а также соляное производство, которые были направлены не только на удовлетворение потребностей местного населения, но и на продажу в другие регионы Российской империи.

Статья анализирует противоречивые аспекты художественной жизни и культурной политики 1920-х гг., в том числе связанные с именем Л.Д. Троцкого и его ролью в развитии советского искусства, проделавшего путь от «переходной эпохи» до эпохи «Великого перелома». Причиной обращения к данной теме стали размышления о выставке «Борьба за знамя. Советское искусство между Троцким и Сталиным. 1926-1936», которая прошла в Москве в 2008 г. опираясь на неопубликованные архивные материалы Коммунистической академии и периодику 1920-х гг., перечитывая статьи А.В. Луначарского и воспоминания художника Ю.П. Анненкова, обращаясь к высказываниям Л.Д. Троцкого, касающимся культуры в целом, литературы и непосредственно искусства, автор анализирует феномен искусства 1920-х гг., во многом еще открытого формальным экспериментам, что станет невозможным в последующие годы. разобщенность взглядов членов партии на культуру в значительной степени определила главный стержень дискуссий об искусстве пореволюционного периода, так или иначе сводившихся к проблеме пролетарского искусства. Принципу «классовости» культуры («искусство принадлежит классу») противопоставлялся радикальный призыв «навсегда покончить с классовой культурой и проложить пути для культуры человеческой». невнятность терминологии породила путаницу понятий, определяющих отношение искусства к революции и ее явлениям: пролетарское искусство, искусство революции, советское искусство и т.п. Л.Д. Троцкий выдвинул идею, что искусство революции должно подготовить базу для социалистического искусства. Под искусством революции он понимает искусство переломной эпохи, социалистического искусства он не дождался. Одним из парадоксов дискурса является категорическое неприятие Л.Д. Троцким формального метода в литературоведении и, в то же время, поддержка формальных опытов в литературе и в изобразительном искусстве. Данная статья является попыткой определить возможные связи между теорией «перманентной революции», «левизной» в партии, в искусстве и искусствоведении революционного десятилетия.

В статье предпринята попытка рассмотреть процесс формирования образа колон и обелисков в истории архитектуры, а также исследовать, каким образом античные образцы повлияли на архитектурные проекты подобных памятников в пространстве сада в Царском Селе. В России первое обращение к образу триумфальных монументов датируется первой четвертью XVIII в. При Петере I в 1720-е гг. были подготовлены проекты колонны и обелиска, но они не были реализованы. В период барокко подобные памятники не устанавливались. Екатерина II активно обустраивала свой новый сад в 1770-е гг. в честь побед, одержанных русской армией в русско-турецкой войне 1768-1774 гг., были поставлены ростральные колонны, обелиск и павильон «Башняруина». Семантическое значение обелисков - с момента появления в Древнем Египте до использования объектов, вывезенных из египетских храмовых комплексов, в античном Риме - изменяется от элемента сакральной постройки до композиционного акцента на площади или на арене цирка. В России в XVIII в. они устанавливаются как памятники воинской славы в память о победах. В ХХ в. обелиски ставятся как мемориалы на площадях и на могилах погибших воинов. образ колонн также меняется, ростральные колонны, появившиеся в древней Греции и древнем Риме, получают широкое распространение в дальнейшем. Этот тип памятника обретает широкий спектр символических значений. Для более полного представления историко-художественного контекста в статье рассматриваются и другие типы памятников. Обелиск с рострами на колонне, напоминающий образ Морейской колонны, представлен на листах Дж.-Б. Пиранези, возможно, ее прототипом является неизвестный античный памятник. Обращение к прототипам памятников воинской славы имеет важное значение для понимания их семантики и тех смыслов, что были заложены их царственной заказчицей. В выбранном нами аспекте памятники классицизма рассмотрены лишь в небольшом числе исследований.

Очень часто краткость и отрывочность письменных источников по истории древних и средневековых государств заставляет исследователей обращаться к дополнительным материалам, в частности к нумизматическим. нумизматика, тесно связанная с другими вспомогательными историческими дисциплинами, а также с искусством, топонимикой, палеографией, может служить важным источником для изучения прошлого. Так, по нумизматическим материалам можно судить об изменениях в условиях выпуска и обращения монет в городах Кавказа в эпоху Средневековья, о системе его торговых путей и связей, т.е. они могут быть использованы для изучения многих важных вопросов социально-экономической и политической истории. Монеты Сасанидов, Омеядов, Аббасидов, Багратидов, Саджидов, Сефевидов, Шеддадидов, Ширваншахов, Ильханидов, Джелаиридов и других правителей Востока привлекали внимание русских и зарубежных нумизматов-ориенталистов XIX-XX вв. Среди них особо следует выделить Х.Д. Френа, П.С. Савельева, В.В. Григорьева, В.Г. Тизенгаузена, а.К. Маркова, Р.Р. Фасмера, И. Бартоломея, Б. дорна, М.А. Добрынина, А.А. Быкова и др. новой вехой в развитии нумизматики Кавказа стала предпринятая известным коллекционером-нумизматом Евгением Александровичем Пахомовым (1880-1965) попытка воссоздать структуру денежного обращения Закавказья на основе описания ранее и вновь обнаруженных кладов монет. В монетных кладах, описанных в работах Е.А. Пахомова, наряду с монетами, чеканенными в административных и торговых центрах Сасанидской империи, Византии, а также арабского халифата и других государств Средневековья, приводились также монеты, битые на монетных дворах в существовавших на Кавказе средневековых государствах, что свидетельствует о развитых товарно-денежных отношениях. расширение в античный период и в период Средневековья на Кавказе товарно-денежных отношений способствовало дальнейшему развитию ремесленного производства, о чем также свидетельствуют и средне вековые письменные источники.

Автор выражает благодарность А. Акопяну, А. Варданяну и Г. Чеишвили за предоставление литературных источников.

Бурное развитие информационных ресурсов (ИР) и информационных систем (ИС), а также создание их на средства городского бюджета и использование в городском хозяйстве с неизбежностью поставило задачу оформить ИС и ИР как объекты собственности хозяйствующих субъектов, определить их юридический статус нормативно-правовыми документами, произвести учет, регистрацию и оценку их рыночной стоимости. Последнее позволяет произвести страхование ИС и ИР от киберрисков. нормативно-правовую базу для утверждения юридического статуса ИР и ИС в Москве составили законы г. Москвы, распоряжения мэра, постановления и распоряжения правительства Москвы, принятые в период 2001-2008 гг. в рамках разработки Комплексной программы движения Москвы к информационному обществу и реализации программы «Электронная Москва». Порядок проведения оценки рыночной стоимости ИС и ИР был определен постановлением правительства от 6 декабря 2005 г. В 2007 г. большой объем работ для Москвы проделала компания «ВАЛНЕТ», разработавшая методологию по оценке рыночной стоимости ИС и ИР. однако в кризисные 2008-2009 гг. и в последующий период работы по учету, регистрации и оценке стоимости ИС и ир сократились, а научные исследования приостановлены. В 2018-2019 гг. российские ученые-экономисты А.Г. Папцов, Ю.А. Цыпкин, С.В. орлов, Р.А. Камаев выделили ИС и ИР в качестве самостоятельного фактора производства и предложили свою методику оценки рыночной стоимости персональных данных. Последние становятся в наши дни «новым капиталом», за который идет борьба маркетологов, политтехнологов и мошенников. Проделанный обзор этапов оценки стоимости информации и ее материализации в гражданско-правовом обороте позволил выявить следующие важные тенденции: электронно-цифровой профиль (ЭЦП) человека сегодня становится его основным документом; в мире разворачивается борьба за «новый капитал» в форме ЭЦП человека; стоимость цифровой информации и права на доступ к ней будет возрастать; под воздействием социально-экономического смысла ЭЦП сознание начинает определять бытие.

Целью данной статьи является определение вклада Пия XII в развитие католического учения по проблеме войны и мира, которое за время своего существования претерпело заметную трансформацию: от одобрения вооруженного конфликта в определенных случаях оно постепенно перешло на позиции пацифизма, что было подтверждено решениями Второго Ватиканского собора (1962-1965 гг.). В связи с этим интересным представляется вопрос, как видел проблему допустимости войны последний «предсоборный» папа Пий XII. Он, на чей понтификат пришлась Вторая мировая война, регулярно призывал прекратить кровопролитие, а после завершения конфликта продолжал развивать идеи установления и поддержания мира на всей земле. Основными задачами правительств, по мнению Пия XII, должны были стать поиск компромисса в кризисных ситуациях и предотвращение военных столкновений в будущем, чему могли способствовать католическое учение и идея установления христианского порядка во всем мире. В ходе данного исследования, основанного на анализе речей и энциклик Пия XII, был сделан вывод о том, что папа не поддерживал войну и тем более не призывал к ней, а наоборот, в условиях нарастания международной нестабильности и противостояния двух противоборствующих блоков выступал за диалог и отказ от войны как способа разрешения конфликтов. Таким образом, его воззрения являются логическим продолжением миролюбивых идей его предшественников. Особое внимание папа уделял вопросам ограничения научных исследований, так как именно в период его понтификата было изобретено ядерное оружие, что при нарастании международной напряженности могло привести к беспрецедентному конфликту, грозящему обернуться всемирной катастрофой. Поэтому, оказавшись в более сложных условиях, нежели предыдущие римские понтифики, Пий XII более решительно осуждал войну, даже имеющую «справедливые цели», благодаря чему окончательно складывался идейный фундамент, на котором были построены решения Второго Ватиканского собора.

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 19-39-90026

По мере роста числа акционерных банков, усложнения экономических отношений и финансовых операций значение банкирских домов в россии начинает постепенно падать. Банкирским домам, ранее игравшим существенную роль в экономической жизни страны, становилось все сложнее конкурировать с акционерными банками, которые обладали более солидными капиталами, пользовались широкой поддержкой государства, имели тесные связи со многими иностранными банками, располагали разветвленной сетью филиалов и отделений в разных городах страны. некоторые из банкирских домов добровольно или вынужденно закрывались, другие приобретались акционерным банкам, третьи - акционировались, четвертые, в основном небольшие банкирские конторы, имевшие часто спекулятивный характер, - банкротились. В данной статье рассматривается процесс преобразования банкирских заведений в акционерные коммерческие банки, который наметился в россии с начала 1910-х гг. В качестве примера взят банкирский дом «Г. Вавельберг», имевший конторы в Петербурге и Варшаве, на основе которых были созданы два самостоятельных акционерных учреждения: Петербургский торговый банк (1912) и Западный банк в Варшаве (1913). еще до Первой мировой войны Западный банк в Варшаве стал одним из крупнейших банков в Царстве Польском. одновременно акционировались еще несколько известных банкирских заведений: «Братья рябушинские» - в Московский банк, «и.В. Юнкер и Кº» - в Коммерческий банк «и.В. Юнкер и Кº» (Московский промышленный банк). другие банкирские заведения в своем развитии шли в том же направлении. Западный банк представляет особый интерес для изучения в силу того, что, возникнув в период нахождения Царства Польского в составе российской империи, он сохранил свои позиции после получения Польшей независимости в 1918 г., несмотря на серьезные экономические кризисы, переживаемые Польской республикой в середине 1920-х и начале 1930-х гг. Просуществовал Западный банк в Варшаве фактически до 1949 г.

Предметом исследования настоящей статьи является отражение влияния русских приезжих на приграничное финское население Карельского перешейка на рубеже XIX-XX вв. в источниках различного типа. Данная тема раскрывается на примере селений этого региона, в которых фиксировалась наибольшая численность русских, - рядом с финляндской железнодорожной веткой Санкт-Петербург-Рийхимяки, обеспечивавшей транспортную доступность. Цель исследования заключается в отображении нового вектора русско-финских отношений, получивших свое развитие вследствие заметного миграционного потока из центра империи. На территорию Карельского перешейка прибывал разнообразный по социальному составу контингент русских приезжих: столичная интеллигенция, рабочие, крестьяне, а также революционные элементы, скрывавшиеся от полицейского надзора. Фактор границы, т.е. менее контролируемой российскими властями территории, давал возможность революционерам проводить собрания, относительно открыто взаимодействовать с финскими оппозиционными группами, при этом избегая наказания по причине невмешательства финских властей. Примечательно, что география миграционного процесса не ограничивалась только близлежащим мегаполисом: приводятся случаи миграций из Минской, Ярославской и Владимирской губерний, что ранее в историографии не отмечалось. Помимо дачного отдыха, развлечений и туризма, Великое княжество Финляндское привлекало возможностью заработать: у финских жителей покупали землю для последующей перепродажи по более высокой цене, оказывались различные услуги для обеспечения нужд дачников (строительство, обслуживание дач, продуктовая торговля). Встречались и случаи нелегальных заработков русских, связанные с продажей спирта из России, провоз которого на территорию Финляндии был запрещен, карался солидными штрафами и даже тюремным заключением. Тесные контакты с русским населением оказывали непосредственное влияние на местных финских жителей, которые стали говорить на смеси русского и финского языков, отказывались от крестьянского традиционного быта, перенимая столичные привычки. Рубеж веков ознаменовался формированием взаимности в пограничных русско-финских контактах, которые стали более личными и неформальными после отказа сторон от существовавших стереотипов, насаждаемых политической повесткой.

Статья посвящена опыту изучения истории дачного строительства на Южном берегу Крыма в конце XIX - начале XX в. как социально-экономического и социокультурного феномена на примере дачного поселка новый Симеиз (1902-1920 гг.). До последнего времени история Южного берега Крыма периода модернизации императорской России (1861-1917 гг.) не привлекала должного внимания историков, оставаясь уделом краеведческих и искусствоведческих описаний, а феномен «дачи» как особого, характерного только для России института ускоренного формирования идентичности нарождавшегося «среднего класса», вынесенного за пределы города, применительно к Южному берегу Крыма, также переживавшему в начале XX в. дачный бум, практически не изучался. Из многочисленных дачных поселков Южного берега Крыма новый Симеиз выбран как наиболее организованный и благоустроенный: за неполные 20 лет в нем было продано почти двести участков и построено 66 дач. Важная особенность Симеиза заключается в том, что он практически не был затронут перестройками ХХ и XXI вв., что делает весь поселок пространством исторической памяти, а здания и объекты ландшафтной архитектуры - вещественными историческими источниками. В статье проанализированы социальный (сословный, профессиональный) профиль покупателей дач в новом Симеизе, состоятельных жителей Санкт-Петербурга, Москвы и Центральной россии, особенности складывавшейся в новом Симеизе новой культуры повседневности, а также причины, побудившие прежних владельцев имения Симеиз, наследников промышленника С.И. Мальцова, к распродаже фамильных земель. Для объяснения полученных данных привлечены парадигмы «истории досуга» и «праздного класса». Немаловажен источниковедческий аспект работы: проведена систематизация источников различной типовой и видовой принадлежности (письменно-текстовых, визуальных, монументальных), в том числе вновь выявленных благодаря цифровизации и пополнению онлайновых баз данных, проведен их анализ с точки зрения ценности и познавательного потенциала, а также осмыслен опыт создания электронной базы данных «дачи Симеиза» и ее презентации в виде историко-ориентированного тематического сайта в сети интернет.

В XIX в. Европа погрузилась в эпоху промышленных революций и была охвачена двумя взаимосвязанными процессами - индустриализацией и урбанизацией. На фоне бурного развития промышленности и экономики городам пришлось столкнуться с серьезными социальными проблемами, такими как эпидемии, нехватка жилья, антисанитария, преступность и др. В этих условиях города становились источниками социального напряжения и постоянных волнений, что подрывало стабильность политических институтов. Ситуация серьезным образом обострялась и ухудшалась, поскольку городское пространство не успевало вовремя реагировать на новые социальные вызовы. Так, одним из главных недугов городов того времени были разраставшиеся трущобы. Это вынуждало правительства и градостроителей искать выходы из сложившейся ситуации и вырабатывать грамотные стратегии дальнейшего городского развития. Во Франции, с приходом к власти Наполеона III, в середине XIX в. начинается широкомасштабная реконструкция Парижа, проведенная под руководством префекта барона Ж. Османа, которая была направлена на решение как социальных, так и политических задач. Предполагалось, что осуществление реконструкции должно не только избавить город от растущих социальных проблем, но и предотвратить возможность социальных волнений и протестных выступлений в будущем. Целью данной работы является анализ основных градостроительных решений, реализованных в данный период, и выявление ключевых социальных последствий проведенных работ. делается вывод, что в результате «османизации» Париж стал современным политическим, культурным и экономическим центром, избавился от средневековых оков и пережитков прошлого, а жители города обрели новый стиль жизни и новые повседневные городские практики. особое значение имеет то, что проведенная реконструкция французской столицы продемонстрировала роль и возможности городского планирования как инструмента управления обществом. Во многом современный облик Парижа сформировался именно в результате «османизации», основные направления и социальный смысл которой рассмотрены в данной статье.

Статья является первым опытом интеллектуальной биографии Ивана Григорьевича Кулжинского (1803-1884) - забытого русского консерватора, известного сейчас лишь исследователям биографии Н.В. Гоголя. Творческий путь И.Г. Кулжинского принято делить на два этапа: увлечение романтической «народностью» и малороссийской этнографией; отстаивание принципов «уваровской триады» и служение «реакционной» правительственной политике. опираясь на публикации и письма И.Г. Кулжинского, автор показывает прямую преемственность между этими двумя этапами, а также неоднозначное отношение писателя к сословному консерватизму. В публицистических романах «Эмерит» и «Уездный судья нашего уезда» сформулированы основы этики и мировоззрения служилого интеллектуала николаевского царствования, позднее в значительной степени повлиявшие на общественную атмосферу и ход Великих реформ. Считая главной задачей литературы не «эстетику», а нравственную проповедь, И.Г. Кулжинский активно критиковал левые тенденции в литературе, критике, педагогике и общественной жизни второй половины XIX в. отстаивал он и необходимость цензуры. Пореформенный «прогрессизм» представлялся ему скорее «регрессивным» течением, ведущим к деградации христианской цивилизации. Таким же отказом от истинного общественного прогресса видится ему и нарождавшееся украинофильство - навязывавшее малороссийскому простонародью «испорченное полонизмами» крестьянское наречие. однако во второй половине 1860-х гг. Кулжинский вступает в полемику и со сторонниками сословного консерватизма, проявляя себя защитником реализовывавшейся в Северо-Западном крае «системы Муравьева». на протяжении многих десятилетий И.Г. Кулжинский отстаивал принцип национальной самобытности и призывал к отказу от использования в быту иностранных языков. однако в отличие от славянофилов он никогда не критиковал петровских реформ, считая, что последние не затронули основ русской идентичности - церкви и самодержавия. И.Г. Кулжинский призывал к созданию системы выдержанного в национальном духе женского образования, а позднее, в 1870-е гг., - к переходу начальных школ под полный контроль церкви.

Исследование выполнено в рамках гранта No 19-18-00073 «Национальная идентичность в имперской политике памяти: история Великого княжества Литовского и Польско-Литовского государства в историографии и общественной мысли XIX–XX вв.» Российского научного фонда.