Статьи

После Локарнской конференции 1925 г. особую популярность приобрела идея распространения «опыта Локарно» по заключению многосторонних гарантийных пактов на иные регионы Европы, помимо Западной. Одним из первых эту идею в виде проекта «Северного Локарно» в ноябре 1925 г. озвучил финский представитель в Лиге Наций Рафаэль Эрих. В исторической литературе данный проект не выступал в качестве объекта исследования, так как был отвергнут предполагаемыми участниками еще до начала обсуждения на официальном уровне. Однако изучение проекта и реакции на него важно для понимания политического климата в Европе в середине 1920-х гг. и углубления представлений о политике малых балтийских стран и великих держав, имеющих свои интересы в Балтийском регионе. Целью данной статьи является рассмотрение германской реакции на проект Р. Эриха как проявления противоречивости балтийского курса германской внешней политики. Сама идея создания многостороннего гарантийного пакта на Балтике занимала умы германских дипломатов. С одной стороны, подобная система безопасности стала бы препятствием для осуществления ревизионистских устремлений Германии на востоке. С другой, в силу значительного экономического и политического влияния Германии в при- балтийских республиках, Финляндии и Швеции «Северное Локарно» могло стать инструментом поддержания германского доминирования в Балтийском регионе. Не решаясь выступить открыто за или против проекта, МИД Веймарской республики ограничился сбором информации из скандинавской и прибалтийской прессы, крайне негативно отзывавшейся о проекте. Кроме того, против проекта решительно выступил СССР, поддержание хороших связей с которым было одной из главных задач германской дипломатии. В итоге предполагаемые негативные последствия проекта Эриха перевесили положительные, в связи с чем Германия отказалась от поддержки финского проекта. В последующие годы тактика, избранная Германией в отношении «Северного Локарно» (избегание открытых дискуссий и активное взаимодействие с СССР), использовалась для сопротивления польским планам «Восточного Локарно».

Первые десятилетия ХХI в. отмечены особым вниманием историков к широкому спектру проблем, связанных с исследованием коллективной ментальности на основе социокультурного подхода. Это неизбежно приводят к актуализации источниковедческих проблем изучения массовых исторических источников, характеризующих общественные настроения в России начала ХХ в. Такого рода источником являются «Письма черносотенцев и других лиц», которые находятся в архивном фонде Союза русского народа, хранящемся в Государственном архиве Российской Федерации. Письма в политические партии и организации начала ХХ в., в отличие от писем в советские органы власти, изучены недостаточно полно, что обуславливает актуальность представленной статьи. Наиболее эффективным способом анализа консервативно-монархических настроений, отраженных в «Письмах черносотенцев и других лиц», является метод контент-анализа, позволяющий извлекать из источника так называемую скрытую информацию, значительно повышающую его информативную отдачу. Итогом применения данной методики к «Письмам черносотенцев и других лиц» стало выделение шести значимых смысловых категорий, которые наиболее часто встречаются в тексте писем и, таким образом, отражают устойчивые настроения корреспондентов. Анализ смыслового наполнения каждой из категорий позволил увидеть все грани общественных настроений, транслируемых корреспондентами, а также выявить те постулаты идеологии правомонархического движения, которые наиболее близки авторам писем. Совместная парная встречаемость наиболее представительных смысловых категорий позволила дополнить их характеристику. Текстологический анализ «Писем» показал, что корреспонденты наиболее активно транслировали через свои послания «поддержку самодержавия», националистические высказывания, антиреволюционные настроения, «поддержку и защиту православной веры», выражение поддержки Союзу русского народа и лично А.И. Дубровину. Выражение поддержки самодержавия и православной веры, националистические и антиреволюционные высказывания встречаются совместно в большинстве посланий, что позволяет говорить о существовании устойчивого консервативно-монархического ментального настроя у подавляющего числа корреспондентов и во многих аспектах уточняет существующие в историографии оценки их мировоззренческих установок.

В историю Великобритании Чарльз Дэвенант (1656–1714) вошел не только как публицист, историк и государственный деятель, но и как участник англо-шотландских переговоров об унии в начале XVIII в. Цель данного исследования — охарактеризовать его отношение к проблеме объединения Великобритании. До настоящего момента эта тема практически не затрагивалась ни в отечественной, ни в зарубежной историографии. В статье рассмотрена эволюция отношения мыслителя к проблеме англо-шотландской парламентской унии, а также выявлены основные аргументы, использованные Дэвенантом при формулировании его позиции. Представляется также важным сравнить взгляды публициста с отношением к проблеме унии его английских и шотландских современников. На основании проанализированных источников можно судить, что позиция Дэвенанта по проблеме унии менялась под влиянием политической конъюнктуры и собственных карьерных соображений. В конце XVII в. Дэвенант, примыкавший в тот период к торийской оппозиции правительству, был противником унии. Однако в начале следующего столетия он возвращается на государственную службу и поддерживает проект объединения. Новая позиция мыслителя нашла отражение в тексте «Меморандума об унии между Англией и Шотландией», написанного им накануне заключения унии. Сравнение воззрений Дэвенанта с работами современников свидетельствует о том, что его взгляды в целом вписываются в определенную тенденцию в британской общественной мысли начала XVIII в., для которой характерно обращение к идее экономической целесообразности англо-шотландского объединения. Мыслитель считал возможным «привязать» Шотландию к Англии экономически, интенсифицировав торговые и миграционные связи между севером и югом Великобритании и укрепив таким образом политическое единство двух стран. Взгляды Дэвенанта отличались и своеобразием: единство Британии, по мнению публициста, можно было обеспечить не только посредством экономической интеграции, но и путем активной печатной пропаганды, нацеленной на население обеих частей острова.

Статья представляет собой пример использования разрядных книг при реконструкции военных карьер представителей военно-политической элиты русского государства в XVI–XVII столетиях. Разрядные книги являются важнейшим источником при биографических исследованиях указанного периода, так как содержат информацию о наиболее крупных назначениях на должности в полки действующей армии и крепости. Князь В.И. Шуйский, будущий царь, привлекал внимание историков в основном как политический деятель эпохи Смутного времени. До настоящего момента нет специальных работ, посвященных начальному этапу карьеры князя и его военной деятельности. Задачей исследования является реконструкция военной службы князя В.И. Шуйского в последней трети XVI в. и ликвидация этого пробела за счет обращения к данным разрядных книг. В работе описано служебное положение рода Шуйских, занимавших важное место в воинской иерархии. Возвышение князя И.А. Шуйского после Полоцкого похода показывает рост влияния средней ветви рода. Проведен анализ ранней службы князя В.И. Шуйского, информация о которой содержится только в разрядных книгах. Сделан вывод о значительном отставании князя в карьерном росте, показана взаимосвязь между получением служебным назначений и службой предков и родственников. Резкое изменение служебного положения князя произошло, вероятнее всего, по воле царя. Подчеркивается взаимосвязь получения воинских должностей и политической борьбы в годы правления Федора Ивановича и Бориса Годунова. Князь В.И. Шуйский обладал значительным военно-организационным опытом, был востребован на военной службе, но не входил в число наиболее активных в этой сфере аристократов. Несмотря на высокую знатность и последующую судьбу князя, информация о первых годах жизни и его деятельности, не связанная с политикой, содержится в основном в разрядных книгах, что диктует не- обходимость использования их как основы в биографических исследованиях представителей русской аристократии.

Литые перстни из бронзы и драгоценных металлов с изображениями на щитках и вставках (камеи и инталии) встречаются на городских и сельских некрополях многих регионов античного мира. Изделия данного типа известны среди находок преимущественно эллинистического и римского времени (историками они датируются III–II вв. до н.э. и I–IV вв. н.э. соответственно), но встречаются и в более ранних слоях. Все изделия, описанные в настоящей работе, происходят из раскопок античных памятников Нижнего Дона. Несмотря на условное объединение рассматриваемых предметов определенной территорией, они не разделялись на памятники греческой и варварской культур. Танаис (III в. до н.э. — V в. н.э.) и Елизаветовское городище (VI–III вв. до н.э.) были местом контактов оседлого и кочевого населения, что определило черты местной культуры. Торговые и политические контакты с поселениями Северного Причерноморья объясняют наличие аналогий, что также позволяет уточнить семантику изображений. Главной целью исследования стал анализ символики изображений животных-защитников на перстнях. Изучение античных перстней, сравнение их с изделиями других поселений позволяет проследить общие черты иконографии мифологических персонажей. «Унификация» изображений не является случайностью, так как все они должны были восходить к единому оригиналу. Актуальность темы обусловлена отсутствием обобщающих работ, посвященных перстням из региона Нижнего Подонья и, в частности, защитным функциям изображений на перстнях. Автором было установлено, что животные-защитники, особую популярность среди которых приобрели львы и грифоны, согласно представлениям местного населения, могли защитить умершего в загробном мире, а его погребение от разграбления. Часть представленного материала публикуется впервые. В контексте вопроса о семантике изображений животных-защитников все находки рассматриваются впервые. В результате исследования была установлена функция перстней в качестве апотропеев и выявлена общность иконографии с изображениями на других предметах материальной культуры античного мира.

Научные чтения памяти академика И.Д. Ковальченко (1923–1995) проводятся на историческом факультете МГУ имени М.В. Ломоносова регулярно, раз в пять лет. Значительный вклад академика в историческую науку, в развитие методологии, источниковедения, историографии, квантитативной истории признан мировым научным сообществом. На мемориальной конференции, прошедшей уже в шестой раз, традиционно обсуждались состояние разработки и перспективы развития научных направлений, которые находились в сфере научных интересов И.Д. Ковальченко. Она состоялась 3 декабря 2018 г. на историческом факультете Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова.

Развитие изобразительного искусства итальянского Возрождения представляет собой сложный эволюционный процесс, основные вехи которого представлены выдающимися памятниками станковой и монументальной живописи. Многие из них, в особенности масштабные циклы фресковых росписей, были прославлены еще при жизни их создателей и заказчиков. Впоследствии эти произведения искусства привлекали внимание многих поколений исследователей различных научных школ и направлений. Глубина авторского замысла, новаторство и высокий уровень исполнения — вот те причины, по которым многие «ключевые» памятники итальянского Ренессанса до сих пор не утратили своей актуальности в современной искусствоведческой науке. Настоящая статья посвящена истории изучения и восприятия одного из подобных историографических феноменов. Изучение почти любого аспекта искусства и культуры ренессансной Феррары предполагает обращение к монументальной декорации Зала Месяцев палаццо Скифанойя (1469–1470). Этот памятник феррарской школы живописи стал отправной точкой для ряда направлений в исторических и искусствоведческих исследованиях. В то же время, восприятие ансамбля Зала Месяцев изменялось на протяжении столетий в зависимости от разных факторов — политической ситуации, смены этапов развития научной мысли и эволюции методологии истории искусства. Анализ процесса атрибуции росписей позволяет не только восстановить ход развития искусствознания во второй половине XIX – начале XX в., но и представить жизнь научного сообщества Феррары этого времени. В XX столетии росписи палаццо Скифанойя окончательно вошли в круг первостепенных памятников эпохи Раннего Возрождения. Непрерывные попытки интерпретации астрологических мотивов декорации Зала Месяцев повлекли за собой рождение иконологии, нового направления в современном искусствознании. Изучение современной историографии декорации Зала Месяцев позволяет выделить актуальные направления изучения искусства Феррары. В статье также приводятся архивные данные, проливающие свет на драматичную историю самого дворца, с которым связаны имена многих выдающихся представителей династии д’Эсте.

В статье рассмотрены металлические изделия, обнаруженные в начале XX в. вблизи с. Никольское Нуримановского района Республики Башкортостан, в размытом берегу р. Уфа. Исследователи неоднократно обращались к материалам коллекции, но до сих пор не сложилось единой точки зрения относительно ее происхождения. По мнению А.В. Шмидта, данные артефакты свидетельствуют о существовании в этой местности некрополя, который, наряду с Новиковским, Бахмутинским и Бирским могильниками, ученый отнес к поздним памятникам выделенной им бахмутинсской культуры. А.П. Смирнов, в свою очередь, определял об- наруженные изделия как клад, принадлежавший представителям родовой знати «позднебахмутинского или послебахмутинского периода». В настоя- щей работе все находки были впервые проанализированы с точки зрения морфологии, типологии, хронологии, функционального назначения и генезиса. По функциональному назначению эти изделия можно разделить на следующие группы: 1) украшения головы, головного убора (височная под- веска); 2) шейно-нагрудные украшения (обломки гривен, бусы, застежки- сюльгамы, бляшки, пронизи, подвески); 3) наручные украшения (браслет); 4) ременная гарнитура (пряжки, псевдопряжки, накладка). Выделенные типы вещей представлены как изделиями местного происхождения, так и предметами, отражающими культурные контакты бахмутинских племен с населением сопредельных территорий. Вслед за А.В. Шмидтом автором статьи было выдвинуто предположение о существовании на территории Уфимско-Бельского междуречья еще не выявленного могильника, от- дельные погребения которого могли быть разрушены водными потоками р. Уфа. Судя по обнаруженным артефактам, Никольский могильник мог функционировать в III–VII вв. В аналогичные хронологические рамки ппадают и комплексы Бахмутинского могильника, которые, по сравнению с погребениями Бирского могильника, были менее подвержены инокультурному влиянию. Представленные выводы остаются пока на уровне гипотезы. Для уточнения сведений о существовании Никольского могильника в дальнейшем должны быть проведены соответствующие археологические изыскания.

В статье рассматриваются изображения лошадей и «конеподобных» животных на предметах из археологических памятников тагарской культуры, а также синхронных памятников из соседних регионов (Тувы и Томской области), представленных в данной работе по возможности максимально полно. Историографический обзор по теме исследования выявил отсутствие специальных работ, посвященных стилистическому анализу образа лошади в тагарском искусстве, учитывающих весь накопленный к настоящему моменту материал, что было восполнено в данной статье. Для исследования использованы изображения, опубликованные в археологической литературе, а также предметы, изученные и зарисованные автором непосредственно в фондах ГИМ и ИИМК РАН . Таких изображений не очень много, но все они достаточно разнообразны в своем исполнении и представлены на самых различных категориях предметов. Стоит отметить, что большая часть выборки относится к категории случайных находок, а изображения «конеподобных» заметно превалируют над изображениями собственно лошадей. В работе представлен опыт систематизации и стилистического анализа изображений, которые были разделены на две крупные категории (полнофигурные изображения и редуцированные изображения) с дальнейшим выделением групп и типов в каждой категории. На основе проведенного анализа были предложены новые интерпретации уже введенных в научный оборот изображений, соотносимых ранее с об- разом лошади. Проделанная работа позволила выявить динамику развития образа лошади в тагарском искусстве. Стилистически выделяются две хронологические группы изображений: ранняя, выполненная в «минусинском стиле» (связанная с карасукской изобразительной традицией), и поздняя, в «алтайском стиле», с непродолжительным периодом сосуществования этих групп. На основе проведенного анализа изображений сделаны выводы о связи стилистических изменений в тагарском искусстве с проникновением в Минусинскую котловину новых этнических групп. В целом можно говорить о вполне заметном влиянии в жизни тагарского оседлого населения коневодческой культуры.

Влияние средневековой литературной традиции, про- шедшей через века, в современной жизни Исландии проявляется в самых различных сферах. В статье выявляются основные источники знаний о средневековой литературной традиции, доступные для наших современников-исландцев, в том числе — роль образовательной системы в качестве такого источника. На материалах интервью, топонимики, музейных экспозиций, научных и местных публицистических изданий, показано присутствие «саг об исландцах» и скальдической поэзии в культурной, общественной, политической и экономической жизни страны. Названия рек, озер, заливов, гор, отдельных местностей остаются неизменными со времени заселения Исландии, так, как они отражены в средневековой литературе. Многие улицы городов и поселков носят названия, связанные с именами главных героев саг. Значимые события, упоминаемые в средневековой литературной традиции, нашли отражение в локальных и национальных праздниках. Жители страны знакомятся с «сагами об исландцах» уже в детских садах, изучают их в школах, ВУЗах и среднеспециальных учебных заведениях. «Сагам об исландцах» посвящено множество музейных, архитектурных и культурных комплексов, расположенных по всей стране. Глубокими познаниями в области «саг об исландцах» обладают и служители церкви, которые упоминают их в общении со своей паствой. Древние тексты используются в качестве доказательств в современных судебных процессах, затрагивающих права собственности на землю. Автор демонстрирует значимость исландского литературного наследия на всех уровнях — от локального и семейного до законодательного и исполнительного. Результаты исследования представлены в контексте историографии изучения мирового эпического наследия и средневековой литературной традиции Исландии. Большинство исследователей литературной традиции Исландии до сегодняшнего дня рассматривали ее в историческом, культурном и литературном контексте соответствующего исторического периода. В последнее время начали по- являться работы, посвященные ее влиянию на отдельные аспекты жизни страны в XXI в. Однако комплексного исследования воздействия средне- вековой исландской литературной традиции на жизнь страны в целом на сегодняшний день не представлено.

Заключение Локарнских соглашений (1925), в некоторой степени разрядивших напряженную обстановку в Европе, способствовало появлению ряда других проектов региональных пактов — Балканского Локарно, Прибалтийского Локарно, Восточного Локарно. Возникает и проект договора, охватывающего Средиземноморский регион, в котором после Первой мировой войны не было создано эффективной системы безопасности. В статье рассматривается дипломатическая деятельность Л. Барту, направленная на заключение средиземноморского соглашения, идея которого возникает еще на рубеже 20–30-х гг. XX в. Поскольку данный сюжет не нашел должного освещения в литературе, автор, опираясь на источники разного рода, в том числе на малоизвестные материалы архива французского дипломата Р. Массильи, выявляет отношение французского министра иностранных дел к указанному соглашению, отмечает конкретные шаги, направленные на его реализацию, определяет место соглашения среди других французских региональных инициатив. Соглашение, охватывающее страны Средиземноморья, должно было стать одним из элементов системы безопасности, над которой работал французский министр, хотя оно и не играло первоочередной роли в его внешней политике, поскольку основная угроза в представлении французской дипломатии исходила от Германии. Во время пребывания на посту министра иностранных дел Л. Барту неоднократно обращался к идее пакта, меняя состав его предполагаемых участников в зависимости от международной обстановки. Принципиальным было одновременное участие Италии и Югославии: поддержка этих стран была необходима французскому министру при строительстве своей системы безопасности. При этом он не был намерен сам инициировать заключение подобного соглашения, рассчитывая представить его как региональный замысел. В случае реализации Средиземноморского пакта Л. Барту предполагал достичь сближения с Италией, а также усилить влияние Франции в балканском регионе. Однако данное соглашение не отвечало интересам других средиземноморских игроков, поэтому попытки французского министра внести проект пакта в международную повестку не увенчались успехом.

Статья посвящена политике России на Балканах в канун русско-турецкой войны 1877–1878 гг. В центре внимания — действия посла России в Константинополе графа Н.П. Игнатьева и его единомышленника генерала Р.А. Фадеева, которые осуществлялись помимо официального курса МИД. За несколько лет до вооруженного конфликта они предложили план разрушения Турции с помощью комбинированного удара по ней с юга (силами хэдива Египта Исмаила), с Балканского полуострова (восстанием славянских народов, которому способствовала бы Россия) и, наконец, прямыми военными действиями русской армии со стороны Кавказа. Предполагалось, что в результате такого удара будет достигнута независимость Египта, удастся восстановить государственность славянских народов на Балканах, а Россия получит контроль над черноморскими проливами и Константинополем. Разумеется, реализовать этот авантюрный замысел полностью было невозможно, так как он не учитывал международный кон- текст. Однако некоторые детали плана Игнатьева–Фадеева нашли отражение в начавшемся в 1875 г. восстании на Балканах, в помощи России болгарам и сербам и, наконец, в содержании предварительного Сан-Стефанского мирного договора. Но главное значение имело то обстоятельство, что в ходе всех этих событий Петербург одновременно придерживался двух разных курсов: линии Игнатьева–Фадеева, рассчитанной на решение балканских проблем между Россией и Турцией «один на один», и линии официального МИД во главе с князем А.М. Горчаковым, который уповал на решения «концерта держав». Двойственность в политике проступала на разных уровнях, включая решения Александра II. Это нашло отчетливое выражение в серьезных различиях между условиями Сан-Стефанского мирного договора и решениями Берлинского конгресса 1878 г. Такое раздвоение внешней политики Петербурга имело следствием падение роли МИД в международных делах. Оно было характерно не только для рассматриваемого периода, но продолжилось и в будущем, сказавшись в целом ряде действий 1880–1890-х гг.

В статье дана характеристика адрес-календарей Российской империи и Царства Польского как одного из важнейших ежегодно издававшихся справочников по истории империи и Царства XIX — начала XX в. Предпринята попытка расширить представления о возможностях данного исторического источника, содержащего обширные и разносторонние сведения, которые мало используются отечественными исследователями. Обращаясь к информации адрес-календарей, авторы выявляют важные тенденции правительственной политики в отношении Царства Польского и восприятия этой политики в русском и польском обществе. Получив по решению Венского конгресса большую часть Княжества Варшавского, российская власть, не располагая достаточными административными и финансовыми ресурсами, первоначально не вмешивалась непосредственно в управление этими территориями. Однако после восстаний 1830–1831 и 1863–1864 гг. инкорпорация охватила практически все сферы жизни Царства. Петербург использовал самые разные методы, среди которых определенное значение отводилось и праздничным датам, отражавшим традиции соединения государственных и религиозных праздников. Кроме того, праздники позволяют проследить не только сам процесс политической и конфессиональной интеграции Царства Польского в состав Российской империи, но и его специфику. Так, в состав «Росписи господским праздникам и статским торжественным дням», являющейся неотъемлемой частью адрес-календарей, наряду с Новым годом, днями рождения, восшествия на престол, коронации и тезоименитств представителей царствующего дома, входили католические и еврейские праздники. Таким образом, официальное признание верховной властью праздничных дней позволяет прийти к выводу, что жесткая политическая и социальная интеграция Царства Польского сочеталась с политикой веротерпимости в отношении различных национальностей, населявших империю. С другой стороны, праздники прямо свидетельствуют о намерении Петербурга воспитать верноподданнические убеждения в разных социальных стратах российского социума. Последнее было особенно важно ввиду необходимости для царского правительства подавления польского освободительного движения. Важными представляются наблюдения авторов о сословной политике России в Царстве Польском по отношению к польскому дворянству, а также католичеству и православию.

Предметом исследования в статье является картина мира, сложившаяся у ребенка 6–11 лет из польской дворянской семьи, на основе мемуаров Яна Булгака. Цель исследования — характеристика особенностей воспитания детей в семьях польских шляхтичей во второй половине ХIХ в. Впервые вводятся в научный оборот воспоминания типичного представителя польского дворянства о своем детстве, что позволяет увидеть национальную специфику в методах воспитании молодого поколения дворянства, способствует выявлению особенностей воспитательного процесса в дворянских семьях вообще и в польских семьях в частности. Охарактеризованы различные аспекты жизни польского дворянина на фоне состояния польской семьи второй половины ХIХ в. С точки зрения демографических факторов отмечается переход к семье иного типа, характеризующейся снижением уровней смертности и рождаемости, что способствовало усилению внимания к проблемам воспитания детей, подготовке к их последующей жизни вне семьи, которая начиналась, как правило, уже в период отрочества. Вместе с тем, базовые черты характера закладывались именно в детстве как особом этапе формирования личности человека. Система воспитания и обучения в семьях польских шляхтичей в основном мало отличалась от воспитания дворянских детей в Российской империи второй половины XIX в. Для нее характерны определенная изолированность от детской среды, формирование взгляда на свое положение в обществе как на особое, закладываемое как родителями, так и учителями, некая бессистемность домашнего образования, а порой и его полная безрезультатность — из-за приглашения на роль учителей случайных людей. Польский шляхтич был ориентирован на участие в жизни дворянства как части общеевропейского общества и отсюда — раннее обучение французскому языку, даже родной язык проигрывал в этих приоритетах. Вместе с тем, на процесс воспитания польских детей и на внутрисемейные отношения немалое влияние имели политические факторы. Это выражалось в неприятии ребенком русского языка, формировании ореола героизма вокруг участников польских восстаний и т.п

Аннотация. В статье рассматривается религиозная полемика «новых» и «старых огней» эпохи первого «Великого Пробуждения» и история создания колледжа Нью-Джерси (современного Принстона). Первое «Великое Пробуждение» охватило все британские колонии в Северной Америке в 1730– 1750-е гг. и протекало параллельно с просветительским движением, оказав значительное влияние на все аспекты жизни колоний — религию, политику, идеологию, образование. Впервые жители колоний, исповедующие различные религиозные взгляды, пережили общий духовный подъем, сильнейшее эмоциональное потрясение. Ничего, подобного «Великому пробуждению», по своим масштабам и степени воздействия на общество, колонии прежде не видели. Оно стало первым движением в американской истории, носившим по-настоящему межколониальный характер, способствуя формированию в Британской Америке единого религиозного и отчасти идеологического пространства. Первые американские колледжи создавались исключительно как учреждения по подготовке священников, поэтому неслучайно теологическая полемика «старых» и «новых огней» затронула преподавателей и студентов Гарвардского и Йельского колледжей. Особый отклик проповеди «новых огней» находили у колониальной молодежи; неудивительно поэтому, что многие студенты Гарварда и Йеля оказались активными участниками многотысячных собраний верующих под открытым небом. Дух соперничества, религиозное многообразие и веротерпимость, вызванные «Великим Пробуждением», привели к утверждению нового типа колледжей. В отличие от Гарварда и Йеля, поддерживаемых светскими и церковными властями колоний, в новых условиях религиозного плюрализма ни один из новых колледжей не получил финансовую поддержку колониального правительства. К концу колониального периода светские начала в преподавании усиливались, в то время как связь колледжей с конкретной деноминацией ослабевала; полное религиозное единообразие уступило место более либеральной духовной политике, даже в Гарварде и Йеле. Созданный в 1746 г. колледж Нью-Джерси стал компромиссом — между сторонниками и противниками «Великого Пробуждения», между различными деноминациями, между принципами религиозного и светского образования.