Статьи

В статье исследуется социальный состав правых партий, действовавших на территории Владимирской губернии в 1905–1917 гг., — Союза русского народа и вошедших в его состав на правах отделов Шуйского Союза русских православных людей и Иваново-Вознесенской самодержавно- монархической партии. Основой социальной базы этих организаций являлся пролетариат, мелкая городская буржуазия и, в значительно меньшей степени, крестьянство, которое, впрочем, в регионе в хозяйственном отношении было весьма тесно связано с городом. Цензовые классы в монархических организациях Владимирской губернии были представлены крайне слабо. Не только священники и чиновники, которым участвовать в деятельности правых организаций не рекомендовало начальство, но и дворянство в большинстве своем весьма настороженно относились к «черносотенцам» и не спешили пополнять их ряды. Еще более справедливо данное утверждение по отношению к местной буржуазии, представители которой, даже симпатизируя монархическим идеям, предпочитали сохранять статус сочувствующих, а затем и вовсе дистанцировались от монархистов, перейдя на правое крыло либерального лагеря. Интеллигенция изначально игнорировала правые организации, отдавая предпочтение оппозиционным партиям. Социальный состав монархических организаций Владимирской губернии достаточно жестко коррелировал с их географическим размещением. В промышленных центрах (Иваново-Вознесенске, Коврове, Никольском и др.) в составе правых партий большинство составляли рабочие. В других городах, в том числе и в губернском Владимире, в монархических организациях доминировала мелкая буржуазия. В сельских отделах Союза русского народа практически все члены принадлежали к крестьянскому сословию. О половозрастном составе правых организаций сведений очень мало, но все же можно утверждать, что участие женщин в деятельности правых партий было достаточно активным, а молодежи в рядах монархистов было мало, как правило, она отдавала предпочтение более радикальной идеологии.

О создании политического «Движения 5 звезд» в Италии было официально объявлено в 2009 г. В статье анализируются шаги, которые были предприняты Беппе Грилло и Джанроберто Казаледжо и их сторонниками, на пути к успеху на парламентских выборах в Италии в 2013 г. Вскрывается механизм функционирования движения граждан без, казаось бы, четкой структуры управления. Разбираются причины появления «Движения 5 звезд» на политической арене именно в начале 2000-х гг. Вы- являются основные этапы его формирования: первый этап — 2005–2009 гг., второй — 2009–2013 гг. Рассматриваются необычные формы гражданской мобилизации: созданный генуэзским комиком блог, объединивший в сети интернет многих его сторонников; платформа Meetup, позволившая пере- вести общение из интернета в формат личных встреч сторонников Беппе Грилло; формат «центральные площади» итальянских городов, ставшие основной площадкой для туров V-Day (2007 г.) и V2-Day (2008 г.). С помощью блога неравнодушные к судьбе Италии граждане обсуждали актуальные проблемы и вступали в ожесточенные дискуссии, иногда непосредственно с самим Б. Грилло. В свою очередь платформа Meetup позволила организовать в каждом городе Италии встречи сторонников генуэзского комика, а также объединить группы людей, целью которых было решение внутренних проблем города или области. «Центральные площади», на которых прошли выступления Б. Грилло, помогли привлечь не только электорат, но и изменить повестку дня для локальных групп, организованных посредством платформы Meetup. Постепенно вектор внимания к локальным проблемам сместился на общенациональный уровень. Актуальность темы настоящего исследования определяется значимостью «Движения 5 звезд» в политической жизни Италии как феномена, не подходящего под рамки старых понятий о политических партиях и движениях. Изучение деятельности сторонников Беппе Грилло и Джанроберто Казаледжо и самого «Движения 5 звезд» на первых этапах его существования позволяет понять ключевые тенденции в развитии политических настроений внутри страны.

Предметом исследования в настоящей статье является ряд аспектов деятельности военно-полицейских совещаний при московском генерал-губернаторе Ф.В. Дубасове, созданных во время Декабрьского вооруженного восстания: причины и процесс образования данного органа, его состав, повестка заседаний, принятые решения и их претворение в жизнь. Цель исследования — определение эффективности этой институции и ее роли в ходе подавления «мятежа», что значимо в плане изучения взаимоотношений гражданских и военных властей в период Первой русской революции. Указанные вопросы не получили рассмотрения в историографии: авторы, занимавшиеся историей Московского восстания, либо не писали о военно-полицейских совещаниях, либо упоминали о них лишь вскользь. Взаимодействие между гражданскими и военными властями в первые дни восстания проходило со значительными сложностями (несогласованность акций полиции и войск, широко применявшийся военными обстрел домов мирных жителей без ущерба для революционеров, практика посылки командованием Московского военного округа экспедиций для разрушения баррикад при их неспособности взять под свой контроль окраины города). Это побуждало генерал-губернатора Ф.В. Дубасова принимать меры для установления надзора за силами МВО. Одной из них стало создание совещаний под его председательством. В заседаниях этого органа, проходивших практически ежедневно, принимал участие широкий круг гражданских и военных руководителей города. Обсуждались планы и итоги важнейших военных операций против «мятежников» (например, экспедиций на Пресню и по Московско-Рязанской железной дороге). Генерал-губернатору в итоге удалось заставить военных принять его тактику: последовательное занятие и «очищение» районов, находившихся в руках революционеров. Однако данный орган страдал рядом недостатков: позднее время проведения, нестрогая явка членов, спешка в организации планируемых операций, отсутствие реального контроля за действиями военных. Эти факторы обусловили многочисленные «сбои» при проведении операции по захвату последнего оплота восставших — Пресни.

В статье рассматриваются особенности процесса психологической адаптации заключенных ГУЛАГа и национал-социалистических рабочих лагерей Германии к длительному существованию в экстремальных условиях. Коллективный биографический опыт выживания советских заключенных, нашедший отражение в корпусе эго-документов, проанализирован автором с позиции психосоциальных теорий, созданных бывшими узниками Терезиенштадта, Дахау и Бухенвальда, австрийскими учеными В. Франклом и Б. Беттельхеймом. В статье описываются и исследуются изменения, происходившие с личностью заключенного на каждой из трех стадий психологического восприятия им лагерной реальности: первичного шока, или травматизации при попадании в лагерь, апатии, которая рассматривается как главный защитный механизм психики, и деперсонализации при освобождении из лагеря. Процесс адаптации заключенного к условиям лагеря чаще всего предполагал налаживание сотрудничества с лагерной администрацией, в той или иной форме. В исследовании выделяются легальные (работа по специальности, участие в лагерной самодеятельности, служба в ВОХР, работа в качестве информатора-осведомителя) и нелегальные (практики блата, «туфты», взяточничество и хищения, добровольное сожительство заключенных-женщин с личным составом лагерей) формы кооперации между заключенными и лагерной администрацией. Веру в Бога, умение видеть красоту природы и наслаждаться искусством, занятие профессиональной деятельностью, самонаблюдение, мысленную связь с близкими людьми, и, в не меньшей степени, способность сохранять чувство юмора автор относит к сознательным поведенческим моделям, которые помогали заключенному уберечь свою личность от разрушения. Наряду с этими поведенческими паттернами в исследовании выделяется ряд так называемых «антизащит», ухудшающих моральное состояние заключенного и ослабляющих его личность: погруженность в мысли о собственной невиновности, что порождало нетерпеливое ожидание скорого освобождения, постоянные мечты о еде и бытовых удобствах, склонность верить лагерным слухам, агрессивность. Автор уделяет внимание рассмотрению таких проблем, как: содержание понятия «выживание», границы влияния лагерной среды на человека, трансформация идентичности выжившего заключенного.

Аннотация. История (и предыстория) создания Петербургского Совета рабочих депутатов, образованного в октябре 1905 г. и ставшего центром народного «советского» движения России, безусловно, требует дальнейшего изучения. Предметом данной статьи является анализ деятельности Г.С. Хрусталёва-Носаря в период до того, как он стал первым председателем Петербургского Совета. Целью исследования является рассмотрение его роли в рабочем движении в контексте вопроса формирования предпосылок к образованию Совета. Проблема впервые исследуется на основе не только опубликованных свидетельств самого Г.С. Хрусталёва-Носаря и его современников, но и архивных документов (делопроизводственных актов Департамента полиции МВД), воспоминаний участников событий (в частности, социал-демократов В. Перазича, П.Д. Колокольникова). Сравнительно- сопоставительный анализ сведений, почерпнутых из данных источников, позволяет шаг за шагом восстановить деятельность Г.С. Хрусталёва-Носаря в рабочих массах, его взаимодействие с представителями различных общественно-политических течений, понять, был ли он, по его собственному признанию, создателем «первого Совета», и выявить его роль в организационном движении рабочих, в формировании идеи создания Совета рабочих депутатов в Санкт-Петербурге в 1905 г. В статье подробно анализируется участие Г.С. Хрусталёва-Носаря в событиях, последовавших за «Кровавым воскресеньем», в выборах в комиссию сенатора Н.В. Шидловского, в проведении рабочих собраний на станции Удельной в Петербурге, в деятельности Союза рабочих печатного дела. Проведенный анализ показывает, с одной стороны, почему Г.С. Хрусталёв-Носарь был избран в октябре 1905 г. председателем формировавшегося Петербургского Совета, а, с другой стороны, объясняет, почему он оказался в числе «забытых » деятелей периода Первой русской революции 1905–1907 гг., должным образом не освещенных в соответствующей литературе. Исследовательским вкладом в данном случае является восстановление, изучение роли отдельной личности, сыгравшей определенную роль в ходе революционных событий 1905 г.

Автором ставится проблема «возвращения интеллигенции в Церковь» в условиях нарастающей секуляризации российского общества рубежа XIX–XX вв. на примере жизненного пути и публицистики священника Иосифа Ивановича Фуделя. Новизна исследования определяется как отсутствием фундаментальных работ, раскрывающих тему перехода дореволюционной интеллигенции «внутрь церковной ограды», путей и масштабов этого процесса, так и слабой изученностью биографии выбранного персонажа, деятельность которого ярко иллюстрирует поднятый вопрос. Личность и мировоззрение И.И. Фуделя рассматриваются в контексте общественно-церковной жизни того времени. Он имел оригинальный взгляд на проблему роли «интеллигенции», будучи представителем «ортодоксального» направления русской мысли (связанного, в первую очередь, с кружком М.А. Новоселова, отстоящего от модернистских и политических течений эпохи «религиозно-философского ренессанса»). Основу источниковой базы статьи составляют: публицистика Фуделя 1880-х — 1900-х гг., его письма и воспоминания о нем; используются некоторые ключевые статьи по теме (работы И.С. Аксакова, сборники« Вехи» и «Интеллигенция в России»). Всё это позволило проследить его переход «внутрь» Церкви (духовный и социальный) из интеллигентской среды Московского университета, движение его мысли от соотнесения себя с изначально критикуемой интеллигенцией — к попыткам конструктивного диалога с ней и «внутренней миссии» Церкви. Отец Иосиф поставил перед собой масштабную и практически неразрешимую в тот период задачу создания «народной интеллигенции», которая, преодолев этап секуляризации, вернулась бы к религиозности на новом этапе своего духовного и интеллектуального развития. Позиция Фуделя не была исключительной, но и не являлась достаточно распространенной, чтобы преодолеть разобщенность Церкви и интеллектуалов. Несмотря на это, деятельность Фуделя по сближению Церкви с интеллигенцией — посредством проповеди (в том числе общественной и публицистической), миссии, издания литературы, личного примера — представляет собой важный и на индивидуальном уровне успешный пример взаимоотношений двух сторон.

После ареста в декабре 1882 г. члена партии «Народная воля» Сергея Дегаева инспектору секретной полиции Георгию Судейкину удалось сделать его своим агентом-провокатором. Полученная затем от этого агента информация позволила полиции нейтрализовать многих бывших его товарищей по революционному подполью. Среди первых арестованных народовольцев была и Вера Фигнер. Вопрос о количестве лиц, которых Дегаев выдал полиции, не рассматривался специально в историографии, главным образом из-за того, что не сохранилась тетрадь, в которой Дегаев фиксировал, кого именно и когда он выдавал полиции, поэтому отсутствуют убедительные факты, доказывающие причастность именно Дегаева к аресту каждого конкретного лица из числа народовольцев, которые были выявлены и нейтрализованы полицией в 1883 г. В статье на основе впервые вводимых в научный оборот неопубликованных материалов Департамента полиции из Государственного архива Российской Федерации, а также источников личного происхождения восстанавливается полная, насколько это воз- можно, картина провокационной деятельности Дегаева, причем уточняется не только количество выданных им народовольцев, но и имена некоторых из них. Кроме того, называются отдельные структуры подпольщиков и их контакты, которые были уничтожены после разоблачений Дегаевым. В частности, была раскрыта харьковская типография, и ее сотрудники подверглись аресту, полиция также ликвидировала механизм контактов заключенных Петропавловской крепости с волей. По итогам проделанной работы было сделано предположение о числе лиц, которые были выданы полиции провокатором Дегаевым: их было не менее 80. Представляется возможным с помощью дальнейшего изучения делопроизводственной документации Департамента полиции, выявления содержащихся в ней сведений, косвенно доказывающих причастность Дегаева к раскрытию подпольной народовольческой сети, а также сопоставления этих данных с фактами из источников личного происхождения верифицировать еще какое-то количество лиц, выданных полиции этим провокатором.

Предметом изучения в статье является состояние историографии правления императора Павла I, в частности, одного из самых значительных и самых спорных законодательных актов монарха — Манифеста 5 апреля 1797 г. Краткий обзор внушительного массива литературы, посвященной скоротечному и трагичному царствованию сына Екатерины Великой, позволяет говорить о том, что дискуссии о сущности внутренней политики монарха и, в частности, об отношении к проблеме крепостного права, о ее месте и роли в решении российским абсолютизмом этого вопроса в предыдущее и последующее время далеки от завершения. Это касается и оценки Манифеста 5 апреля 1797 г. Несмотря на значительное расширение за последнее время круга исследований, посвященных этому документу, единства среди историков нет. В ряде работ наблюдается явная идеализация как образа самого императора, так и его политики в отношении крестьянства. Павел Петрович из консерватора, стремящегося защитить крепостничество от удара, превращается в прогрессиста, положившего начало претворению на практике идеи постепенного облегчения положения частновладельческих крестьян, завершившейся их полным освобождением. В качестве главного аргумента сторонники этой версии приводят вышеназванный указ императора. Однако анализ текста Манифеста, программных документов цесаревича Павла, исторической ситуации периода опубликования указа и его практического применения, а также утвердившиеся в исторической науке оценки ключевых моментов внутренней политики императора позволяют вступить в полемику с такой точкой зрения. Основная задача работы — обратить внимание на ряд моментов, оказавшихся пока вне поля зрения современных историков, и, следовательно, попытаться дать более объективный и взвешенный взгляд на проблему оценки Манифеста и всей крестьянской политики Павла I. Новизна исследования заключается в совмещении историографического обзора и источниковедческого анализа текста указа, что позволяет сделать вывод о причинах существования в литературе столь противоположных оценок павловского царствования и необходимости его дальнейшего, более глубокого изучения.

Цель статьи — наметить основные этапы складывания системы общественного питания в России, отделяя ее от собственно системы питейных заведений, с одной стороны, и от гостиничного дела — с другой. Такой подход связан с тем, что в исторической литературе формирование сферы общественного питания рассматривалось лишь фрагментарно, и большей частью в литературе популярной. Анализ начинается с XVI в., когда в источниках стабильно упоминаются реалии, связанные с торговлей кулинарными продуктами. Завершается анализ периодом 1914–1921 гг., когда сложившаяся система заведений общественного питания функционировала в чрезвычайных условиях. В статье уточняются некоторые термины. В частности, современный обобщающий термин «общественное питание» возник только в начале XX в. и первоначально имел узкое специальное значение. «Харчевный промысел», а затем «трактирный промысел» в разные хронологические периоды подразумевали разные виды торговли кулинарными продуктами. Базовое правовое определение для «заведений трактирного промысла» было сформулировано только в 1861 г. Особое внимание в статье уделено различиям между питейными и трактирными заведениями, поскольку в силу особенностей торговли типы заведений смешивались как в восприятии современников, так и в поздних исследованиях. Статья опирается главным образом на источники правового характера, так как именно нормативные акты создавали условия функционирования системы и требовали приспособления к этим условиям. Вместе с тем, правовому статусу заведений трактирного промысла исследователи уделяли меньше внимания, чем социокультурному. Остается открытым вопрос о степени трансформации декларируемых законом правил в ходе их приспособления к живым реалиям повседневности. Наблюдение за процессом взаимной адаптации правовых норм и организации трактирного дела нуждается в источниках другого типа. В данной статье автор сознательно отказывается от полноценного рассмотрения социокультурной роли заведений общественного питания и эволюции кулинарной составляющей, так как это тема отдельного самостоятельного исследования.

Данное исследование направлено на выявление исторических закономерностей, характерных для зона контакта и взаимопроникновения разных цивилизационных моделей, приводящих к прогрессивному доминированию и превалированию одной их них, которая в итоге вытесняет или поглощает своего антагониста. Предпринята попытка сравнения исторического опыта Испании и византийского мира в XIII– XV вв., на которую автора вдохновила книга российского византиниста Р.М. Шукурова «Тюрки в византийском мире (1204–1461)». Сравнительно- исторический анализ процессов, происходивших на Пиренеях в эпоху поздней Реконкисты (с начала XIII в.) и в византийском мире на последних этапах его существования, несмотря на существенную типологическую разницу государственных образований, выявил множество общих черт: от схожей политической судьбы мусульманской Испании и Византии до особого характера интенсивного межкультурного, межязыкового и, шире, межцивилизационного взаимодействия в этих землях, расположенных на противоположных концах Средиземноморья. Особенно важным автору представляется вывод Р.М. Шукурова о «латентной тюркизации» поздневизантийского общества, происходившей фактически изнутри: тюркский элемент постепенно включался в византийское мироустройство, становясь его неотъемлемой частью и предопределяя в конечном итоге экзистенциальный проигрыш империи. Экстраполирование подобной схемы на историю испанского Средневековья могло бы оказаться плодотворным для понимания судьбы Аль-Андалуса: гибель последнего мусульманского государства на Пиренейском полуострове, Гранадского эмирата, объясняется не только политическими или экономическими причинами, но и «подготовленностью » гранадского общества к завоеванию на фоне более чем 250-летнего взаимодействия с христианским миром. Для более глубокого изучения и понимания исторической роли государств, подобных Гранаде или Византии, а также других зон межцивилизационного взаимодействия, в целом важно и продуктивно формулировать междисциплинарные проблемы, которые не могут быть решены в рамках одной конкретной области науки (например, медиевистики, византинистики или востоковедения), но требуют их активного взаимодействия.

Проблема миграционных процессов на Русском Севере получила широкое освещение в научной литературе. М.К. Любавский, М.М. Богословский, Н.В. Устюгов, П.А. Колесников, А.А. Преображенский и многие другие выявили масштабы, направления, причины и последствия крестьянских передвижений как на его территории, так и за его пределами. Однако вопрос о локальных крестьянских миграциях редко попадал в сферу интересов историков. Лишь недавно ученые обратились к данному направлению. Цель предлагаемой статьи — изучение внутриволостных крестьянских миграций в Устюжском уезде в XVII в. Территориальные рамки исследования — Вотложемская и Шемогоцкая волости, а также Сухонский Нововышлый, Ярокурский и Вондокурский станы. Источниковая база исследования представлена писцовыми и переписными книгами 1623–1626 гг., 1646 г., 1658 г., 1667 г. и 1678 г. Для выявления и изучения внутриволостных миграций использовался антропонимический метод, суть которого заключается в сопоставлении имен жителей крестьянских дворов из разных переписей. С его помощью создавались генеалогические схемы, которые впоследствии анализировались. В результате были сделаны следующие выводы. В XVII в. в Устюжском уезде имел место относительно низкий уровень стабильности сельского населения. Только 37% крестьянских семей, зафиксированных в книге 1678 г., проживали в своих деревнях на момент проведения переписей 1640-х — 1660-х гг. 15% семей сменили свое место жительства в пределах изучаемых волостей. В основном эти переезды были связаны с семейными обстоятельствами: хозяйственные разделы и помощь недееспособным членам семьи. Кроме того, некоторые миграции были вызваны хозяйственным разорением. Анализ направлений внутриволостной миграции показал, что крестьяне предпочитали переезжать в близлежащие деревни, причем наблюдался своеобразный «взаимообмен» между населенными пунктами. В целом, сельское население Русского Севера было очень мобильным, и переезды для крестьян не являлись редким явлением.