Статьи

Феномен «русского штрейкбрехерства», ярко проявившийся во второй половине 1920-х — 1930-х гг., является важной составляющей революционной истории Шанхая. Его начало относится ко времени Движения 30 мая 1925 г. В условиях начавшейся всеобщей забастовки студентов, рабочих и коммерсантов белоэмигранты нашли свою «нишу» в контр революционной деятельности: усилиями бывшего генконсула В.Ф. Гроссе и Комитета защиты прав и интересов русских было организовано привлечение белоэмигрантов в силовые отряды Международного сеттльмента. В основном белоэмигранты входили в состав «добровольной» армии для защиты сеттльмента, привлекались к охране и патрулированию. Они также занимались расклейкой пропагандистских листовок в китайских владениях Шанхая, действуя «партизанскими» методами. Рядовые эмигранты, желая получить еду и крышу над головой, забывали о классовой солидарности с китайскими рабочими и поступали на работу, предлагаемую местными властями: в табачных и судоходных компаниях, Китайской импортно-экспортной компании пиломатериалов, портах, на почте и других социально значимых предприятиях. Особенно ярким примером стала ситуация на электростанции. В ходе длительных переговоров между китайскими рабочими и Муниципалитетом проблема русских штрейкбрехеров занимала центральное место. Белоэмигранты, получившие работу на электростанции, фактически стали инструментом в руках иностранцев в борьбе с забастовкой. В конечном итоге после завершения забастовки из-за русского штрейкбрехерства китайских рабочих массово уволили из Департамента по электричеству. Для иностранцев и Муниципалитета Международного сеттльмента русские рабочие являлись лишь временным средством для борьбы с забастовкой. Большинство рабочих, получивших работу в частных компаниях, портах и других местах, было уволено сразу

Целью исследования является выявление того, как теоретические установки руководителей советской медицины и физкультурного движения в 1923–1926 гг., прежде всего Н.А. Семашко, воплощались на практике в молодежной среде и какова была роль в этом процессе комсомола. В указанный период под руководством медиков были заложены основы организации массового физкультурно-спортивного движения, причем основной акцент делался на оздоровление населения страны в целом и молодежи в особенности на основе научных изысканий и медицинского контроля. Опыт, полученный в те годы, был положен в основу последующей политики государства по популяризации физкультуры и спорта среди населения. Путем проб и ошибок были выработаны основные принципы организации физкультурного движения в стране на основе самодеятельных кружков физкультуры на предприятиях и в ведомствах, а также в учебных заведениях, что позволило получить эффект массового вовлечения молодежи, минимизировав капиталовложения государства в данную сферу. Чтобы обеспечить контроль за движением предполагалось задействовать комсомол, который должен был занять лидирующие позиции в кружках. В этот период также был поставлен и решен ряд важных вопросов: о допустимости соревнований в советской физкультуре, о видах спорта, имеющих право на существование в СССР, о том, как решать проблему нехватки квалифицированных кадров и как обеспечить материальную базу. Совместные усилия Высшего совета физической культуры при ВЦИК РСФСР и комсомола дали свои плоды к концу обозначенного периода, когда значительно увеличилось количество участников физкультурного движения. На данном этапе советский спорт еще не был спортом больших достижений и мировых рекордов, но со временем была создана сеть самодеятельных физкультурных коллективов, охватившая всю страну, что позволило выявлять талантливых спортсменов в юном возрасте, а для всех остальных сделать физкультуру и спорт частью советского образа жизни.

После присоединения Приамурья к России во второй половине XIX в. начался процесс заселения и хозяйственного освоения обширных дальневосточных территорий. В числе колонистов были старообрядцы из центральных и сибирских губерний Российской империи. Кроме того, в 1908–1914 гг. на Амур стали переселяться русские старообрядцы-липоване из придунайских стран — Австро-Венгрии, Румынии и Болгарии. Во второй половине XIX в. для переселявшихся в Приамурский край крестьян предусматривались значительные льготы. В начале ХХ в. хозяйственное освоение региона продолжалось на основании утвержденных 22 июня 1900 г. «Временных правил для образования переселенческих участков в Амурской и Приморской областях». С 1 января 1901 г. каждому члену переселенческой семьи мужского пола вне зависимости от возраста полагался 15-десятинный земельный надел. Как правило, в новых местах старообрядцы селились отдельными обществами. При широком распространении различных промыслов основным занятием старообрядческого населения края являлось земледелие. Торговля не получила должного развития, оторванные от основных административных центров и путей сообщения старообрядцы практиковали преимущественно натуральное хозяйство. Вопреки распространенному мнению, амурские крестьяне не игнорировали применение сельскохозяйственной техники.

Предметом исследования в статье являются образ и социально-хозяйственные практики среднепоместного дворянина одной из губерний Европейской России и его отношение к роли сельского хозяйства в истории страны и взаимоотношениям крестьян и помещиков. Анализируются гражданская позиция рационально мыслящего прогрессивного помещика, его мировоззренческие установки и мотивы рационализации хозяйственной деятельности накануне отмены крепостного права и в пер- вые пореформенные десятилетия. Статья базируется на материалах семейного архива смоленских помещиков Нееловых, в частности, документах, принадлежащих перу П.Д. Неелова, владельца имения Пески Гжатского уезда Смоленской губернии. Автор показывает, что стремление к повышению хозяйственной эффективности имений диктовалось экономическими интересами и гражданской ответственностью владельца, связывающего процветание своего имения и будущее России с развитием аграрного сектора. Отношение дворянина к крестьянам имело рациональный характер, их связывала общая хозяйственная деятельность, которая в эпоху крепостничества держалась на господстве и подчинении, но не исключала хозяйствен- ной эффективности, а после отмены крепостного права — на экономической ответственности при сохранении элементов патернализма. Основой процветания имения в крепостническую эпоху являлось рационально организованное управление крестьянами в сочетании с применением достижений агрикультуры. В пореформенное время на первое место вышли специализация хозяйства и гражданско-правовые договоры с крестьянами. Применение рациональных методов ведения сельского хозяйства в глазах русского помещика имело универсалистское значение для обоснования его гражданской позиции во времена крепостничества и эмансипации. Новизна исследования заключается в изучении проблемы гражданской ответственности дворянина на примере жизни одного человека в переломное для истории России время. Обращение к истории дворянина Смоленской губернии вызвано убежденностью автора в возможностях регионального и «антропологического» подходов и жанра микроистории при изучении хозяйственных и социальных практик, а также проблем гражданственности, рационализма и «моральной» экономики в крепостнической и пореформенной России.

В статье на основе анализа трактовки категории «свобода» (libertas) у Овидия рассматривается его восприятие политического режима Августа. Целью исследования является определение ключевых значений данного понятия через подробное рассмотрение контекста его употребления, а также выявление особенностей его семантических отношений с тер- минами «своеволие» (licentia), «закон» (lex), «право» (ius), «стыд» (pudor) и «страх» (metus, timor). В эпоху Республики lex и ius считались гарантами по- литической libertas, предохраняющими ее от вырождения в свою крайнюю форму — licentia. Последняя понималась как один из признаков деградации политической системы и предпосылка установления рабства и тирании, господства страха, насилия, разврата и несправедливости. Эти представления нашли отражение в поэзии Вергилия и Горация, увидевших в Августе защитника от подобных бедствий. Незнакомый с тяготами гражданских войн, их младший современник Овидий был носителем других ценностей, резко антагонистичных республиканской морали и многим положениям официальной идеологии принципата Августа. Имплицитно сформулированный им концепт свободы, помимо прочего, имел вполне определенное политическое содержание, ориентировавшее молодое поколение римлян на сопротивление конкретным аспектам системы принципата. Исследование показало, что термин “libertas” в трудах поэта семантически близок к понятию “licentia”. При этом в большинстве рассмотренных случаев данная категория имеет положительную коннотацию и означает возможность реализации любовных страстей, а также право высказывать в частной жизни непристойные мысли. Касаясь темы свободы, Овидий выразил недовольство сугубо республиканскими чертами правления Августа. Законы (leges) и нормы (iura) режима принципата, воплотившие в себе строгие моральные императивы эпохи Республики, на взгляд поэта, не только не служили гарантом свободы, но, провоцируя стыд (pudor) и страх (metus, timor), сурово ее подавляли и тем самым препятствовали реализации важнейшей для элегика ценности — личного счастья (felicitas).

В статье подробно анализируется недавно переведенная на русский язык монографии Р. Рехта «Верить и видеть. Введение в искус­ство соборов XII–XV веков» (1999). Рассматривая как саму монографию, так и ее перевод, автор отмечает прежде всего глубокие недостатки автор­ской концепции. Помимо самой книги обсуждается полемика вокруг нее в зарубежной историографии, ставятся некоторые актуальные вопросы, касающиеся новейших исследований готического искусства. Проблема тек­ста Рехта — это сомнительная концепция об усилении визуальности со­ борного пространства, якобы связанного с новым обрядом демонстрации гостии. При этом игнорируется позднероманская архитектурная традиция, и «искусство соборов» французского автора превращается в малодосто­верную искусственную конструкцию, в которой научная мода и несколько поспешные, поверхностные выводы преобладают над реальным анализом архитектурной формы. Возможно, именно поэтому здесь много ошибок в конкретном описании архитектурных памятников. В статье привлечен об­ширный историографический материал, который подтверждает сомнитель­ность методов и выводов Рехта. Особой темой рецензии является качество перевода. Терминологически он не выдерживает критики, в то время как архитектурный анализ требует безупречной точности описания (чего нет и у автора, а переводчик усиливает эти ошибки и добавляет к ним свои). Ошиб­ки эти проверяются по современным и старым публикациям, равно как и по сайту mappinggothicfrance с его бесценным визуальным ресурсом. Кроме того, иллюстрации книги не соответствуют авторским, а в самых важных случаях (при анализе соборов Буржа и Шартра, равно как и в других местах) они просто помещены не на своем месте. В заключение ставится вопрос о том, что всё же следует переводить из классической и новой литературы о готической архитектуре, если, конечно, переводить не так, как это сделано в рецензируемой книге.

Оружие дальнего боя (лук и стрелы, дротики) западных балтов в основном осталось вне поля зрения европейских археологов. Ста­тья посвящена редчайшим в прусской археологии находкам — наконеч­никам стрел эпохи викингов. Ситуация с этим разрядом археологических находок в исторической Пруссии в корне отличается от подобной картины на территории Литвы. Если там находки наконечников стрел обрнаружены преимущественно на городищах и являются следствием штурма этих укрепленных поселений неприятелем, то в Янтарном крае стрелы связаны исключительно с погребальными памятниками археологии. Во многом это результат слабой изученности прусских поселений, что является следстви­ем объективных причин. В большинстве привлеченных в статье погребаль­ных комплексов находки наконечников стрел единичны, поэтому следует полагать наиболее вероятной причиной их присутствия в погребениях смерть погребенного. Это положение может объяснить факт нахождения в могилах наконечников стрел, не извлеченных при жизни погребенного. Представленность на могильнике в урочище Кауп (Kl. Kaup) наконечни­ков стрел с шипами позволяет провести аналогии с находками таких же наконечников на ятвяжском городище Kaukai. Упомянутый могильник, содержащий останки западнобалтских купцов, мастеров и общинников, обитавших здесь в IX–XIII вв., планиграфически связан с торгово-ремес­ленным поселением эпохи викингов. Это поселение являлось важным зве­ном в цепи центров торговой активности жителей балтийского побережья и занимает важное место на Неманском янтарном пути XI–XII вв. Можно высказать предположение о конфликтах прусских и куршских купцов с автохтонными жителями Верхнего Понеманья, пользовавшимися, судя по находкам на расположенном в указанном регионе городище Kaukai, именно такими наконечниками стрел. Видимо, для этих торговцев прохождение Неманским путем не всегда было безопасным. Ланцетовидные наконечни­ки стрел на Каупе могут быть свидетельством конфликтов местных обита­ телей со скандинавами — естественными конкурентами прусских купцов на торговых путях Балтии.

В статье раскрываются основные вехи биографии извест­ного белорусского историка, летописца Белорусского государственного университета, организатора исторической науки и одного из руководите­ лей Белорусского государственного университета начала XXI в. профес­сора Олега Антоновича Яновского. Профессор О.А. Яновский внес несо­мненный вклад не только в развитие белорусской исторической науки и университетоведения, но также во многом способствовал расширению со­трудничества Белорусского государственного университета и Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова. О.А. Яновский прошел путь от лаборанта кафедры истории СССР досоветского периода до первого проректора Белорусского государственного университета. В статье характеризуется деятельность О.А Яновского на посту декана историческо­го факультета БГУ в непростое время изменения образовательного процес­са в БГУ. Представлен его вклад профессора в становление россиеведения в Беларуси, в выработку образовательной концепции изучения истории Рос­ сии в белорусских университетах, подготовку учебной базы. О.А. Яновский стал одним из основоположников преподавания для студентов белорусских университетов дисциплины «Университетоведение», которая призвана показывать многогранное значение университетов в жизни современного общества. В статье показана его работа по осмыслению и обоснованию исторического направления «интеллектуальная история» при активном ис­пользовании просопографии. Это дало возможность приступить к изданию многотомного сборника «Интеллектуальная элита Беларуси». Отмечены основные направления деятельности ученого по реализации совместных программ БГУ и МГУ. С целью формирования более полного представления о личности О.А. Яновского в статье содержится материал о семье, увлечениях и направлениях творчества белорусского профессора. Особо значимыми видятся работы Олега Антоновича Яновского, посвященные страницам истории БГУ, личности его первого ректора и других ученых, которые объединяют славные страницы развития Белорусского и Московского государственных университетов. Авторы полагают, что жизненный путь ученого, представляющий собой яркий пример служения Отечеству и науке, будет интересен российскому читателю.

В статье впервые в русскоязычной литературе исследу­ются проблемы влияния негосударственных акторов международных от­ ношений — немецких аналитических центров (“think tanks”) — на процесс решения одной из основополагающих проблем Европейского Союза — ми­грационного кризиса. Обзор деятельности “think tanks” показывает, что эта тема является для них одной из важнейших. Исследование имеет междис­ципилинарный характер: помимо изучения материала источников, прежде всего самих аналитических обзоров и статистических данных, в нем применяется концепция множественных потоков Дж. Кингдона, а также ряд других политологических методов. С опорой на данный инструментарий про­ изводится оценка рекомендаций “think tanks” Германии по урегулированию ситуации с неконтролируемым потоком мигрантов в связи с событиями «арабской весны» в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Предложения оцениваются по степени влияния на процесс принятия решений, а также по уровню дальнейшей имплементации в действия Германии и Европей­ского Союза. Делается вывод о том, что, хотя предложения центров имеют рекомендательный характер, они нередко становятся основой для изменения политического курса страны и принятия новых документов. Таким образом, прослеживается связь между «проблемным потоком» и «потоком принятия решений» (в терминологии Дж. Кингдона). Так, идеи немецких аналитических центров стали основой для новой реформы Общеевропей­ской системы предоставления убежища, легли в основу предложения по созданию транзитных центров в ЕС и за его пределами. При их активном участии разрабатывается проблема начавшегося в 2015 г. сотрудничества между ЕС и Турцией по вопросу борьбы против нелегальной эмиграции. Большинство аналитических центров рекомендовало не создавать новых структур регулирования миграции на уровне ЕС, а действовать в рамках имеющихся механизмов. Дискуссия по проблемам миграционного кризиса продолжается в Европе до сих пор, и германские “think tanks” принимают в ней активное участие.

Проблема организации летнего детского отдыха приобрела особую актуальность в СССР в начале 1960х годов, что было вызвано целым рядом обстоятельств. Среди них - увеличение количества детей в городах, рост преступности среди несовершеннолетних и др. Состоявшийся в 1959 г. ХХI съезд КПСС поставил задачу приобщения школьников к производственной деятельности и одновременно стал отправной точкой для увеличения числа детских лагерей. В 1960 г. в школах были введены группы продленного дня, создававшиеся для того, чтобы школьники находились под присмотром. В летнее время такой присмотр осуществлялся в детских лагерях, однако их количество не соответствовало потребностям общества. Пионерские лагеря строились и содержались преимущественно на средства крупных предприятий и профсоюзов. активную роль в деле функционирования лагерей играли комсомольские организации. они занимались подготовкой вожатых, разработкой методических инструкций для внешкольной работы. Создание новых лагерей стало для них дополнительным направлением работы. Комсомольский бюджет в 1960-1970е годы был весьма скромным, поскольку формировался в основном за счет членских взносов. Это обусловило тесное сотрудничество комсомола с домоуправлениями, колхозами, школами. Комсомольские организации делали акцент на создании таких лагерей, содержание которых не требовало больших финансовых затрат. опираясь на широкий круг источников (документы Секретариата, Бюро и школьных отделов ЦК ВЛ КСМ, хранящиеся в фондах РГАСПИ), автор освещает ряд проблем, стоявших в сфере организации летнего отдыха детей в 1960-1970е годы. отчеты комитетов комсомола наглядно свидетельствуют, что в регионах страны пытались реализовывать различные формы такого отдыха, одновременно осуществляя поиск финансовых ресурсов. В частности, рекомендовалось во время летних каникул привлекать детей к хозяйственной деятельности. Таким образом, характерной чертой создававшихся в 1960-1970е годы лагерей труда и отдыха, школьных, производственных, спортивных лагерей, лагерей комсомольского актива стало их стремление к самообеспечению.

Согласно общераспространенному в историографии мнению, политические инициативы и идеи Коммунистической партии Германии были обусловлены исключительно волей советского руководства и догмами марксистско-ленинской теории. Целями участия лидеров КПГ в испанской гражданской войне 1936-1939 гг. называют «советизацию» Испании и поиск «троцкистов», враждебных СССР. В связи с этим можно констатировать серьезную недооценку вклада немецких коммунистов в антифашистское Сопротивление, что отражается на анализе исследователями планов будущего устройства Германии. При рассмотрении проектов переустройства послевоенной Германии 1944-1945 гг. ученые предлагают только модель Советской России 1917 г. в качестве эталона для размышлений лидеров КПГ. однако обращение к архивным источникам позволяет утверждать, что значительное влияние на указанные проекты имело участие немецких коммунистов в гражданской войне в Испании. Благодаря этому были разработаны формы Сопротивления, которые станут еще более востребованы и усовершенствованы в годы Великой отечественной войны (например, посещение делегациями писателей и политиков лагерей для военнопленных). Война показала, что теоретические понятия коммунистов претерпевали изменения под влиянием реальности. Это было свидетельством того, что идеи КПГ были схожи с мыслями современниковнекоммунистов. Порядки, установленные в испанской республике, которые лидеры КПГ не считали социалистическими, помогли усовершенствовать понятие «демократической республики», использовавшееся в обращениях КПГ к соотечественникам. идеи, заимствованные коммунистами из их испанского опыта и введенные в проекты будущей Германии, позволили подойти к 83 рассмотрению проблем с учетом национальной специфики. однако практических успехов участие коммунистов в испанской войне не принесло. Технические проблемы не давали возможности проводить полноценную пропаганду из Испании, в то время как успехи фашистов убеждали в непобедимости гитлеровских войск. наконец, сами члены КПГ, нелегально работавшие в Германии и сомневавшиеся в правильности предлагаемой тактики, способствовали неудачам лидеров.

В статье анализируется эволюция образа Константина Калиновского и других деятелей восстания 1863-1864 гг. в советской историографии, основные проблемы, которые рассматривались в трудах историков, и оценки, в то или иное время дававшиеся лидерам Январского восстания. Первым исследователем, придавшим К. Калиновскому черты деятеля белорусского национального движения, был филолог и историк Вацлав Ластовский в статье 1916 г. Эту традицию советская историография переняла благодаря Всеволоду Игнатовскому, который в 1920е годы создал национально-ориентированную концепцию истории Белоруссии. Конец 1920х годов характеризуется противостоянием В. Игнатовского и Самуила Агурского, выступавшего с иных позиций по отношению к событиям восстания 1863 г., обнаруживавшего в них проявления скорее польского шовинизма. В послевоенные годы акцент в изучении восстания 1863-1864 гг. меняется: вместо подчеркивания антипольских черт деятельности литовских «красных» советские исследователи выделяли прежде всего русско-польский революционный союз против самодержавия, общность подходов польских повстанцев и российских революционных демократов. изменения трактовок образа Калиновского рассмотрены на примере работ В.Н. Перцева. К началу 1960х годов Калиновский рассматривается уже не отдельно, а в составе целого ряда деятелей 1863 г. окончательно этот пантеон героев складывается к юбилейному 1963 г. благодаря исследованиям В.А. Дьякова, А.Ф. Смирнова, И.С. Миллера и других. еще в обобщающем труде 1954 г. «Герои 1863 года» он включает С. Сераковского, К. Калиновского, З. Падлевского, Я. Домбровского, А. Потебню, В. Врублевского, Р. Траугутта. В 1970-1980е годы советская историография вновь теряет интерес к изучению событий восстания 1863 г., вновь на передний план выходит рассмотрение деятельности Калиновского в строго установившихся идеологических рамках. однако конец 1980х годов заложил основы нового всплеска интереса к деятельности К. Калиновского, обусловленного изменением общеполитической ситуации, снятием ряда обязательных клише, присущих советской историографии.

После восстановления дипломатических отношений с Россией в 1731 г. Великобритания начала активно бороться за утерянные при Петре I торговые привилегии. российское правительство, в свою очередь, было заинтересовано в создании оборонительного союза с англичанами в период русско-турецкой войны 1735-1739 гг. для достижения этих целей британские и российские дипломаты включились в сложный и продолжительный переговорный процесс, завершившийся заключением в 1734 г. торгового договора, а в 1741 г. - союзного договора. если история заключения торгового договора в исторической литературе освещена достаточно подробно, то союзный договор изучен поверхностно. опираясь на анализ дипломатической переписки английского посла в России Эдварда Финча с госсекретарем лордом Гаррингтоном, автор статьи впервые рассматривает дипломатическую «кухню» подготовки и заключения союзного договора, а также стратегию и тактику британской дипломатии в переговорном процессе. Подготовка к заключению договора велась в условиях продолжительных и ожесточенных споров сторон. российская сторона проявила хладнокровие, выдержку и умение лавировать в сложных ситуациях, хотя отдельные государственные деятели (Э.И. Бирон) защищали интересы скорее англичан, нежели своей страны. Британская дипломатия приложила немало усилий, чтобы добиться для себя максимальной выгоды при заключении союзного договора. длительная эпопея с подписанием российско-британского оборонительного договора завершилась в 1741 г., однако 48 его претворение в жизнь было отложено из-за дворцового переворота в России, в результате которого к власти пришла Елизавета Петровна. Хотя английский король к тому времени ратифицировал союзный договор, Россия это сделать отказалась, поскольку Великобритания не выполнила одно из главных условий договора: не выслала эскадру кораблей в Балтийское море, когда Россия вступила в 1742 г. в войну со Швецией. Таким образом, договор, являвшийся камнем преткновений в дипломатической дуэли сторон, не был реализован на практике, а сохранился лишь на бумаге.

Идея о том, что петровские церковные реформы имели антицерковный характер, возникла в контексте философских споров о будущем христианской религии, которые шли в Европе конца XVIII - середины XIX в. Славянофилы полагали, что кризис западного христианства есть следствие его догматических заблуждений, и потому православие должно очистить свое вероучение от западных мнений, некритично усвоенных в ходе петровских преобразований. однако тезис о том, что Православная церковь должна быть освобождена от власти секулярного государства, окончательно сформировался лишь в пореформенной публицистике как аргумент, позволявший противопоставить церковь самодержавной монархии Романовых. В предреволюционные годы публицистический тезис об антицерковной направленности петровских реформ стал основанием для научных работ, призванных обосновать призывы оппозиционных деятелей к радикальным переменам в церковно-государственных отношениях. В этих работах идеи Макса Вебера о секуляризации как процессе трансформации культуры при переходе к модерну были применены к истории русской церкви: исследователи писали о секуляризации и обмирщении религиозной жизни России в XVII-XVIII вв. В трудах авторов русского зарубежья тезис об обмирщении Православной церкви после петровских реформ являлся одним из краеугольных камней новой концепции истории русского православия. исследования прот. Г. Флоровского, Г.П. Федотова 23 и их учеников стали классическими для западной историографии православия, сложившейся в послевоенный период. Через сочинения ученых тартусско-московской и ленинградской школ идеи авторов русского зарубежья пришли в советскую науку. отказ большинства ученых от теории секуляризации и возникновение новых концепций религиозной истории Европы привели к тому, что с 1980х годов устоявшийся взгляд на Православную церковь российской империи как на «служанку государства» стал ставиться под сомнение. однако и в начале XXI в. наиболее распространенным остался взгляд на петровские церковные реформы, восходящий к работам предреволюционных авторов.

Небогатый фонд сохранившихся данных о княжеских съездах на руси, игравших важную роль в политической жизни страны уже с XI в., хорошо известен и не раз скрупулезно изучался. новые возможности в изучении древнерусских княжеских съездов открывает анализ точных дат их проведения. данный подход возможен в свете распространенной среди светской и духовной элиты руси практики совмещения важнейших общественных церемоний, включая церемонии сугубо княжеские, с церковными торжествами недельного и годового кругов богослужений, а также уклонения от их проведения в определенные периоды и дни церковного года. источники домонгольского времени сохранили 14 точных дат княжеских съездов второй половины XI - первой трети XIII в., позволяющих выявить приуроченность этих событий ко дням недели, значительным вехам церковного календаря, а также датам именин и заупокойного поминания представителей правящей династии. рассмотрение данных, проводимое в статье впервые в историографии, позволяет говорить об устойчивой тенденции назначения княжеских встреч на канун и/или на самый день какоголибо из великих праздников, чтимого церковного торжества меньшего сакрального масштаба, воскресенья либо одного из «княжеских» дней, перечисленных выше. В некоторых случаях отмечается наложение названных «календарных стратегий». Такое положение дел позволяет предполагать, что существенным элементом церемониала княжеского «снема» являлась совместная молитва его участников за торжественным богослужением, которая не только духовно скрепляла достигнутое единство, но демонстрировала его современникам. Возможно, именно во время такого богослужения прохо 4 дило и принесение взаимной клятвы (целование креста) в случае принятия князьями какихлибо общих решений, обязывающих их к дальнейшим совместным действиям. Полученные автором результаты исследования интересны и для характеристики идейной составляющей княжеской культуры домонгольского времени, и для изучения темпоральной культуры руси первых веков после Крещения.