Статьи

Статья является продолжением исследования роли художественного образа в русском искусстве первой трети ХХ в. и ставит целью изучение концепта «конь»/«лошадь» в искусстве 1900–1920-х гг. Интерес представляет семантическое значение художественного образа в его эволюции — с начала революционных преобразований в русском искусстве до изменений, произошедших после 1917 г. Опорой для исследования во многом является художественная литература, в которой образ лошади оказался сформирован наиболее полно. Многомерность семантических отношений в границах синонимической парадигмы с общим значением «лошадь» рассматривается в статье на материале изобразительного искусства. Исследуется многообразие художественных ролей, символических и семантических функций, которыми в искусстве определенного периода наделялся образ лошади, а также выявляется специфика этих ролей в зависимости от художественного замысла. Отождествление и узнавание образа происходит на разных уровнях — содержательное наполнение концепта не раскрывается только через сюжет, возможны также неожиданные семантические ассоциации, подсказанные художнику визуальным, житейским, интеллектуальным, эмоциональным опытом или творческой интуицией. В этом контексте вынесенные в заглавие статьи цитаты маркируют два основных понятия: «лошадь как лошадь» (В. Шершеневич) актуализирует прямое значение «лошадь как животное», а «все мы немножко лошади» (В. Маяковский) является зоометафорой, определяющей внутреннее состояния человека. На данном этапе исследования можно выделить пять основных разделов, позволяющих структурировать и упорядочить рассматриваемый в работе набор произведений, содержащих изображение лошади (коня): деревня, город, всадник, Апокалипсис, историческое событие (в нашем случае — Гражданская война и коллективизация). Для того чтобы во всей полноте понять специфику семантического наполнения образа лошади в искусстве обозначенного времени, необходимо произвести дополнительные исследования. Пока же предлагаемый текст не может претендовать на исчерпывающее решение поставленной проблемы, но намечает векторы, позволяющие продолжить ее изучение 

В появлении и развитии двух главных позднесоветских проектов мемориальной политики — «Города-герои» и «Золотое кольцо» — было много как различий, так и точек пересечения. Каждый из них апеллировал к определенной выборке регионов, и борьба за включение в проекты представляла собой взаимодействие, а иногда и противостояние акторов союзного, республиканского и регионального уровней. Оба они были «витринными» туристическими маршрутами как для отечественного, так и для зарубежного туризма. Монография Е.М. Болтуновой и Г.С. Егоровой «Территория и история: позднесоветские проекты “Города-герои” и “Золотое кольцо”» вносит значительный вклад в изучение двух мемориальных проектов позднесоветского общества, которые дали ему нечто большее, чем новые места памяти и туристические маршруты: они сформировали альтернативные мифы основания, которые конкурировали с основополагающим советским нарративом. Новаторством монографии является постановка задачи найти точки пересечения в истории, казалось бы, совершенно не связанных друг с другом проектов: работа Е.М. Болтуновой и Г.С. Егоровой о том, как общество и власть искали и создавали новые национальные смыслы и ориентиры. Города, отмеченные званием «Городов-героев», стали постепенно соотноситься в публичной исторической памяти с территориями самых главных сражений Великой Отечественной войны, в то время как ряд городов и регионов, которые «выпали» из проекта «Города-герои», оказались и вне программы государственной мемориализации вое нных событий 1941–1945 гг. Вопрос состава и границ также стал одним из ключевых аспектов разработки маршрута «Золотое кольцо». Представители каждой области старались максимально убедительно обосновать необходимость обратить внимание при реализации проекта на тот или иной город или район, так как включение города в маршрут позволило бы соответствующему региону получить дополнительные ресурсы для развития. Авторы монографии подробно останавливаются на взаимовлиянии проектов на уровне нарративов и визуальной составляющей, а также на самопозиционировании территорий, входящих в проекты, и их восприятии. 

Победа Октябрьской революции в России в 1917 г. пробудила энтузиазм передовых китайских интеллектуалов в освоении российского революционного опыта, многие молодые китайские революционеры стремились учиться непосредственно на родине Октября. Чтобы изучать русскую революционную теорию и опыт, а также достичь цели преобразования страны, необходимо было подготовить для будущей революции группу кадров, владеющих русским языком. Настоящая статья посвящена истории первой кадровой школы Коммунистической партии Китая — Школы иностранных языков, находившейся в Юянли, районе Шанхая. Исследование показывает, что Школа иностранных языков, хотя существовала всего около года, внесла важный вклад в воспитание первых кадров КПК и содействовала развитию китайской революции. Педагоги и ученики школы энергично пропагандировали марксизм, активно участвовали в партийном строительстве, руководили китайскими рабочими, крестьянским, молодежным, женским движениями и вооруженной борьбой, играя особую роль в соединении марксистской теории с практикой китайской революции, в развитии и укреплении организационной мощи партии и расширении политического влияния КПК. Старый Юянли и Новый Юянли — это две соседние улицы. В 1920 г. именно здесь группа китайских коммунистов в Шанхае создала Школу иностранных языков, которая фактически стала школой для подготовки китайских революционных кадров. Первая группа молодых коммунистов, которые учились в Школе иностранных языков, была отправлена в СССР уже после нескольких месяцев обучения русскому языку и политической подготовки. После возвращения на родину большинство выпускников Школы иностранных языков стали видными деятелями китайской революции. Распространение марксизма в Китае тесно связано с этой группой молодых людей, обучавшихся в СССР. Можно сказать, что Юянли — это не просто топоним и место, где находилась Школа иностранных языков. Это исторический «свидетель» борьбы КПК за свои идеалы, который имеет уже более чем столетнюю историю. 

Неравенство в важной отрасли российской экономики в эпоху Первой мировой войны изучено авторами на материалах одного из крупных западносибирских предприятий. Исследование опирается на источники, впервые вводимые в научный оборот, — данные из фондов податной инспекции, связанные с определением круга плательщиков подоходного налога и установлением их заработков. Выгодная особенность использованных перечней состоит в том, что они включают не только плательщиков налога (получателей относительно высокого дохода), но вообще всех сотрудников предприятия. Сведения о зарплате почти четырех сотен сотрудников Алтайской железной дороги, от сторожа до управляющего, использованы для подсчета децильного коэффициента. Это позволяет расширить поле для микроисторического изучения неравенства статистическими методами за счет включения новых отраслей и новых регионов. Кроме того, один из использованных списков содержит сведения, позволяющие поставить вопрос о необходимости изучения дополнительных параметров неравенства в России начала XX в. Показано, что дифференциация доходов железнодорожников существенно увеличивается при учете имеющихся у них иждивенцев (прежде всего детей), т.е. учет состава семьи может изменить представление о степени неравенства доходов. Еще один использованный список дает авторам редкую возможность изучить зарплату служащих железной дороги с учетом отдельных составляющих заработка (в том числе оклада, военной прибавки, премий, оплаты внеурочных работ). Анализ изменений децильного коэффициента в зависимости от учета названных статей зарплаты позволил доказать, что одна из весомых прибавок к окладу сокращала разрыв между доходами высших и низших служащих, а другая, напротив, давала возможность больше заработать тем, кто этого хочет. Таким образом, показано, что одна из созданных до революции систем оплаты труда позволяла избегать одновременно двух проблем, которые станут насущными для новой власти в 1920-е гг.: и уравниловки, и чрезмерного неравенства 

История науки призвана изучать не только историю открытий, мнений и используемых методов, но и человеческие связи, которые порой не в меньшей степени влияют на становление и развитие науки, чем опубликованные статьи и книги. Особую сложность для наблюдения и исследования представляют разного рода эфемериды: понятные только в узком кругу злободневные намеки, разнообразные высказывания по поводу, который может оказаться забытым по прошествии времени, способ шутить, давно утративший актуальность, — всё то, что вплетается в ткань всякой жизни, в том числе научной, и без чего невозможно представить себе людей, делавших науку. В центре предлагаемой статьи — поэтический текст, обнаруженный в архиве замечательного российского астронома В.К. Цераского, который возглавлял Астрономическую обсерваторию Московского университета на рубеже XIX–XX вв. и много сил приложил для ее строительства. Шуточное сочинение «Песнь о рефракторе» (1898) берлинского студента Бенно Мессова — один из таких образцов юмора, который способен пролить свет на характер научных контактов между учеными разных стран. Сочинение представляет собой перепев знаменитой поэмы Фридриха Шиллера «Песнь о колоколе», глубоко укорененной в традиции немецкой поэзии. Между тем этот текст был преподнесен В.К. Цераскому, который, по мысли дарителя, способен был оценить тонкость шутки. Строительство рефрактора в Московской обсерватории представлялось прекрасным поводом вторично использовать текст, посвященный окончанию строительства такого же устройства в Потсдамской астрофизической обсерватории. Это сочинение является свидетельством как склонности ученых к юмору, так и разносторонних научных и дружеских связей между учеными и инженерами России и Германии на рубеже XIX–XX вв. В предлагаемой статье анализируется текст поэмы Мессова, рассматриваются некоторые страницы биографии ее автора и предполагаемые обстоятельства передачи Мессовым своего сочинения В.К. Цераскому 

В статье анализируются различные аспекты повседневной жизни отдыхающих в Крыму в начальный период развития полуострова как курорта. Источниками послужили публикации газет, издаваемых в Севастополе и других городах Крыма в изучаемый период, путеводители, воспоминания современников, посетивших Крым в разные годы. Анализ изученных источников показывает достаточно яркую картину жизни курортников и позволяет выделить несколько пластов информации: о развитии транспортной инфраструктуры и повседневных деталях путешествий, вариантах размещения, ценах на жилье и питание, способах проведения досуга. Можно проследить тесную связь эволюции условий жизни отдыхающих и курортно-рекреационной сферы в целом с экономическим и социальным развитием страны. Создание сети железных дорог сделало путь в Крым более дешевым и удобным. В начале ХХ в. отдых на полуострове перестал быть элитарным, сюда приезжали представители разных социальных слоев. Приток курортников вызвал развитие всей туристической инфраструктуры: росло число гостиниц, местное население активно вливалось в рынок соответствующих услуг, предоставляя внаем меблированные комнаты, экскурсионные услуги. Путеводители и мемуары показывают роль в жизни отдыхающих таких традиционных развлечений, как купание в море и прогулки в горы, а также способы их организации. Практиковалось раздельное купание мужчин и женщин как в купальнях, так и на пляжах. Большую популярность приобретают групповые и индивидуальные экскурсии по историческим местам Крыма. Анализ мемуаров показывает, что уровень сервиса вызывал нарекания у отдыхающих, они высказывали претензии к высокому уровню цен в гостиницах, неопрятности прислуги в ресторанах и т.п. Однако постоянно возрастающий интерес российского общества к Крыму как месту отдыха способствовал не только улучшению качества услуг, но и изменению условий жизни на полуострове: деревни и города превращались в комфортные населенные пункты, в которых имелись все атрибуты цивилизации — электричество, почта, аптеки, больницы. 

Во время Восточного кризиса 1870-х гг. британские политические элиты с особым вниманием следили за высказывавшимися в России идеями панславизма, часто воспринимая их как угрозу экспансии Российской империи на Балканский полуостров. Однако в самом начале Восточного кризиса в британском парламенте российский панславизм оценивался нейтрально или даже позитивно, что оказало значительное влияние на отношения Великобритании и России. Этот значимый эпизод, тем не менее, до сих пор практически не рассматривался в научной литературе. В данной статье на основе материалов парламентских дебатов прослежена трансформация образов российского панславизма в британском политическом дискурсе в 1876 г. и проанализированы механизмы их конструирования. Выделено три модели интерпретации «славянских интересов» России: панславизм как «славянские симпатии» российского населения, как «территориальные амбиции» великой державы и как «интриги», подстрекательство балканских народов к мятежу против Османской империи. Летом 1876 г. наибольший вес в британском политическом дискурсе получила интерпретация панславизма как искренних симпатий российского общества к братьям-славянам. Эта интерпретация способствовала формированию более позитивного образа России и даже временному изменению протурецкой политики британского правительства. Однако к концу 1876 г. британские политики все чаще стали подозревать российское правительство в «подрывном панславизме». На формирование образов российского панславизма в политическом дискурсе Великобритании влияли не только ее традиционные внешнеполитические установки, но и внутриполитическая борьба, обострившаяся во время «агитации за болгар». Панславизм трактовался неоднозначно и из-за недостатка информации, в силу чего политики зачастую основывали свои суждения на стереотипах в отношении России, Османской империи и балканских народов. Наконец, мнение парламентариев складывалось и под влиянием переосмысления собственной британской идентичности. Британские политики заново обращались к актуальным для самой Британии вопросам отношения к суверенитету империй, восстаниям колонизированных народов, моральной ответственности и международной миссии Великобритании. 

Предмет статьи — представления сотрудников российской заграничной агентуры Ю. Балашевича и А. Стемпковского о революционно-демократической организации польской эмиграции «Республиканский польский центр» (ОРП), существовавшей в 1867–1870 гг. В историографии это общество изучалось преимущественно с точки зрения его идеологических особенностей на основе источников, созданных в самой эмигрантской среде. В данной работе подчеркивается целесообразность комплексного обращения к альтернативным, использовавшимся лишь эпизодически при изучении данной темы материалам — российским агентурным донесениям. Отчеты заграничных российских агентов позволяют осветить сюжеты, находившиеся ранее на периферии исследовательской оптики, — проблемы вовлеченности ОРП в деятельность по подделке российских банкнот и в планы убийства европейских монархов. В контексте исследуемой проблематики также по-новому ставится вопрос о роли этой организации в международном революционном движении. Анализируются два неиспользованных ранее фрагмента донесений А. Стемпковского. В первом из них приводятся данные об отношении генерала Ю. Гауке-Босака к фальшивомонетничеству, а во втором сообщается о перехвате известного исследователям письма итальянского революционера Дж. Мадзини к ОРП, в котором излагалось его мнение по поводу славянского вопроса на Балканах и роли в нем польского национально-освободительного движения. Кроме того, в исследовании рассматриваются под ракурсом заявленной проблематики уже опубликованные в польском переводе отчеты Балашевича. Подчеркивается, что, согласно агентурным отчетам, ОРП был активно вовлечен в планы итальянских и французских республиканцев во главе с Дж. Мадзини по ликвидации Наполеона III, но при этом не располагал необходимыми ресурсами и союзниками среди других польских эмигрантов для организации самостоятельных покушений на Александра II, являвшегося более приоритетной целью для поляков. Авторы делают вывод, что в оптике донесений Ю. Балашевича и А. Стемпковского ОРП представляется второстепенным звеном в революционных проектах международных радикалов. 

Статья представляет собой публикацию, с расширенным комментарием, исторического документа — записки Михаила Кирилловича Грибовского, руководившего созданной в начале 1820-х гг., после «Семеновской истории», тайной военной полицией в Гвардейском корпусе. Записка составлена в 1822 г. и хранится в Российском государственном военноисторическом архиве. В комментарии к ней описывается предыстория создания тайной полиции: деятельность самого М.К. Грибовского, изданная им брошюра «О состоянии крестьян господских в России» и ее восприятие современниками. Приводятся общие сведения о созданной М.К. Грибовским структуре и особенностях ее финансирования. Упоминается его известная в историографии записка, посвященная декабристскому Союзу благоденствия (благодаря в том числе этой записке Александр I располагал сведениями о данном обществе). В комментарии сообщается еще о трех записках М.К. Грибовского, изданных в последние десятилетия. Применительно к публикуемой записке делается вывод, что в ней рассказывается о попытках отыскать брошюру «Краткие наставления русским рыцарям» М.А. Дмитриева-Мамонова, вышедшую в 1816 г. небольшим тиражом и несохранившуюся. Дается краткая история организации, для которой эта брошюра была составлена — Ордена русских рыцарей — и которая, по мнению автора, не существовала в реальности. Перечисляются известные фигуры, которые были причастны к замыслам по созданию Ордена русских рыцарей. Несмотря на то, что публикуемая записка не подписана, автор атрибутирует ее (на основании сличения почерка) как составленную М.К. Грибовским. Раскрывается вероятная фигура, зашифрованная в записке под аббревиатурой. Делается вывод, что представленная записка показывает, как работал политический сыск в России в конце царствования Александра I. Так, например, интерес М.К. Грибовского к Ордену русских рыцарей, отмечает автор, был вызван предположением, что М.А. Дмитриев-Мамонов издал в виде «Кратких наставлений русским рыцарям» устав Союза благоденствия. 

Статья посвящена политическому завещанию норвежского короля Сверрира (1177–1202), которое он, находясь на смертном одре, оставил своему сыну и преемнику Хакону Сверрессону в «грамоте об управлении государством». Хотя упомянутый документ не сохранился и о его содержании неизвестно ни из одного источника, в литературе традиционно считается, что главное наставление наследнику заключалось в немедленном и безоговорочном примирении королевской власти и церкви, находившихся в острой конфронтации еще с 1130 г. По мнению большинства исследователей, Хакон выполнил завещание отца, что отразилось в его капитулянтском письме к норвежским прелатам. Однако анализ этого письма в тесной связи с другими документами, в которых имеются сведения о событиях того времени, показал, что ни Сверрир, ни его сын не собирались сдавать своих позиций перед епископатом. Напротив, они настаивали на том, чтобы все общественные и политические силы признали их законными правителями Норвегии, а также согласились с полным внутренним и внешним суверенитетом королевской власти. Установлена тесная связь между письмом Хакона к прелатам и «Речью против епископов», составленной в последние годы правления Сверрира, которая стала единственным авторитетным текстом как для самого королевского послания, так и для фракции «королевской партии», стоявшей за его наследником. «Грамота об управлении государством» фактически устанавливала права Хакона Сверрессона на Норвегию как на неотчуждаемое у него наследство (одаль), а за общими благопожеланиями внутреннего мира скрывались конфронтационные по сути предложения. Впервые делается вывод, что акции, предпринимаемые как «церковной», так и «королевской» партией в 1202–1204 гг., заложили не основы последующего слияния этих группировок, как это представляла предыдущая исследовательская традиция, а, напротив, обострили борьбу и между ними, и между фракциями в их составе.

Проблема реставрации — одна из важнейших неотъемлемых составляющих процесса сохранения мирового культурного наследия. XIX век является знаковым в истории реставрационного дела. В это время из частной практики самоучек оно превратилось в настоящую научную дисциплину. С давних времен многие европейские страны сталкивались с проблемами сохранения культурного наследия, при этом везде они решались по-разному, в зависимости от местных художественных особенностей и накопленного опыта. Настоящая статья посвящена неизвестным ранее фактам из жизни и деятельности первого русского реставратора Андрея Филипповича Митрохина. Он родился и учился живописи в городе Торопец. Служил простым солдатом, затем по долгу службы попал в Санкт-Петербург, где вскоре был пожалован камердинером в Эрмитаж. Его карьера получила развитие при Франце Ивановиче Лабенском, который в 1797 г. вступил в должность главного хранителя картин эрмитажной галереи. Роль Митрохина для истории отечественной реставрации и, в частности, для Эрмитажа невозможно переоценить. Он не только реставрировал живописные произведения, воспитал нескольких учеников, но и самостоятельно занимался разработкой новых методов реставрации картин. С помощью освоения новых техник и методов механической реставрации А.Ф. Митрохину и его ученикам удалось сохранить более тысячи живописных произведений из эрмитажной коллекции, многие из которых являются жемчужинами живописи. К сожалению, некоторые аспекты биографии Митрохина долгое время оставались вне поля зрения исследователей, в особенности это касается его жизни вне стен Эрмитажа. В данной работе рассмотрены вопросы о предполагаемой дате рождения мастера, его родственных и дружеских связях и др. Приводимые автором архивные данные позволяют по-новому взглянуть на персону реставратора Андрея Митрохина, а также проливают свет на некоторые социально-культурные аспекты того времени 

Археологические и естественнонаучные исследования палеолитических красочных пигментов (охры) имеют более чем столетнюю историю. Однако до последнего времени подавляющее большинство работ было сосредоточено на изучении отдельных образцов, но не всей совокупности данной категории материалов — минерального красочного сырья (в широком смысле этого термина). Описание теоретического подхода и имеющиеся результаты апробации методики полевой фиксации и лабораторной обработки образцов охры разных форм, размера и консистенции со всей очевидностью демонстрируют принципиальную важность проведения перед естественнонаучной стадией изучения именно археологического исследования красочных пигментов как массового материала, без чего фактически невозможно даже целеполагание для последующего междисциплинарного исследования, а его результат будет иметь крайне лимитированный характер. Многофакторное изучение красочных материалов может демонстрировать большое разнообразие характеристик образцов как между различными уровнями залегания археологического материала и объектами в рамках одного памятника, так и между разными памятниками. При подходе к пигментам как к массовому материалу необходима статистическая обработка полученных результатов для формирования содержательных выводов об использовании пигментов на памятниках. Выявляемые в результате подобного методического подхода системные различия открывают возможности для проведения сравнения, основанного на методах математической статистики. Подобный подход требует накопления статистически значимого и пригодного с точки зрения полевых алгоритмов фиксации количества образцов пигмента для получения релевантных данных. Следовательно, только изучение максимально доступного массива экземпляров (включая максимум мелких крупинок) охр из разных объектов культурного слоя, отдельных слоев и разных памятников дает возможность получить информацию о культурном сходстве и различии в этой части стратегий жизнедеятельности верхнепалеолитических коллективов, в том числе позволяет выявить основные стадии производственной цепочки. Предлагаемый подход к исследованию охры как массового материала при соблюдении методики полевых работ актуален для всех типов археологических памятников каменного века. 

Предмет данного исследования — научное наследие заслуженного профессора Московского университета Ии Леонидовны Маяк (1922–2018) в той его части, которую составляют опубликованные ею в 1958–1999 гг. рецензии на монографии по римской истории отечественных и зарубежных авторов. Рассматриваются побудительные мотивы И.Л. Маяк к написанию рецензий, методологические основы ее анализа, требования к источниковой базе и историографическому фундированию антиковедческих работ, к их структуре и логике изложения. Отмечается неприятие И.Л. Маяк догматизма в применении теории общественно-экономических формаций, а также гиперкритического отношения к источникам по архаическому Риму, распространение которого она считала методологическим следствием кантианства. Автор показывает, что И.Л. Маяк не только отслеживала трудный процесс реабилитации античной традиции как источника для изучения римской архаики, она сама активно продвигала этот процесс, в том числе — рецензируя чужие труды. Излагаются такие требования И.Л. Маяк к антиковедческим исследованиям, как необходимость проводить терминологический анализ сведений источников, прослеживать изменения содержания понятий с течением времени, показывать возможность различных интерпретаций приводимых фактов. При формулировании теоретических построений императивом И.Л. Маяк были: давать свою концепцию на фоне концепций предшественников; если проблема дискуссионная, обозначать свою позицию четко и определенно. Анализ содержания рецензий, написанных Ией Леонидовной, позволяет сделать вывод, что они дают возможность расширить представления о ее научных позициях, особенно по тем проблемам римской истории, изучением которых она непосредственно не занималась в своих монографиях и статьях, в частности, по вопросу о сохранении полисных основ в поздней Римской империи. Тексты рецензий И.Л. Маяк подкрепляют памятный многим поколениям историков ее образ: уважительное отношение к коллегам даже при серьезной критике написанного ими, деликатность замечаний, строгая академичность выражений. Показана полемическая заостренность и диалогичность рецензий И.Л. Маяк 

В рецензии анализируется монография А.Б. Николаева «Государственное совещание 1917 года: созыв, состав, деятельность», опубликованная в 2022 г. Подготовка и проведение масштабного общероссийского мероприятия в революцио нном 1917 г. даны в русле исследований российского парламентаризма. Созыв Московского Государственного совещания 1917 г. стал насущной необходимостью для коалиционного Временного правительства, рассчитывавшего укрепить свой престиж, личную власть А.Ф. Керенского, возможно, получить «трибуну», где оно могло бы оперативно давать пояснения по всем возникавшим вопросам в случае преобразования его из совещательного суррогата парламента в орган с учредительными функциями. Кроме того, Временное правительство искало возможности примирить на государственном уровне уже совсем к тому времени размежевавшихся революционно-социалистическую демократию и буржуазный либерализм. Значимый характер Московского Государственного совещания 1917 г. состоял в попытке найти выход из создавшегося революционного тупика, послужить для слабой, зависимой, двойственной государственной власти опорой, которая позволила бы ей стать властью единой, сильной, способной спаси страну от внутреннего развала. В стремлении возобладать над надвигавшейся политико-социальной анархией совещание явилось напряженным, драматичным моментом в ходе революции 1917 г. Для наблюдателей и участников Государственного совещания было очевидно, что это «Земский собор всея земли Русской», собравшийся в первопрестольной столице России, чтобы решить насущные проблемы, упрочить власть физически и духовно. Итоги Государственного совещания оказались противоречивыми для всех политических сил. Временное правительство смогло получить на совещании поддержку большинства, но характер этой поддержки свидетельствовал о крайне шатком положении коалиции. Автор рецензируемой монографии в результате проведенного исследования приходит к выводу, что Государственное совещание, сохранив коалицию, не укрепило ее. Представители революционной демократии вынуждены были пойти на уступки буржуазии, что привело в дальнейшем к утрате влияния революционной демократии среди рабочих и солдат 

Статья посвящена вопросам организации управления на железнодорожной станции Маньчжурия в начале XX в. Станция находилась на китайской территории в двух километрах от российской границы. Несколько десятилетий здесь преобладало русское население, строились храмы, школы, больницы, действовали две таможни. Управление поселком, который сформировался при станции, осуществлялось администрацией Китайско-Восточной железной дороги. Одновременно с этим в момент окончания строительства железнодорожной соединительной ветви «Китайский разъезд — Маньчжурия» часть функций по управлению станцией взяла на себя Забайкальская железная дорога. В статье на основе материалов Российского государственного исторического архива показано, что совместное управление станцией сразу двумя железными дорогами имело ряд особенностей. Для урегулирования спорных ситуаций администрация железных дорог заключала специальные соглашения. Первое из них было подписано в 1903 г. и предусматривало поступление всех доходов и сборов при эксплуатации пограничного участка дороги от китайской границы до станции Маньчжурия в пользование Забайкальской дороги. Она же должна была нести все расходы по эксплуатации подвижного состава. Эксплуатация станционных сооружений была четко регламентирована: одна часть каменного пассажирского здания, а также территорий вдоль железнодорожной магистрали переходила в ведение Забайкальской дороги, а другая — в ведение Китайской дороги. Расходы по содержанию и ремонту пассажирского здания, других сооружений общего пользования на станции Маньчжурия должны были производиться каждой дорогой в равных частях. Эффективность работы станции во многом зависела от правильной организации системы управления. Одновременное участие в этом процессе представителей сразу двух железнодорожных управлений вызывало отсутствие единства действий в организации перевозок. Казенная Забайкальская железная дорога находилась в зависимости от центральных ведомств. Китайско-Восточная железная дорога, как частная, имела более широкие полномочия. Не добавляло единства и присутствие на станции Маньчжурия коммерческих агентов, нередко преследовавших свои цели в ущерб государственным интересам.