Статьи

В традиционной культуре тувинцев культовая система почитания природы, связанная с сакрализацией ландшафта, занимает важное место. Среди природных объектов особо выделяется вода, а культ воды доминирует над всеми остальными в связи с отношением к воде как субстанции, дающей жизнь. Сложился и целый комплекс запретов и предписаний, связанный с отношением к воде и водным ресурсам - родникам, большим и малым рекам, целебным источникам - аржаанам, их истокам, озёрам. Представления об их духах-хозяевах - суг ээзи - раскрывают особое отношение тувинцев к природе и окружающему миру. авторы анализируют сущность и функции обозначенного культа с точки зрения ранних верований тувинцев: шаманизма, тенгрианства и традиционной религии - буддизма. В статье отражены сакральные представления о воде также и в общем социологическом измерении. Материалом для написания статьи послужили, наряду с научными работами по тувиноведению и религиоведению, полевые материалы, собранные в ходе экспедиций и научных командировок в 2013, 2014, 2017, 2018 гг. особо ценными оказались работы этнографов по ранним религиозным практикам, сакрализации природы, шаманизму и буддизму. результаты исследования позволяют говорить, что традиционные культовые практики, в том числе и культ воды, продолжают жить и функционировать в наши дни, взаимодействуя с другими культурными явлениями. Тем не менее, наблюдаются и подвижки, новые практики, направленные на воспроизводство традиционных представлений, инновации. авторы делают вывод, что в традиционной культуре тувинцев природа выступает источником и символом жизни, связующим звеном между макрокосмом и микрокосмом. Культ воды в жизни тувинцев является не пережитком прошлого, а одним из важных элементов традиционного мировоззрения и традиционной культуры, который функционирует и в современный период, что находит отражение в проведении обрядов и ритуалов, связанных с освящением истоков рек и родников, аржаанов.

На базе полевого исследования автора, проведенного в штате Джорджия (США), в статье рассматривается социальная работа церквей и созданных ими организаций среди беженцев. анализ миссионерской составляющей социального служения христианских организаций позволяет ставить вопрос о том, перерастает ли (или в каких случаях перерастает) миссионерство в прозелитизм. Соотношение миссионерства и прозелитизма в социальной работе конкретных религиозных организаций США среди беженцев с выявлением факторов, способствующих ограждению незащищенных слоев населения от прозелитизма, прежде не изучалось. В статье исследуются трактовки понятий «миссионерство» и «прозелитизм» в документах межконфессионального диалога и в академическом дискурсе. В первом случае основными критериями разграничения понятий служат методы несения Благой вести, а также уважение/неуважение свободной воли и достоинства адресатов миссии. В научной историографии эти критерии принимаются, а также подчеркивается, что прозелитизму присуща направленность на смену идентичности и принадлежности человека. Социальная работа церквей и их организаций анализируется в статье в контексте модели церковно-государственных отношений в США. Показано, как баланс между двумя основными принципами этой модели - свободное исповедание религии и отделение церкви от государства - делает сотрудничество государства с созданными церквами организациями не только возможным, но и плодотворным. Подобное сотрудничество не воспринимается как нарушение принципа отделения церкви от государства до тех пор, пока оно не относится к собственно религиозной сфере, само же социальное служение церквей и их организаций защищено положением о свободном исповедании. Государство ценит высокую мотивацию, эмоциональную вовлеченность и ответственность религиозных организаций, занимающихся социальной работой среди беженцев, одновременно становясь гарантом недопущения прозелитизма по отношению к незащищенным слоям населения. Миссионерская составляющая присутствует в социальной работе христианских организаций США среди беженцев, но в большинстве случаев благодаря сдерживающему действию разных факторов не перерастает в прозелитизм.

Изучение керамики предполагает обращение к этнографическим материалам при решении многих вопросов, связанных с гончарством. В 1959-1962 гг. А.А. Бобринским, одним из крупнейших отечественных специалистов по древнему гончарству, был проведен анкетный опрос населения, целью которого было выявление сохранившихся очагов гончарного производства в Европейской части РСФСР, частично на Украине и в Белоруссии. Всего было разослано более 6 тысяч писем со специально подготовленной анкетой, содержавшей вопросы о важнейших деталях гончарного производства. Материалы опроса представляют собой письма (рукописные, реже - машинописные, иногда сопровождавшиеся рисунками), авторами которых были представители местной власти, учителя, сотрудники краеведческих музеев, гончары, ответившие на вопросы анкеты с разной степенью подробности. Была получена информация приблизительно о 1000 очагов гончарного производства, преимущественно сельского. Эти документы хранятся в научно-отраслевом архиве Института археологии РАН (личный архив А.А. Бобринского) и только частично введены в научный оборот. Они содержат конкретную информацию по всем ступеням гончарного производства: отбор, добыча, подготовка исходного сырья и составы формовочных масс; способы конструирования посуды и обработки поверхностей; способы обжига; инструменты (в том числе конструкции гончарных кругов); теплотехнические устройства (печи и горны); категории гончарных изделий; лексика гончаров; обычаи и верования гончаров; торговые связи внутри микрорегионов и на более широкой территории и т.д. Это ценный источник, который отражает развитие гончарства в первой половине - середине ХХ в., содержит конкретные этнографические данные, важные также и при технологическом изучении керамики из археологических раскопок. Эти уникальные документы могут вызвать интерес не только археологов и этнографов, но и лингвистов, а также специалистов по фольклору. «Письма гончаров» можно рассматривать и как источник для изучения вопросов, касающихся положения сельского населения СССР в данный период.

В статье рассматривается один из ведущих для прусской археологической культуры тип погребальных керамических сосудов-биконические «временные урны». В этих сосудах обломки кальцинированных костей переносили с погребального костра, после чего высыпали в могилу. В VI-VII вв. «временные урны» бросали вслед за костями в могилу и, возможно, преднамеренно разбивали. Путем типологического анализа, традиционного метода типологии в археологии земли пруссов, получена сериация биконических сосудов. При наложении на нее составляющих сериации арбалетовидных фибул, найденных в комплексах с конкретными сосудами и своими формами отражавших временные изменения, выявлена сначала относительная, а затем и абсолютная хронология изучаемых керамических форм. Выяснилось, что и формы и параметры фибул, и формы сосудов являются хронологическими индикаторами. Полученные в результате работы выводы таковы. Во-первых, биконические сосуды использовались частью западных балтов при погребальных церемониях еще в эпоху римского влияния. Во-вторых, с начала V в., на заре становления прусской археологической культуры, жители Самбии от урновых трупосожжений переходят к трупосожжениям подтипов 1.2 и 2.1 (безурновые группы костей или же кости, рассеянные в остатках погребального костра). Эти формы обрядности предполагают (как и некоторые более ранние урновые кремации) использование «временных урн» для переноса костей с костра в могилу. Этими «временными урнами» стали биконические сосуды. В-третьих, на протяжении VI-VII вв. сосуды биконической формы утрачивают свою орнаментику, увеличивается их высота и сужается диаметр горла. Эти изменения имели, очевидно, культово-церемониальный смысл, динамика которого пока не ясна. В-четвертых. после конца VII в. биконические сосуды на погребальных памятниках прусской археологической культуры не прослеживаются. на завершающем этапе эпохи викингов и до XIII в. (как показывают раскопки могильника Kl. Kaup) «временными урнами» для пруссов служат бронзовые блюда.

Предметом исследования в статье являются политическая и социально-экономическая системы современного кубинского общества, прослежена эволюция этих систем в свете институциональных перемен, закрепленных в принятой в 2019 г. Конституции. Введением в проблему служит краткая характеристика тяжелого социально-экономического положения Кубы после распада СССР. Далее в фокусе статьи оказывается анализ ключевых нововведений в общественно-политической системе страны, в ходе которого автор опирается на основной источник - новую Конституцию Кубы, сравнивая ее с предыдущим вариантом основного закона (1976). Подчеркивается попытка реализовать принцип разделения властей на Кубе, введение должностей президента, губернаторов и мэров, снижение роли марксистско-ленинских идей в жизни общества и сдвиг в сторону идейного наследия Хосе Марти и Фиделя Кастро. Впервые в литературе выдвигается гипотеза о попытке кубинцев модифицировать идеологию, внедрив в нее элементы в духе дискурса о разнообразии (diversidad) современных левых сил. Подчеркивается, что роль Коммунистической партии Кубы остается краеугольным фактором в жизни страны, что зафиксировано в новом основном законе. Также исследуются изменения в области политического лидерства, особое внимание уделяется новому президенту Кубы - Мигелю Диас-Канелю. анализируются его путь до высших ступеней политической иерархии и его видение текущей ситуации на Кубе. Автор показывает, что смена поколений и включение в государственный аппарат новых молодых лидеров происходят поступательно и под контролем «исторического поколения» (участников революции 1953-1959 гг.), что обеспечивает преемственность политического курса. Отдельно освещается положение Вооруженных сил - их влияние на управление страной, связь с государственными предприятиями. В заключительной части анализируется внешнеполитический фактор, отражается динамика отношений Кубы с такими ведущими игроками на международной арене, как Китай и Россия, сохранение проблем в отношениях с США, а также положение Кубы в латиноамериканском регионе в свете происходящих там актуальных изменений.

История пребывания японских военнопленных в лагерях НКВД (МВД) на территории СССР вообще и в Хабаровском крае в частности представляет собой сложный и в настоящее время неоднозначно интерпретируемый предмет научного исследования. В данной статье на основе впервые вводимых в научный оборот материалов, хранящихся в архиве УМВД по Хабаровскому краю, анализируется ход развертывания в регионе осенью-зимой 1945 г. сети лагерей для военнопленных и интернированных лиц. документы дают информацию о структуре лагерной сети, штатах сотрудников, их укомплектованности. Материалы проверок и приказы о дисциплинарных взысканиях позволяют составить картину условий проживания и труда военнопленных, их обеспечения продуктами, предметами первой необходимости, медицинском обслуживании и т.д. архивные материалы НКВД позволяют восстановить историю формирования лагерной сети для военнопленных японцев на территории Хабаровского края, учитывающую особенности деятельности органов НКВД в ее региональном срезе, видение возникающих проблем руководством краевого УНКВД и действий, предпринимаемых для их решения. реализуя задачи по размещению военнопленных, органы НКВД края столкнулись с комплексом проблем, связанных с нехваткой квалифицированных кадров, отсутствием необходимых материально-технических ресурсов, сжатыми сроками, обусловленными наступлением холодов, неожидаемо большим количеством пленных. Результатом стала неблагополучная ситуация в местах содержания военнопленных, рост заболеваемости, обморожений, большое число побегов. Среди личного состава лагерей имели место нарушения служебной дисциплины и законности: несоблюдение режима охраны, пьянство, незаконное изъятие вещей у пленных японцев. Вместе с тем исследованные документы показывают, что тяжелое положение пленных японцев не было проявлением репрессивного, злонамеренного характера действий органов НКВД. Руководство последних принимало максимальные усилия по обеспечению надлежащих условий содержания пленных, организации питания и медицинской помощи, а также по пресечению незаконных действий со стороны личного состава лагерей.

Александр III был не первым российским императором, чей уход из жизни сопровождался особым «режимом секретности». реконструкция и анализ информационного фона подобных событий может многое дать для понимания функционирования верховной власти и механизмов ее «транзита». В начале осени 1894 г. здоровье Александра III стало резко ухудшаться, в конце сентября царская семья переехала в свою крымскую резиденцию в Ливадии, где через месяц государь скончался. на протяжении всего этого времени общество переполнялось слухами о болезни царя, о ее возможном протекании и вероятном исходе. Между тем официальная информация о состоянии императора была крайне скудна. Специальные бюллетени стали выходить лишь за две недели до его кончины, причем они содержали довольно обтекаемые формулировки. Тем, кто их читал, оставалось выискивать какие-то скрытые намеки и на их основе реконструировать собственную «клиническую картину». К тому же в официальном «Правительственном вестнике» бюллетени публиковались с задержкой на сутки. Более оперативно они вывешивались в нескольких точках крупных городов, куда людям приходилось специально добираться. но и там бюллетени обновлялись не в определенное время, а по мере их поступления из Ливадии. Такая нерегулярность усугубляла и без того усилившиеся в обществе настроения неопределенности и тревоги. Благодатной почвой для разного рода домыслов и предположений явилось противостояние мнений в ближайшем окружении государя относительно того, как и насколько подробно следует транслировать за пределы крымской резиденции информацию о его болезни. Возникший информационный вакуум вселял растерянность даже в представителей высшей бюрократии, а также лиц, которые в силу своего положения обычно располагали эксклюзивными сведениями. Всё это способствовало появлению неправдоподобных версий об отношениях внутри императорской семьи и о якобы готовившихся сценариях престолонаследия. Эти версии впоследствии использовались для дискредитации самодержавия.

Одним из достижений эпохи Великих реформ стало быстрое развитие женского образования: появлялись новые типы учебных заведений, росло их число, ширилось движение за высшее образование для женщин. Всё это являлось серьезным фактором социальных перемен, приводило к расширению сферы женской самодеятельности. для сторонников консервативного лагеря, в целом выступавших за распространение просвещения, главной заботой было сохранение социально-политической стабильности всех существовавших институтов. ответом на демократические перемены в области образования в эпоху Великих реформ стала целенаправленная политика правительства александра III: изменение учебных программ в сторону сокращения, упор на религиозное воспитание, попытка возвращения к сословному принципу формирования состава учащихся. В 1884 г. начала работу «Комиссия для рассмотрения некоторых вопросов о женском образовании», в состав которой вошли чиновники Ведомства учреждений императрицы Марии, Министерства народного просвещения и духовного ведомства. Предлогом для формирования Комиссии стала «Записка» помощницы императрицы Марии Федоровны в управлении мариинскими учебными заведениями баронессы Э.Ф. раден. Позиция раден нашла полную поддержку и в Мариинском ведомстве, и в Министерстве народного просвещения; обсуждение реформ женской школы в основном шло по направлениям, сформулированным в ее записке. Баронесса полагала ошибочными чрезмерный рост числа гимназий при недостатке начальных и профессиональных училищ и предоставление права преподавания в учебных заведениях лицам, не имеющим специального педагогического образования, считала опрометчивым решением открыть бесконтрольные высшие курсы, ратовала за усиление нравственного воспитания в школах и установление строгого надзора за учащимися. Комиссия, работавшая с 1884 по 1890 г., подготовила проекты и предложения по реформированию женского образования, которые по большей части оказались нереализуемыми: часть из них противоречила российским законам, другие - жизненным реалиям того времени, получившим общественную санкцию. итоги деятельности Комиссии продемонстрировали необратимость тех тенденций, против которых выступали ее члены.

Изменение методологии исследований в исторической науке, а также в целом в гуманитарных науках, делает актуальным изучение проблемы организации купеческой торговли в ракурсе межличностных отношений, что позволяет дополнить картину развития социальных связей. наиболее репрезентативным источником для этого представляется личная корреспонденция купцов, являющаяся практически единственным способом коммуникации для людей, находящихся даже в незначительном отдалении друг от друга. до наших дней сохранился большой комплекс переписки великоустюгской купеческой семьи Булдаковых, охватывающий период рубежа XVIII-XIX вв. однако изучение социальных связей только по частной переписке делает его неполным ввиду неизбежного упущения людьми, хорошо знающими предмет разговора, важных биографических сведений о лицах, фигурирующих в письмах. Эти пробелы могут быть восполнены путем привлечения делопроизводственных материалов различных ведомств. В результате исследования удается выявить значительную роль семейно-родственных отношений в жизни купцов. Так, наиболее удобной и устойчивой формой организации торговой деятельности предстает семейное партнерство, в котором каждый был уверен в опыте и добросовестности компаньона. Кроме того, молодые купцы делали первые самостоятельные шаги в коммерции именно в среде своих родственников, находясь у них «в обращении в услугах». они получали необходимые знания, устанавливали деловые контакты и усваивали опыт своих хозяев, тем самым приобретая ментальный капитал для своей дальнейшей торговой деятельности. В вопросах, непосредственно связанных с доверием (дача денег в долг, выступление в роли поверенного), купцы прежде всего обращались к своим родным. Уверенность в добросовестности контрагентов происходила из осознания того, что их поведение регулировалось небольшим кругом лиц, в который все они были включены. Причем не было никакого различия между теми, кто был связан кровными узами, и теми, кто породнился через институт свойства.

Гентский алтарь привлекал внимание любителей и знатоков искусства с момента своего создания в 1432 г., однако первые научные исследования появились лишь в начале XIX в. исследователи XIX в., начиная с Иоганны Шопенгауэр и заканчивая Уильямом Уилем, посвящали свои монографии заказчикам алтаря, атрибуции панелей полиптиха и социально-культурному контексту создания произведения. При этом створки Гентского алтаря после его создания более десяти раз меняют свое местонахождение - в связи с наполеоновскими войнами, продажей части панелей, появлением первых значительных музейных собраний. После Первой мировой войны панели Гентского алтаря воссоединись. Это привело к тому, что появилось гораздо больше исследований, посвященных полиптиху; среди них можно отметить работы главного хранителя Королевского музея изящных искусств Поля Фиренса, немецких и нидерландских ученых Германа Беенкена, Макса Фридлендера и Карла Фолля. однако после короткого мирного периода 1918-1939 гг. панели алтаря снова были перемещены в результате захвата территории Бельгии немецкими войсками. и только после 1945 г. «путешествия» створок Гентского алтаря завершаются. история бытования алтаря после 1432-1435 гг., когда он был завершен Яном ван Эйком, заслуживает дополнительного анализа, что даст возможность по-новому взглянуть на методологию исследования этого произведения. историки искусства как XIX, так и первой половины XX в. не могли выносить полностью обоснованных суждений о Гентском алтаре из-за сепарации панелей алтаря, произошедшей в силу различных политических и экономических обстоятельств. Метод сопоставления искусствоведческих работ и нахождения панелей Гентского алтаря в промежутке между 1781 и 1945 гг., когда в результате военных действий и политических решений панели алтаря оказались разобщены, дает возможность по-новому взглянуть на его историографию. Целью статьи является выявление дополнительных условий, которые повлияли на изучение полиптиха.

Иконы, привезенные в Италию с Востока в первые века христианства, особенно почитались среди верующих, и впоследствии даже их копии зачастую были почитаемы ничуть не меньше. После захвата Константинополя крестоносцами в 1204 г. греческие иконы стали появляться в тех областях Италии, где ранее были большой редкостью, с них создавали списки - но теперь это были не просто копии святых образов, а самостоятельные живописные изображения, выполненные на заказ и, следовательно, обладающие своей специфической семантикой. В первой половине XIII в. в Сиене появилась искусно выполненная византийская икона Богородицы - Одигитрия. После победы над флорентийцами в битве при Монтаперти сиенцы в 1261 г. объявили Богоматерь своей покровительницей. Вскоре с византийской иконы был создан список, предназначенный для того, чтобы занять место в новом алтаре главного городского собора. Впоследствии работа сиенского мастера стала не менее почитаема, чем привезенный византийский образ и получила наименование «Мадонна дель вото» (Madonna del voto). история появления иконы говорит о том, что она имела важнейшее значение для жителей города. Вполне вероятно, это был первый прецедент подобного рода. Сам факт создания местным художником образа, олицетворяющего, с одной стороны, заступничество Богоматери за его родной город, а с другой - наглядно демонстрирующего сознательное, но не полное следование византийскому прототипу, весьма значительно повлиял на развитие живописи конца XIII в. в Сиене. В зарубежной и отечественной литературе рассмотрению этого события уделено относительно мало внимания. однако подобного рода исследования причинно-следственной связи между спецификой заказа сакрального образа и его живописным исполнением позволяют шире рассмотреть как проблему копирования греческих образов на территории Италии, так и становления живописного искусства Сиены второй половины XIII в.

В статье рассматриваются изменения в советской политике в области культуры в послевоенное десятилетие 1946-1956 гг. на примере управления сферой театрального искусства. Указанная проблема рассматривается в двух аспектах. С одной стороны, анализируются действия по обеспечению цензурного контроля над драматическими постановками. С другой стороны, разбираются попытки партийно-государственного руководства страны и профильных ведомств поддерживать на достаточно высоком уровне качество и уровень ставившихся на советских сценах драматических произведений, чему идеологические и цензурные ограничения объективно препятствовали. В этой ситуации власти приходилось изыскивать самые разные способы противодействия явственно обозначившейся тенденции - утрате зрительского интереса к театрам, репертуар которых оказался ограничен преимущественно малоинтересными произведениями современных драматургов. Театры пытались переводить с государственного дотирования на самофинансирование, повышалась роль театральной администрации, которой была передана часть функций художественных руководителей - в ущерб роли последних, учреждались художественные советы как своеобразные экспертные инстанции, оценивавшие постановки именно с точки зрения их качества. на примере подобного сосуществования двух направлений в деле руководства советскими театрами со стороны партийно-государственных органов автор показывает, как сугубо административные решения могли влиять и на сферу собственно творческой деятельности. дискуссии о перспективах советского драматического театра, которые происходили в то время среди театральной общественности, оказывали определенное воздействие на принимавшиеся властью решения в этой области. В статье проанализирован накопленный в рассматриваемый период опыт ленинградских и других сценических площадок, сделаны выводы относительно его соответствия общесоюзной ситуации и присущих ему особенностей. оценено воздействие того сравнительно незначительного диапазона возможностей, который открывался благодаря административно-структурным переменам в сфере управления культурой, для сохранения политических идеалов оттепели и их последующего возрождения в годы перестройки.

Процесс завершения Гражданской войны и перехода к новой экономической политике в европейской части страны проходил крайне болезненно. на Северо-Западе Советской России это наглядно видно на примере двух самых крупных «дел», расследовавшихся Чрезвычайной комиссией региона - Кронштадтского восстания и дела «Петроградской боевой организации» (ПБО). Несмотря на желание руководства ВЧК перестроить политику органов госбезопасности в соответствии с условиями мирного времени, на практике, в условиях обострения антибольшевистского движения чекисты продолжали прибегать к чрезвычайным методам времен Гражданской войны. В статье показаны взаимоотношения между ВЧК и ПетрогубЧК, а также роль отдельных руководителей ВЧК в контроле за расследованием указанных дел. Также проанализирована история известного соглашения, заключенного между В.Н. Таганцевым, главой ПБО, и особоуполномоченным Секретно-оперативного управления ВЧК Я.С. Аграновым, назначенным вести расследование. Впервые был проанализирован текст этого соглашения и показаний В.Н. Таганцева. На основе историографии вопроса и деталей соглашения делается вывод о необоснованности ставшего популярным в эмигрантской публицистике образа В.Н. Таганцева как простой жертвы чекистской мистификации, сохраняющегося и в современной научной историографии. Подчеркивается неоднозначное положение петроградского антибольшевистского движения, в котором тесные контакты с руководителями белой эмиграции сочетались с внутренней слабостью и малочисленностью подпольщиков, а реальное раскрытие чекистами петроградского подполья не отрицало намеренной фабрикации дел в выгодном для власти виде. С привлечением воспоминаний современников событий была также показана общественная реакция на действия ВЧК в указанный период, проанализированы возможные «каналы», по которым до современников доходила информация об упомянутом секретном соглашении. В конечном счете, наряду с расширением полномочий и применением чрезвычайных мер в других регионах, действия чекистов на Северо-Западе в 1921 г. также повлияли на упразднение ВЧК и создание ГПУ при НКВД РСФСР.

Борьба за благорасположение США в годы Первой мировой войны традиционно рассматривается в историографии как противостояние английской и немецкой пропаганды, из-за чего менее масштабная, но эффективная деятельность Франции в этой сфере остается малоизученной. Между тем ориентированная на политические, финансовые и интеллектуальные слои североамериканского общества французская пропаганда обеспечила взаимопонимание и дальнейшее тесное сотрудничество народов двух республик в мировом конфликте. Социокультурная близость Франции и США, исторические связи, необремененность какими-либо крупными противоречиями позволяли французам применять методы, которые теперь принято причислять к категории «мягкой силы», так что американцы не воспринимали их как воздействие пропаганды. Кумулятивный эффект деятельности Франции и Великобритании позволил ускорить вступление в войну США, взявших на себя финансирование и промышленное обеспечение изможденных стран Антанты, а к 1918 г. транспортировавших в Старый свет двухмиллионный военный контингент. Уникальный и беспрецедентный по своему масштабу опыт формирования и манипулирования общественным сознанием, накопленный в течении Первой мировой войны, в дальнейшем лег в основу технологий изучения и влияния на общественное мнения, сознание масс. Исследование базируется на документах, хранящихся в дипломатических архивах, национальных архивах и архиве исторической службы Министерства обороны Франции, ранее не привлекаемых в отечественной науке для изучения данного вопроса. Автором предпринимается попытка обобщения накопленного научного знания по исследуемой проблеме в отечественной и зарубежной историографии. Основной фокус в статье делается на задачи, организацию и методы проводимой Францией пропагандисткой кампании. Все основные направления ее деятельности проиллюстрированы наиболее яркими примерами. отдельное внимание уделяется роли личностей, отвечавших за организацию проводимых мероприятий, создание пропагандистских структур, а также агентов, выполнявших особые миссии на территории США. Хронологические рамки исследования ограничены 1914-1917 гг. - периодом нейтралитета США.

Статья опровергает стереотип о том, что российские акционерные коммерческие банки XIX в. были учреждениями прежде всего для купцов и промышленников. действительно, в центрах развития промышленности, на общенациональных и международных рынках капиталов, как в Санкт-Петербурге и Москве, банки были средоточием торгово-промышленной элиты. однако в аграрных регионах помещики, занятые производством и сбытом сельскохозяйственной продукции, вместе с купцами принимали участие в управлении акционерными коммерческими банками. Это явление показано на примере орловского коммерческого банка (1872-1908), входившего в группу банков московского банкира Л.С. Полякова. Банк действовал в аграрных регионах: сначала в орловской губернии, а за 1890-е гг. его операции распространились на 12 губерний центра, юга и запада европейской России. По опубликованным и архивным источникам в статье собраны сведения о руководителях банка, воссоздана система их деловых и семейных связей. Делается вывод о том, что банк, действовавший в аграрном регионе, управлялся коалицией купцов, землевладельцев, губернских чиновников и земских деятелей. Глубокая интеграция в систему региональной элиты была одним из факторов устойчивости банка, потому что связывала с ним самую солидную клиентуру региона. Это помогало банку выживать в экономически очень тяжелый для Центрального Черноземья период второй половины 1870-х -1880-е гг. другим фактором устойчивости банка были его общероссийские связи, т.е. доступ через Полякова на московский финансовый рынок, возможности которого значительно превосходили любой региональный рынок. Если в 1870-е - 1890-е гг. принадлежность к поляковской группе расширяла возможности банка привлекать дополнительные средства, то в 1900-е гг. эта связь, наоборот, негативно сказалась на положении банка из-за личного банкротства Л.С. Полякова, однако сильная местная коалиция вокруг банка помогла сохранить его в составе Соединенного банка, созданного из поляковских банков в 1908 г.

Проект РФФИ № 18-09-00732 «Роль коммерческих банков и железных дорог в развитии торговли сельскохозяйственными товарами в России во второй половине XIX в. (по статистическим и картографическим источникам Центрально- Черноземного района)». Авторы выражают благодарность за советы и консультации П.В. Лизунову, А.П. Шевыреву и А.И. Миллеру, а также двум анонимным рецензентам.