Статьи

В статье рассматриваются новейшие тенденции в историографии искусства Средних веков в России на примере монографии Е.А. Хрипковой о базилике знаменитого аббатства Сен-Дени в северном пригороде Парижа. Вышедшая в 2013 г. книга значительно отличается от более ранних отечественных научных работ, посвященных ранней готике во Франции и за ее пределами, а именно – книг К.М. Муратовой и Е.П. Юваловой, прежде всего — значительно большей научной самостоятельностью и резкой новизной авторской концепции. Однако автор, к сожалению, допускает весьма вольную интерпретацию иконографии порталов Сен-Дени, каковые и являются главной целью исследования, что вызывает недоумение, поскольку название монографии не соответствует ее содержанию. Здесь много произвольных толкований, неточностей описания и библиографических лакун, которые и отмечены в настоящей статье. Основная интерпретация главной сцены центрального портала, а именно — сцены Страшного суда в тимпане, содержит ряд иконографических выводов, которые кажутся совершенно произвольными, в особенности это касается рассуждений о мандорле Спасителя и темы причащения апостолов, в реальности отсутствующей. То же самое относится и к трактовке иконографической программы так называемого Портала Валуа. Поиски текстовых источников для объяснения сюжетного цикла порталов западного фасада недостаточно конкретны, и в результате поиски богословского смысла сугериевского замысла очень далеки от конкретной истории понимания Апокалипсиса и Страшного суда в богословии именно этого времени, а не вообще латинского средневековья. Стилистические аспекты памятника, которые имеют исключительно важное значение для дальнейшего развития искусства ранней готики во Франции, проигнорированы автором. В результате обширная работа представляется малодоказательной. В статье рассматривается также методология иконографических исследований искусства Средних веков и делаются выводы о том, как именно соотносятся текст и изображение в искусстве зрелого «готического» средневековья.

В работе в рамках экономической антропологии исследуется роль духовных понятий достоинства и уважения в ритуальных практиках локальных культур центральноазиатского региона. Такие культуры нередко исследуют через понятие традиционализма, ориентированного на воспроизводство ритуалов со значительными денежными тратами и базирующегося на традиционных социальных институтах (общине, родовом клане). Подобные практики с увеличением мобильности в современном мире приобретают транснациональный характер и продолжают функционировать в диаспорах по всему миру. Особая роль отводится народному исламу как цементирующему ритуальные практики (в первую очередь свадьбы, похороны, обрезание мальчиков). Вместе с тем в условиях глобализации, модернизации экономики и всех сторон жизни, активной трудовой миграции и бытования транснациональных культур, с усилением коммуникационного вектора денежное поведение различных социальных групп в центральноазиатском регионе меняется. Чрезмерные траты в условиях острой нехватки денежных средств в семьях приводят к закредитованию населения. Тема сокращения расходов вышла из семейно-родового пространства в общегосударственное, а в Таджикистане и Узбекистане на протяжении ряда лет издаются соответствующие законы. Поведение разных социальных групп при организации расточительных или скромных ритуалов во многом определяется пониманием достоинства группы и человека в соответствии с положением предков, социальным статусом, материальным достатком, религиозной ориентированностью. Такое разнообразие факторов и стратегий поведения влияет на слабую реализацию законов. Вместе с тем законы важны для малоимущих групп населения и, с одной стороны, оправдывают скромные ритуалы, а с другой — общество снизу формирует различные адаптационные модели, которые оказываются более гибкими, чем официальные схемы. Понятия уважения и достоинства имеют сложное сущностное наполнение, которое сочетает в себе и нравственные императивы, и отголоски сословного разделения общества до установления советской власти, и понятия о престиже и номенклатурных статусах советского времени, и разделения на основе материального достатка в постсоветский период.

В марте 1997 г. Государственная дума одобрила Федеральный закон «О правовых гарантиях оппозиционной деятельности в РФ», который, однако, был отклонен президентом. Последний руководствовался чисто политическими соображениями. Тем не менее закон, пытавшийся регулировать и регламентировать деятельность оппозиции как самостоятельного субъекта права, оставлял массу неясностей и пробелов, которые неминуемо создали бы серьезные проблемы в случае его вступления в силу. В «нулевые» годы представители оппозиционных фракций в Думе несколько раз безуспешно пытались вернуться к данному вопросу. В этом отношении опыт 1990-х гг., когда законопроект все-таки стал Федеральным законом, пусть так и не вступившим в силу, кажется наиболее результативным, а потому представляет наибольший исследовательский интерес. Федеральный закон «Об оппозиции» можно квалифицировать прежде всего как некий исторический источник, отражающий политическую ситуацию второй половины 1990-х гг. В современной литературе закон рассматривается лишь в общем контексте масштабной проблемы, связанной с необходимостью предоставления политическому меньшинству в Российской Федерации дополнительных правовых гарантий. В последние годы наблюдается резкое сокращение числа научных работ, посвященных как теоретическим вопросам правовой институализации оппозиции, так и принятию специального акта, гарантирующего права «несогласных». Цель данной статьи заключается в том, чтобы на основании комплексного использования различных источников (нормативно-правовых актов и законопроектов, парламентских материалов, данных периодической печати, электронных ресурсов) рассмотреть проблему правовой легитимации оппозиции, актуализированную во второй половине 1990-х гг. представителями левых сил. Предметом исследования является политико-правовой процесс, связанный с разработкой, принятием и мотивированным отклонением Федерального закона «О правовых гарантиях оппозиционной деятельности в РФ». Изучение данного законодательного опыта представляется актуальным ввиду практически полного отсутствия научных исследований, посвященных анализу процесса разработки и принятия закона, дополнительно гарантировавшего права и особый статус альтернативных общественно-политических объединений.

6 апреля 1948 г. был заключен советско-финляндский Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, который завершил послевоенное урегулирование отношений между Москвой и Хельсинки. Договор стал одной из основ стабильности на севере Европы и в то же время напрямую затрагивал интересы Швеции, сохранение нейтрального статуса которой после завершения Второй мировой войны оставалось под вопросом. В Стокгольме с особым вниманием следили за развитием внешнеполитического курса соседних стран, в том числе Финляндии, которая после заключения Московского перемирия 1944 г. выбрала путь выстраивания добрососедских отношений с Советским Союзом. В Москве предполагали, что в Швеции могут настороженно отнестись к советско-финляндскому договору о взаимной помощи и несколько сместить свою внешнеполитическую линию в сторону Запада. Данное исследование представляет интерес в связи с отсутствием в историографии подробного анализа позиции Швеции по вопросу заключения советско-финляндского договора. Автором привлечены источники, содержащиеся в архивах и библиотеках Швеции и России. Основу источниковедческой базы составили документы, хранящиеся в Национальном архиве Швеции (Riksarkivet) в Стокгольме. Особое внимание было обращено на фонды департамента внешней политики (Utrikesdepartementets arkiv), в которых содержатся донесения шведской миссии в Финляндии и Советском Союзе. Главным образом к работе была привлечена внутриведомственная переписка шведского Министерства иностранных дел со своими представителями в указанных странах. Автор также обращается к протоколам заседаний шведского риксдага (Riksdagens protokoll), которые позволяют определить позицию шведских политических кругов по поводу заключения советско-финляндского договора. Отдельную группу источников составляет пресса — рассматриваются ведущие периодические издания Швеции. Немаловажное место занимают дневники президента Финляндии Ю.К. Паасикиви, которые помогают осветить ход советско-финляндских переговоров в рассматриваемый период, а также проанализировать отдельные моменты, связанные с отношениями между Швецией и Финляндией.

В статье анализируются предпосылки, ход и результаты визита в СССР президента Торговой палаты Соединенных Штатов Америки Эрика Джонстона летом 1944 г. по приглашению И.В. Сталина. Программа его пребывания включала встречи с наркомом внешней торговли СССР А.И. Микояном, посещение крупных промышленных предприятий, знакомство с их руководителями, с партийными функционерами, а также с деятелями культуры и искусства. Кульминацией визита стала продолжительная встреча Джонстона со Сталиным, в ходе которой обсуждался широкий спектр политических, экономических и торговых вопросов. Советское руководство видело в Джонстоне знаковую фигуру, обладавшую влиянием не только в бизнесе, но и в правительственных кругах. Кремль был заинтересован в получении крупных американских кредитов для закупки промышленного оборудования, и Джонстон был как раз тем человеком, который мог лоббировать предоставление этих кредитов Советскому Союзу как частными американскими фирмами, так и правительством США. По возвращении на родину он предпринял усилия для благоприятного решения вопроса о предоставлении кредита: публикации, формировавшие позитивный образ Советского Союза и призывавшие к расширению торговых отношений между двумя странами, были размещены в ключевых деловых изданиях США. Позицию Джонстона разделяли многие бизнесмены и чиновники соответствующих правительственных агентств. Однако и в еловых, и в административных кругах имелись сторонники более прагматичного подхода, указывавшие на то, что Соединенные Штаты не могут нарастить импорт из СССР до таких объемов, которые были бы сопоставимы с необходимым экспортом и служили бы обеспечением крупного кредита. После официального запроса о предоставлении кредита, сделанного наркомом иностранных дел СССР В.М. Молотовым 3 января 1945 г., этот вопрос приобрел значительную политическую составляющую, и заем стал использоваться руководством США как инструмент политического давления на Кремль.

В статье делается попытка интерпретировать важный тип массовых источников — письма «во власть» — с позиций новой институциональной истории, исходящей из предположения, что перспективы развития зависят от качества институциональной системы. Некоторые концепты неоинституционализма — такие как асимметрия информации, склонность субъектов к оппортунистическому поведению, проблема принципала-агента, — применяются автором для анализа общественных настроений по отношению к советской бюрократии 1920-х — начала 1930-х гг. Асимметрия информации имела дуальный характер, каждый участник взаимодействия в системе «власть – народ» пытался ее использовать для продвижения своих интересов и реализации своих целей. В статье анализируются отраженные в письмах «во власть» паттерны поведения советского чиновничества и рядовых граждан, порожденные стремлением извлечь пользу из асимметрии информации. Оппортунизм субъектов социальных взаимодействий рассматривается в статье с разных сторон, в том числе в виде негативного отношения граждан к оппортунизму местных и низовых номенклатурных деятелей, саботирующих «правильную» в целом партийную политику. Проблема принципала-агента рассматривается в контексте эволюции советской политической системы. Государство, в силу специфики его политической организации, стремилось к всеохватывающей власти, к демонтажу социальных компромиссов. Особенно ярко это проявилось в процессе слома нэпа, который сам по себе являлся моделью, в основе функционирования которой лежали многочисленные компромиссы: между городом и деревней, коммунистической партией и «специалистами», зажиточным крестьянством, нэпманами и другими группами населения. Ответом общества на слом системы компромиссов стало широкое распространение оппортунистического поведения — явное и скрытое отправление религиозных обрядов, сокрытие имущества и доходов от налогообложения, нарушение предписанных норм поведения, низкая трудовая дисциплина, прямое сопротивление насильственным действиям власти и т.д. Оппортунизм (как злонамеренный, так и незлонамеренный) в советской системе отношений господства и подчинения обнаруживался повсеместно, а граждане фиксировали в письмах его проявления.

В годы Первой мировой войны Российское общество Красного Креста (далее также РОКК, Красный Крест) взяло на себя организацию эвакуации и лечения душевнобольных воинов. Статья посвящена опыту общества по организации данного вида специализированной помощи на Кавказском фронте — в регионе, где из-за слабого развития медицины такая помощь была особенно актуальна. В начале XX в. военная психиатрия только начинала свое развитие, выделившись из собственно психиатрии. Военное министерство не успело заранее подготовить лечебные учреждения для душевнобольных. В ходе настоящего исследования на основе ранее не изученных источников из российских и зарубежных архивов было установлено, как была организована психиатрическая помощь армии на Кавказском фронте, с какими сложностями сталкивалось Российское общество Красного Креста, насколько эффективна была работа организации. Осложняли эту работу дальние расстояния на театре боевых действий, отсутствие подходящих помещений для размещения больных, нехватка квалифицированных специалистов. Постепенно РОКК создало на Кавказском фронте разветвленную систему оказания помощи душевнобольным, в которую вошли приближенные к войскам летучие психиатрические отряды, забиравшие больных из армии, эвакуационные этапы, распределительные пункты и тыловые лазареты. В ходе своей деятельности Красный Крест тесно взаимодействовал с местной военной администрацией и общественными организациями. Военное окружное управление запретило эвакуацию душевнобольных с Кавказа. Так как имевшихся лечебных учреждений не хватало для размещения «больных-хроников», организация была вынуждена выписывать и тех, кому требовалось дальнейшее лечение. В целом Российское общество Красного Креста сыграло значительную роль в призрении душевнобольных воинов на Кавказском фронте, преуспев в новом направлении медицины. Опыт организации был оценен местными властями, которые взяли в свои руки управление регионом в 1917 г. и планировали использовать персонал, помещения и инвентарь психиатрических лечебных учреждений РОКК после демобилизации.

На основании исследования раннего дневника П.А. Валуева (1847–1860 гг.) автором предпринята попытка проследить развитие взглядов будущего министра внутренних дел на систему государственного управления Российской империи, формирование его программы, представленной в 1861 г. Александру II. Особый интерес представляют отношения Валуева с Д.Н. Толстым, его сослуживцем в Прибалтийском крае во второй половине 1840-х гг. и впоследствии ближайшим сотрудником в Министерстве внутренних дел. Переписка с Д.Н. Толстым и записки последнего дополняют дневник Валуева, вместе с ним дают возможность реконструировать процесс становления выдающегося государственного деятеля 1860-х гг. Находясь поначалу под влиянием старшего товарища, Валуев постепенно освобождается от этого влияния, стремится не принимать на веру поверхностные суждения, быть рассудительнее, дистанцироваться от радикальных воззрений. Уже в ранних записях раскрывается европеизм будущего министра, рассматривающего проблему управления Прибалтийскими губерниями с точки зрения просвещенного западника. Способный иновник подвергает анализу первые шаги Александра II, вместе с общественным мнением стараясь определить направление нового царствования, постепенно формулирует программу неотложных мер, представляя себя на месте премьер-министра. Свои программные идеи Валуев позже попытается реализовать на посту министра внутренних дел, предлагая такие преобразования, как цензурная и полицейская реформы, улучшение быта православного духовенства, создание кабинета министров европейского типа и др. Он честолюбив, жаждет проявить свои способности в верхних эшелонах власти, не довольствуясь уделом «чернорабочего» при вышестоящих сановниках. Лучшие качества П.А. Валуева в юности увидел А.С. Пушкин, сделав его прототипом Петра Гринева, героя «Капитанской дочки». Особенности его характера в зрелые годы отметил Л.Н. Толстой, придав Алексею Алексеевичу Каренину черты этого государственного деятеля. Перед читателем дневника П.А. Валуева раскрывается внутренний мир министра, стоявшего вне бюрократических и политических группировок, своими взглядами опередившего время.

Обращение к публицистике газеты «Киевлянин», ведущего периодического издания Юго-Западного края, позволяет более детально рассмотреть основные аспекты реализации крестьянской реформы в 60–70-х гг. XIX в., в том числе ее малороссийскую специфику. Опираясь на архивные документы и материалы периодической печати, автор показывает остроту и сложность противостояния между сторонниками и противниками сохранения крепостного права даже после официального утверждения «Положений» 19 февраля 1861 г. В защиту дворянских интересов в западных губерниях выступили не только сторонники русской «аристократической партии», но и местные польские помещики. Поэтому появление в подобных условиях летом 1864 г. газеты «Киевлянин», чья редакция принялась отстаивать основные принципы реформы, стало знаковым событием. Приняв активное участие в общественной дискуссии, редакция газеты неустанно подчеркивала не только важность освобождения крестьян, но и необходимость борьбы с польским землевладением как с одним из главных препятствий для водворения «русского элемента» в крае. Особенно активной деятельность редакции газеты была в период генерал-губернаторства А.П. Безака (1865–1868 гг.). Анализ статей «Киевлянина» показал, что члены редакции и корреспонденты газеты не только постоянно освещали ход крестьянской реформы, но и принимали непосредственное участие в ее проведении путем участия в Товариществе приобретателей имений. Однако смена правительственного курса в начале 70-х гг. XIX в. — переход к политике «примирения» в Западном крае и назначение нового киевского генерал-губернатора А.М. Дондукова-Корсакова — приводит к свертыванию крестьянской реформы. Предпринимаемые же попытки решить «крестьянский вопрос» путем организации долгосрочного кредита не позволили избавить крестьян от малоземелья. На страницах «Киевлянина» неоднократно сообщалось об обострении отношений между землевладельцами Юго-Западного края. Не имея возможности повлиять на ход крестьянской реформы редакция газеты призывала вернуться к прежнему курсу, проводившемуся генерал-губернатором А.П. Безаком.

Работа посвящена житийным сюжетам, повествующим о «духовной брани» основателей монастырей XIV–XV вв., которая происходила в период между вселением отшельника в избранное пустынное место и созданием монастыря. Именно в это время происходил процесс сакрализации пространства будущей обители — преобразования нечистого, «чужого» места в святое. Большое количество житий преподобных, описывающих практики сакрализации пространства, включают эпизоды борьбы с демонами. Анализ данных агиографических сюжетов позволяет утверждать, что в представлении многих агиографов мотив противостояния бесам является неотъемлемой частью четко оформленной и одновременно оригинальной системы описания духовного освоения места, на котором возникнет монастырь. По замечанию агиографов, преподобные удалялись в глухие, безлюдные места, подвластные демонам. Начало сакрализации этих мест (водружение креста, часовни, подвиги молитвы и воздержания) воспринимается в житиях как сильнейший удар по бесам. В свою очередь демоны пытались устрашить отшельников и прогнать их с избранного места самыми изощренными способами. Усиливая реалистичность бесовских наваждений, агиографы описывали их появления в человеческом или зверином облике. В отдельных памятниках сообщается, как дьявол направлял разбойников, язычников или окрестных жителей с целью навредить или даже убить преподобных. Эти сюжеты представляют собой разновидность мотива «духовной брани», в котором страх перед духовной опасностью дополняется угрозами физической расправы. В каждом случае отшельник должен был устоять перед нападками и не покидать выбранного места дополной победы над демонами. Соответствующие житийные эпизоды сопровождаются описанием способов борьбы отшельников с наваждениями. По представлению агиографов, иноки использовали в качестве «оружия» молитвы, сотканные из стихов псалмов и новозаветных цитат, Иисусову молитву и крестное знамение. Согласно житиям, появление обители на месте подвигов преподобного становилось возможным только после его победы над бесами, которая нередко знаменовала переход к завершающей стадии процесса сакрализации пространства.

Анализ политики приобретений Павла Михайловича Третьякова (1832 –1898), одного из ведущих московских коллекционеров XIX столетия, серьезным образом повлиявшего на историю коллекционирования в России, разрушает стереотипный образ этого человека, сложившийся в искусствоведческой литературе и мемуаристике. Третьяков традиционно воспринимается скорее как человек законопослушный и консервативный в своих взглядах, нежели свободный и независимый. Кроме того, в советском искусствознании бытовало мнение, что у московского купца-коллекционера были выдающиеся советчики — художники демократической направленности, без которых он не приобретал ни одного произведения. Истории поступления в его собрание нескольких произведений — главных шедевров Третьяковской галереи — показательны сразу в нескольких отношениях. Они раскрывают непростую художественную атмосферу, в которой оказывался коллекционер, обнаруживают его многотрудные раздумья и, в конечном итоге, — независимое решение, в некоторых случаях требуют новых интерпретаций этих произведений. Третьяков всякий раз стоял перед сложным выбором, осознавая неоднозначность идей ряда полотен, приобретение которых могло, в том числе, навлечь неприятности на него, а впоследствии — и на галерею. Выбор картин современных мастеров, сделанный Павлом Михайловичем, заставляет выделить несколько аспектов, формирующих образ коллекционера: в какой момент были куплены рассматриваемые произведения — до их экспонирования, в течение выставки или после ее окончания; когда были высказаны мнения критиков, знатоков, корреспондентов — к моменту покупки или после; был ли сделан выбор коллекционером единолично, без учета мнения большинства; как его приобретения воспринимали близкие ему люди, единомышленники; как Третьяков относился к обвинениям в недостаточно верном отборе при создании картинной галереи русской живописи, и ряд других. На примере нескольких покупок произведений русского искусства выявлен путь коллекционера, принимавшего решения самостоятельно, чаще игнорируя советы корреспондентов и единомышленников, а также мнения современной критики, но подчас и прислушиваясь к ним.

Ножи — одна из самых распространенных и массовых категорий находок на средневековых археологических памятниках. Поэтому они могут служить источником не только для исследования техник древних производств, но и для решения различных общеисторических вопросов. Данная статья посвящена работам отечественных и зарубежных археологов, занимавшихся изучением ножей как с типологической, так и с технологической точки зрения. И хотя основной упор был сделан на историю изучения коллекции, происходящей с территории Гнёздовского археологического комплекса, имеющей в своем составе около 1000 ножей и их фрагментов, тем не менее раскрыть проблему полностью, без привлечения сторонних исследований, невозможно. Круг публикаций, так или иначе затрагивающих проблемы изучения средневековых ножей и определение технологии их производства на основе анализа структуры металла, представляется практически неохватным. Данная статья включает обзор наиболее ранних публикаций, содержащих сведения о ножах из раскопок Гнёздова и их оценку в последующей историографии, а также основные классификационные схемы, предложенные для ножей в отечественной историографии Б.А. Колчиным, А.Е. Леонтьевым и Р.С. Минасяном. Учитываются также работы, освещающие результаты применения этих схем к коллекции Гнёздова, и итоги исследований с применением металлографического анализа. Дополнительно были рассмотрены некоторые ключевые исследования, касающиеся регионов, с которыми в Гнёздовской коллекции обнаружены многочисленные аналогии. Это работы, в которых исследуются ножи и кузнечное ремесло Северной Европы, Англии и салтово-маяцкой культуры. Автором статьи впервые собраны вместе и рассмотрены все работы, касающиеся богатейшей коллекции ножей Гнёздова, прослежена эволюция использования этих данных как исторического источника. Результатом, в частности, стал список литературы, который может оказаться полезным не только для интересующихся конкретным археологическим памятником, но и для желающих ознакомиться с ножами как категорией находок в более широком контексте.

Научная школа В.И. Бовыкина своим становлением и развитием связана с историческим факультетом МГУ имени М.В. Ломоносова. Школа, которая существует уже несколько десятилетий и объединяет несколько поколений историков, продолжает развиваться и в XXI в. В статье предпринимается попытка обрисовать становление В.И. Бовыкина как исследователя, поиск им главных направлений своих научных интересов, постоянное расширение и обогащение исследовательского диапазона. Автор обращается к сохранившимся архивам ученого, воспоминаниям его учеников и коллег. Труды учеников В.И. Бовыкина разнообразны по проблематике. Не все его последователи работают в парадигме экономической истории, но ядро школы образуют исследования, посвященные именно данной тематике. В.И. Бовыкин формировался как специалист по истории России рубежа XIX–XX вв., и первоначально его школа была локализована в пределах истории России этого периода. Но постепенно проблематика последователей, развивавших традиции экономической истории, вышла за эти хронологические рубежи и сегодня включает уже исследования по экономической истории ХХ в. В новых экономических реалиях 1990-х гг. сам историк на многие вопросы экономической истории рубежа XIX–XX вв. стал смотреть под новым, «современным» углом зрения. Главные признаки научной школы В.И. Бовыкина определяются творческим интересом к историографии, источниковедению. Но эти составляющие исторической науки становятся средством для глубокого проникновения в экономическую историю России нового и новейшего времени. Важной чертой школы В.И. Бовыкина стала гуманитарная составляющая исследования экономической истории. Значителен вклад последователей и учеников В.И. Бовыкина в изучение личного фактора в экономической истории. Школа знаменита работами учеников, владеющих биографическим и генеалогическим методами. Благодаря усилиями последователей В.И. Бовыкина создан коллективный портрет отечественного предпринимательства. Несколько поколений последователей ученого развивают устойчивый интерес к экономической истории, ее гуманитарным проявлениям. Регулярно проводятся конференции, посвященные памяти В.И. Бовыкина.

Деятельность советской военной миссии в Соединенных Штатах Америки в начальный период Великой Отечественной войны впервые становится предметом исследования как в отечественной, так и в зарубежной историографии. Изучив материалы российских и американских архивов, а также публикации американских средств массовой информации, автор делает выводы о первых результатах переговоров, которые вели высокопоставленные советские военные с политическим руководством США. Хотя масштаб американской помощи Советскому Союзу в избранный хронологический период — с июля 1941 г. по февраль 1942 г. — был ограничен, да и американские поставки в СССР в самом начале Великой Отечественной войны осуществлялись в основном не в рамках программы ленд-лиза, а путем предоставления кредитов Советскому Союзу на прямые закупки вооружения, тем не менее, именно тогда были заложены основы союзнических отношений между СССР и США и определены основные параметры американской экономической помощи, выработаны логистика доставки грузов в Советский Союз, финансовая составляющая программы и произведена оценка возможностей американской оборонной промышленности. Важнейшей задачей представителей советской военной миссии в США было убедить американское руководство в том, что военное положение СССР не является катастрофическим, а Красная Армия сохраняет боеспособность. Материалы американской периодической печати дают важную информацию о развернувшейся летом 1941 г. борьбе как в средствах массовой информации, так и в политических и военных кругах США по вопросу о необходимости оказания помощи СССР и о формировании нового образа советского государства — союзника по совместной борьбе, а не идеологического оппонента. Особое внимание в статье уделено визиту главы советской военной миссии в США А.К. Репина в феврале 1942 г., характеру переговоров с президентом США и последовавшим решениям, которые способствовали реализации программы ленд-лиза в отношении Советского Союза.

Начало массовой иммиграции в США из Российской империи приходится на последние десятилетия ХIХ в. Статистика обоих государств отражает стремительный прирост потока отъезжающих/прибывающих за океан накануне Первой мировой войны. Изменение состава переселенцев в сторону преобладания выходцев из Восточной Европы, в основном евреев, еще современниками было охарактеризовано как «новая» иммиграция в Америке, своеобразие которой обуславливалось «культурной» замкнутостью, традиционализмом, религиозной ортодоксальностью. Проблемы, вызванные «новой» иммиграцией, являлись злободневными и острыми как в русском, так и в американском обществе. В России массовая экономическая (трудовая) эмиграция в Америку была спровоцирована во многом национальными и религиозными конфликтами. Эта тема поднималась на страницах отечественной прессы и в отдельных изданиях, инициаторами дискуссии выступали ведомственные чиновники, которые оперировали статистикой, и выступали с рекомендациями по урегулированию ситуации. В Соединенных Штатах возросший приток иммигрантов вызвал изменения в законодательстве и иммиграционной политике, в сторону введения ограничительных мер, а также привел к усилению влияния движения нейтивизма, создании специальной комиссии У.П. Дилинхэма для изучения всех аспектов, связанных с иммиграцией. В данной статье анализируется иммиграционная политика США, в частности рестрикционистское законодательство. Интеллектуальная элита США включалась в обсуждение проблемы «новой» иммиграции и транслировала свое видение проблемы через прессу. В существующей отечественной и американской историографии не уделялось должного внимания прессе Новой Англии. Между тем новоанглийская пресса проявлялся устойчивый интерес к проблеме «новой» миграции из России, а именно к ее значительной еврейской составляющей. Публицисты отмечали тенденции на трудовом рынке, сложности, вызванные адаптацией переселенцев, и восприятие их жителями Новой Англии. Волна «новой» иммиграции из Российской империи, обладавшая ярко выраженными специфическими чертами, оказала влияние на социально-экономические и общественно-политические процессы в Соединенных штатах в конце ХIХ — начале ХХ в.